— Можете не торопиться. Я знаю, как ухаживать за этой petite puce[72]. Я уверена, что, если вы пойдете прямо сейчас, вы легко найдете Тобиаса.

Когда я выхожу на склон холма, то понимаю, что вовсе не ищу Тобиаса. Я думаю только об Эросе и Танатосе и о том, что хочу чувствовать себя живой, чего бы это ни стоило.

Я быстро иду, почти бегу по хребту дракона, мимо заводи с невидимым краем, на опушку, к дому Жульена на дереве.

Я быстро взбираюсь по спиральной лестнице, едва замечая, что цветы глицинии опали, что ее листья потеряли свое неземное очарование и стали плотными и жесткими.

Я стучу в его дверь так громко, что он в тревоге распахивает ее передо мной.

Когда я целую его, губы у него тонкие и твердые, с привкусом дыма костра. Взгляд его ускользает от меня. На мгновение мне кажется: он этого не сделает. Мысль о том, что он сейчас отстранится от меня, подобна смерти. Я крепко обвиваю его шею руками, словно плющ.

Я чувствую, как он в нерешительности колеблется. Но затем увлекает меня внутрь, в самое сердце дерева. Когда мы двигаемся, я слышу его тихое поскрипывание и таинственный шепот его листьев.

Внутри нет ничего, кроме звуков природы: ветки, ветерок, крик совы, дерево. Ничего, кроме прикосновения живой древесины и подвесной кровати, которая раскачивает нас в своих объятиях.

Август

Погода стоит убийственно знойная. Один идеально солнечный, без единого облачка день следует за другим. Как и предсказывал Жульен, это похоже на вторую зиму. Все, что мы не поливаем, умирает.

Жульен больше не заходит к нам по дороге вниз, в деревню. Думаю, что он избегает меня. Я и сама понятия не имею, почему сделала то, что сделала, и что к нему испытываю. Если бы я могла хотя бы хорошенько поплакать над ним или, по меньшей мере, испытать те эмоции, которые ожидаются в такой ситуации, вместо этого странного ощущения отчужденности от всего, которое время от времени выплескивается у меня в виде беспричинной злости и смятения.

Мое сознание — это черный ящик, и я стала весьма искушенной в том, чтобы совать туда все, что может причинить мне вред. Там находится и тот единственный эпизод с Жульеном — засунут среди нежелательных мыслей о будущем Фрейи.

Я скучаю по своей маме и по Кериму. И не только потому, что исчезли мои два самых надежных источника помощи по уходу за ребенком. Кажется, что они оба оказывали свое благотворное влияние, присматривая за нами — незаметно и не ожидая благодарности — в течение стольких месяцев.

Сейчас, когда погода стоит такая замечательная, создается впечатление, что все, кого мы только знаем в Англии, случайно собираются проезжать мимо и интересуются, нельзя ли остановиться у нас на несколько дней. Тобиас в восторге от перспективы провести лето в качестве бесплатного туристического гида. Он забирает группы наших друзей в аэропорту и организует для них пикники у реки, на берегу озера, возле любой открытой воды.

Последние две недели я провела за тем, что постоянно собирала корзины для пикников. Я делаю салаты из дикого портулака и щавеля, смешивая их с нежными листочками нашего латука, или же из бобов и артишоков с нашего огорода, заправленных местным густым оливковым маслом с добавлением чеснока и лимонного сока. Я заливаю в термосы гаспаччо из наших собственных помидоров или velouté de concombre[73], пакую корзины из ивовых прутьев с кусками сочной ветчины от Ивонн и ее pâté[74] с каштанами, местными пирожками tielles sétoises с начинкой из осьминога, а также свежими устрицами со льда, которые нужно открывать перочинным ножом и выпивать с соусом табаско и капелькой лимона; и еще пирогами с абрикосами, крамблами из черной смородины и яблок, пирогами киш с начинкой из нашего порея и форели из реки; сюда же идет рататуй из овощей, которые я собрала час назад, и моим домашним confiture d’oignons doux[75], который нужно ложкой намазывать на хрустящий французский хлеб. И все это мы сдабриваем немалым количеством охлажденного местного белого вина Picpoul de Pinet.

Загадочным образом наши с Тобиасом отношения улучшились.

— Еда, которую ты готовишь, меняется, Анна, — говорит он, набивая полный рот caviar d’aubergine[76].

Я удивлена и слегка встревожена.

— Тебе не нравится?

— Ужасно нравится. — Глаза его смотрят на меня необычно пристально. — Просто… Я часто думал, что на свете существует два вида поваров. Одни, как Николя, обучают других и жестко следуют правилам. Они занимаются этим для совершенства. Но есть другие, которые рискуют, смешивая между собой разные ингредиенты, потому что им нравится готовить для других, они получают от этого удовольствие. Не пойми меня неправильно: твоя еда всегда была безупречна, но она всегда была под жестким контролем. И неожиданно ты позволила себе это отпустить.

Я уставилась на него, пораженная тем, что он вообще думал о моей стряпне, не говоря уже о том, что выстроил из этого такую стройную теорию.

— Должно быть, все дело в тетрадке Розы, — говорю я.

Но тихий голос в глубине моего сознания спрашивает, не связано ли это каким-то образом с Жульеном.

Joie de vivre нашей Лизи испаряется на глазах. Во-первых, она определенно сильно худеет.

— Объеденье, — говорит Тобиас, когда мы переходим к seiche à la rouille — каракатице в томатном соусе — самому популярному блюду города Сет на побережье Лангедока. Как и многие мои новые блюда этого региона, рецепт его взят из тетрадки Розы. — Лизи, давай я положу тебе немного seiche.

— Нет, спасибо.

— Брось. Ты же увянешь. Пора уже начинать кушать.

— Я стала вегетарианкой.

— О’кей, тогда возьми немного пудинга.

— Вегетарианство — это только первый шаг, — говорит она. — Я нашла один веб-сайт, где можно изменить свою ДНК, чтобы начать питаться светом.

— Светом? — переспрашивает Тобиас. — Ничем, кроме света?

Лизи надувает губы.

— Или легкой едой, — говорит она.

Я начинаю по-настоящему беспокоиться за нее. Я смотрю на него и беззвучно, одними губами говорю: «Интернет» и «Это все ты виноват», но он только пожимает плечами.

— Лизи, ты что, правда во все это веришь? — говорю я. — Всему тому, что ты читаешь в Интернете?

К моему удивлению, она вызывающе кивает головой, но под моим пристальным взглядом получается это у нее как-то нерешительно.

— Анна, я не знаю, почему это вас так пугает. Для меня это всего лишь немного общения, вот и все. В конце концов, больше у меня никого нет. Только я сама.

Она поспешно встает и уходит из-за стола; передняя дверь за ней захлопывается.

— Пойду верну ее, — говорю я.

Я выхожу как раз вовремя, чтобы заметить, как она пересекает двор и направляется в сторону своего морского контейнера. Со спины хорошо видно, какой тощей она стала. Когда я окликаю ее, она вздрагивает, как будто мой голос ударил ее физически. На мгновение мне кажется, что девушка просто продолжит идти дальше, но внезапно она оборачивается, резко и со злостью, и я вижу, как по щекам ее текут слезы.

Я осторожно иду к ней. Она не уходит, так что я подхожу совсем близко.

— Лизи, — говорю я, — что случилось? Расскажи мне, пожалуйста.

— Вы не поймете, — бросает она, совсем как подросток, каковым она, собственно, и является.

— А ты попробуй, — как можно мягче говорю я.

— Ну да. Теперь вы начнете меня понимать. Все, что мне нужно. Хотя на самом деле я приехала в Европу как раз, чтобы этого избежать. Понимания других людей.

— О’кей, — говорю я. Но всего лишь, чтобы как-то поддержать разговор. Понятия не имею, что мне сказать.