– Я проснулся от тупой боли, но теперь она просто невыносима. Я хотел пошевелить пальцами, но не уверен, что они у меня есть. Мысль о том, чтобы выкарабкаться отсюда и попробовать встать, полностью неприемлема. Я не вижу другой возможности, кроме как попросить тебя вытащить мои ноги наружу и снять с них ботинки и носки; и это ужасно, потому что я никогда не смогу их снова надеть.

– Да. Вы это уже говорили, – я подошел ближе. – В любом случае надо смотреть правде в глаза. Если вы не можете идти, нечего и пробовать. Попытаетесь завтра или послезавтра, чтобы предупредить гангрену. Однако вон там виден дом, я пойду и позову на помощь. Как сказать по сербо-хорватски: «продайте мне, пожалуйста, двадцать свиных отбивных, ведро картошки, четыре каравая хлеба, галлон молока, дюжину апельсинов, пять фунтов…»

Вне всякого сомнения, именно слова «свинина» и «хлеб» заставили его предпринять отчаянную попытку сдвинуться с места. Он проделал это с большой осторожностью. Сначала извлек наружу голову и плечи, а когда локти коснулись земли, заработал спиной и так продвигался, пока полностью не оказался снаружи. Лежа на спине, он медленно и осторожно согнул сначала правую ногу, затем левую. Ничего страшного не произошло, и тогда он начал поднимать их по очереди, делая сначала десять махов в минуту, а затем все быстрее и быстрее. Я отодвинулся, чтобы не мешать ему, но решил остаться поблизости, чтобы помочь ему, если он попробует встать. Но мне не пришлось ему помогать, потому что он встал сам, опираясь на стог. Очутившись на ногах, он прислонился к нему и торжественно произнес:

– Небеса помогли мне.

– Наконец-то. Боже мой. Аминь. Скажите, это Черная гора?

– Да. Вот не думал, что увижу ее снова. – Он повернулся к ней спиной и посмотрел в сторону дома, окруженного деревьями.

– Какого черта мы так долго возились. Думаю, что старого Видина уже нет в живых, но ведь этот стог кому-то принадлежит. Пойдем посмотрим. Давай рюкзаки.

Я достал их из своей ниши, и мы пошли прямо по колее. Походку Вульфа нельзя было назвать изящной, но тем не менее он не хромал. Колея вывела нас к серому каменному дому, низкому и длинному, с соломенной крышей и двумя маленькими окнами. Направо находилось еще одно каменное строение, поменьше, совсем без окон. Все это выглядело довольно мрачно. Не видно было никаких признаков жизни – ни человека, ни животного. К дому вела дорожка, вымощенная каменными плитами. Вульф подошел и постучал в дверь. Сначала ответа не было, по после второй попытки дверь приоткрылась, и мы услышали женский голос. Вульф что-то спросил, и дверь снова закрылась.

– Она говорит, что муж в сарае, – сказал Вульф.

Мы пошли через двор к другому строению, но на полпути дверь открылась, и появился мужчина. Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной и спросил, что нам нужно. Вульф ответил, что мы хотим есть и пить и за это заплатим. Мужчина заявил, что еды у него нет, а для питья – только вода. Вульф сказал, хорошо, начнем с воды и пошел к колодцу, расположенному возле дома. На колодце был ворот с веревкой, на каждом конце которой висело по ведру. Я достал свежей воды, наполнил кружку, стоявшую на камне, и подал ее Вульфу. Мы выпили по три полных кружки, и он передал мне свой разговор с хозяином.

– Это хуже, чем нелепость, – заявил он, – это абсурд. Посмотри на него. Он похож на старого Видина и, наверное, приходится ему родственником. Он определенно черногорец. Шести футов ростом, челюсть как скала, орлиный клюв вместо носа, он создан, чтобы выдержать любую бурю. Десять столетий турецкого ига его не могли сломить. Во времена деспота Черного Георгия он высоко держал голову, как и подобает человеку. Его сломал коммунистический деспотизм. Двадцать лет назад незнакомые люди, поломавшие его стог, должны были бы ответить за это; а сегодня, застав нас за нарушением границ его владений, он оставляет жену в доме, а сам прячется в сарае с козами и курами. Знаешь ли ты, какие стихи посвятил Теннисон черногорцам?

– Нет.

– Вот послушай.

Он взглянул на отважного горца, стоящего у двери сарая.

– Пф! Дай мне тысячу динаров.

Вытаскивая из кармана сверток, приготовленный Телезио, я прикинул, что тысяча динаров – это 3.33 доллара. Вульф взял деньги и подошел к нашему хозяину Вот их разговор, пересказанный мне позже.

– Мы платим вам за повреждение стога, которое вы можете исправить за пять минут. И за еду. У вас есть апельсины?

Хозяин выглядел одновременно испуганным, подозрительным и мрачным.

– Нет, – он покачал головой.

– Кофе?

– Нет.

– Бекон или ветчина?

– Нет. У меня совсем ничего нет.

– Вздор. Мы вовсе не шпионы из Подгорики или Белграда. Мы…

Черногорец прервал его:

– Вы не должны говорить Подгорика. Нужно говорить Титоград.

Вульф кивнул.

– Я знаю, что город переименовали, но еще не решил, согласен ли с этим. Мы недавно вернулись из-за границы, мы политически нейтральны и очень голодны. При необходимости мой сын, который вооружен, может покараулить вас, пока я войду в сарай и возьму пару цыплят. Но будет проще и приятней, если вы возьмете деньги и попросите жену накормить нас. У вас есть бекон или ветчина?

– Нет.

– Козье мясо?

– Нет.

– Что же, черт возьми, у вас есть? – заорал Вульф.

– Немного колбасы, – неприязненно ответил хозяин. – Может быть, яйца. Хлеб и немного сала.

Вульф повернулся ко мне. – Еще тысячу динаров. – Я достал их, и он протянул обе бумажки негостеприимному хозяину. – Вот, возьмите. Мы в вашей власти. Но не надо сала. Я переел его в детстве, и теперь мне плохо от одного запаха. Может быть, ваша жена найдет немного масла.

– Нет. О масле не может быть и речи.

– Очень хорошо. Столько стоят два хороших обеда в лучшей гостинице Белграда. Пожалуйста, принесите нам таз, кусок мыла и полотенце.

Мужчина не спеша прошагал к двери и вошел в дом. Немного погодя он принес все, о чем его просили. Вульф поставил таз, старый, но чистый, на каменную плиту у колодца, наполнил его наполовину водой, снял куртку и свитер, закатал рукава и умылся. Я последовал его примеру. Вода была такая холодная, что у меня окоченели пальцы. Но я проявил чрезвычайное мужество. Серое льняное полотенце, поглаженное и аккуратно сложенное, оказалось двух футов в ширину и четырех в длину. Мы причесались, почистили зубы. Упаковав в рюкзак расчески и зубные щетки, я налил в таз свежей воды, поставил его на землю, сел на камень, снял носки и ботинки и опустил ноги в воду. Резкая боль пронзила каждый мой нерв. Вульф стоял, внимательно глядя на таз.

– Ты собираешься вымыть их мылом? – тоскливо спросил он.

– Не знаю. Еще не решил.

– Ты бы сначала их растер.

– Нет, – выразительно сказал я. – У меня другая проблема – я содрал кожу.

Он сел рядом со мной на камень, внимательно наблюдая за тем, как я плескаюсь в тазу. Я осторожно вытер ноги полотенцем, надел чистые носки, постирал грязные и повесил их сушиться на солнышке. Когда я начал мыть таз, Вульф вдруг выпалил:

– Подожди минутку. Я, пожалуй, рискну.

– О'кей. Но как бы нам не пришлось идти в Риску босиком.

Однако эксперимент не удалось осуществить, потому что появился хозяин и что-то произнес. Вульф встал и направился к дому, я за ним. Потолок в комнате оказался не таким низким, как я ожидал. Обои на стенах были зеленые с желтым, но их почти не было видно, так как стены были увешаны огромным количеством картинок одинакового размера. На полу лежали коврики, стояли разные шкафы и стулья и большая железная печь. У окна стоял стол, покрытый красной скатертью. Он был накрыт на двоих – лежали ножи, вилки, ложки и салфетки. Мы с Вульфом сели, и в дверь с аркой наверху вошли две женщины. Одна из них, средних лет, с острыми черными глазками, в одеянии, сделанном не иначе как из старого брезента, держала нагруженный поднос. Но вторая, которая шла следом, заставила меня забыть о голоде на целых десять секунд. Я не видел ее глаз, потому что они были опущены, но при виде всего остального авторитет Черногории взлетел в моих глазах значительно выше вершины Черной горы. Когда они поставили еду и ушли, я спросил Вульфа: