– Я.

– О! Так вы моряк?

– Я переправлялся через это море восемьдесят раз. – Он возился с пряжкой ремня на рюкзаке. – Помоги мне расстегнуть эту штуку.

У меня с языка готово было сорваться замечание насчет деловых способностей человека, который не может сам снять рюкзак, но я подумал, что лучше помолчать. Если сломается машина и мы попадем в шторм, а он спасет наши жизни, проявив умение мастерски управлять судном, мне придется это проглотить. Однако во время пути ничего не случилось. Двигатель шумел, но с ним было все в порядке. Шторма не было. Поздно вечером с востока появились облака и задул легкий ветер, но море было спокойным. Я даже задремал, вытянувшись на сиденье в кубрике. Пару раз, когда Гвидо уходил по делам, Вульф становился за штурвал, но здесь и речи не было о мастерском управлении. В третий раз, за час до захода солнца, Вульф пришел и облокотился на узкий борт, положил руку на штурвал, и стоял неподвижно, глядя вперед. Впереди вода была голубой, а сзади, там, где солнце садилось над Италией, она была серой, за исключением тех мест, где от нее отражались солнечные лучи. Гвидо так долго отсутствовал, что я спустился в каюту посмотреть, не случилось ли чего, и обнаружил, что он колдует над старой черной кастрюлькой на спиртовой горелке. Что он делает, выяснилось позже, когда появились старые глиняные тарелки, полные дымящихся спагетти, политых соусом. Я удивился. Он принес и вино, и металлическую миску с зеленым салатом. Это не шло ни в какое сравнение с тем произведением, которое Вульф создал накануне, но даже Фриц не заправил бы салат лучше. В общем, это было абсолютно съедобно. Гвидо встал за штурвал, пока мы с Вульфом ели, затем его снова сменил Вульф, а Гвидо отправился в каюту. Нам он сказал, что не любит есть на свежем воздухе. Судя по запаху внутри каюты, я мог бы кое-что сказать по этому поводу, но воздержался. Когда он снова появился, стало уже совсем темно и он зажег огни, прежде чем встать к штурвалу. Облака разошлись, появились звезды и Гвидо запел. За последние два дня я перенес столько потрясений, что не удивился, если бы Вульф присоединился к нему, но он этого не сделал.

Стало прохладно, и я надел свитер под куртку. Я спросил Вульфа, не хочет ли он последовать моему примеру, но он сказал, что нет, что скоро он и так согреется от упражнений, которые нам предстоят. Немного позже он спросил, который час, – у моих часов был люминесцирующий циферблат. Было десять минут двенадцатого. Неожиданно звук двигателя изменился, замедляясь, и я подумал: «Ух ты, знаю я эти штучки», но он продолжал работать; очевидно, Гвидо намеренно уменьшил обороты. Вскоре после этого он вновь обратился к Вульфу, и тот встал к штурвалу, а Гвидо погасил огни и вернулся на место. Теперь мы плыли в полной темноте. Я встал, чтобы осмотреться, и только подумал, что все равно ничего не смогу разглядеть, как вдруг впереди что-то замаячило. Я повернулся к Вульфу:

– Мы приближаемся к чему-то очень большому.

– Естественно. Это Черногория.

Я посмотрел на часы.

– Пять минут первого. Значит, мы приплыли вовремя?

– Да, – но восторга в его голосе я не услышал. – Помоги мне, пожалуйста.

Я помог ему надеть рюкзак и надел свой. Звук двигателя снова изменился и стал еще тише. Когда мы приблизились к берегу, Гвидо, оставив штурвал, выключил двигатель, скользнул на нос и через минуту раздался сильный всплеск. Вернувшись назад, он развязал канаты, которыми к корме была привязана шлюпка. Мы спустили ее на воду и поставили у борта. Этот маневр был обсужден заранее, и Вульф проинформировал меня о принятом решении. Учитывая габариты Вульфа, Гвидо было бы проще перевезти его на берег первым, а потом вернуться за мной, но эта процедура отняла бы лишние двадцать минут. Мы же должны были учитывать вероятность появления сторожевых катеров югославской береговой охраны, а в таком случае Гвидо лишился бы не только судна, но и возможности когда-нибудь увидеть Италию. Поэтому мы решили уложиться в один рейс. Гвидо влез в шлюпку, я взял Вульфа за руку, чтобы помочь ему перебраться через борт, но он оттолкнул меня, достаточно ловко проделал это сам и уселся на корме. Следом за ним я приземлился на носу. Гвидо, легкий, как перышко, шагнул в центр, достал весла и начал грести. Он что-то проворчал, и Вульф сказал мне вполголоса:

– У нас вода на целых двенадцать сантиметров выше середины лодки. Учти это и не делай резких движений.

– Слушаюсь, сэр.

Весла Гвидо, гладкие, как бархат, двигались в воде совершенно бесшумно, слышен был только слабый скрип уключин, прорезанных в планширах. Поскольку я сидел из носу задом наперед, не оборачиваясь, о том, что путешествие окончено, шепотом сообщил мне Вульф.

– С левой стороны скала, Арчи.

Я не увидел скалу, но через секунду почувствовал ее локтем – плоскую плиту, которая поднималась на фут выше планшира. Ухватившись за нее, я подтянул к ней шлюпку и держал ее в таком положении, пока Гвидо смог до нее дотянуться. Тогда, получив соответствующие инструкции, я вскарабкался на скалу, растянулся на животе и протянул руку Гвидо. Поскольку мы держали шлюпку плотно прижатой к берегу, Вульф ухитрился выбраться сам, Гвидо отпустил мою руку, оттолкнулся и шлюпка исчезла в ночи. Я встал. Говорить было запрещено, поэтому я прошептал:

– Я зажгу фонарик.

– Нет.

– Мы свалимся ко всем чертям.

– Держись за моей спиной. Я каждый дюйм здесь знаю. Постой, привяжи это к моему рюкзаку.

Я взял его свитер, засунул рукава под ремни и связал их вместе. Он спокойно двинулся по скалистой плите, и я последовал за ним. Я выше Вульфа на три дюйма, поэтому я мог идти за ним и при этом видеть, что находится впереди, хотя все равно в свете редких звезд ничего особенного не было видно. Ровная поверхность кончилась, мы начали подниматься вверх, потом пошли вниз. Камень под ногами сменился гравием. Когда дорога стала круче, Вульф пошел медленнее и часто останавливался, чтобы отдышаться. Я хотел предупредить его, что за милю слышно, как он дышит, и что мы спотыкались бы намного меньше, если бы зажгли фонарь, но решил, что момент для замечаний выбран неудачно.

Наша задача состояла в том, чтобы до рассвета уйти как можно дальше вглубь, потому что предполагалось, что мы идем из Галичника с севера через горы на запад к Цетинье, потому было нежелательно, чтобы нас видели у берега. Кроме того, в десяти милях к юго-востоку от Цетинье находилось место, где мы хотели кое-что сделать до рассвета. Пройти десять миль за четыре часа совсем несложно, но не в горах в кромешной тьме и с Вульфом в качестве ведущего. Он вел себя странно. Поняв раньше меня, что мы добрались до гребня горы, он остановился так неожиданно, что мне пришлось резко притормозить, чтобы в него не врезаться. Он предпочитал идти, карабкаясь вверх, а не понизу, что достаточно неудобно, и я решил, что он просто чудит. Он останавливался и несколько минут стоял, наклонив голову и поворачивая ее из стороны в сторону Когда мы были уже далеко от берега, и можно было разговаривать вполголоса, я спросил его, в чем дело, и он проворчал:

– Это звезды. Память меня подвела. – Он ориентировался по звездам, а я в это не верил. Тем не менее он, по-видимому, знал, где мы находимся. Например, спустившись со склона, после того как мы отмахали не меньше восьми миль, он резко свернул вправо, еле протиснувшись между двумя огромными валунами, прошел через россыпь зубчатых скал и, остановившись перед скалой, вертикально вздымавшейся вверх, протянул руки и затем поднес их к лицу. Я догадался по звукам о том, что он делает: он подставлял руки под струйку воды, падающей вниз, и пил ее. Я тоже попробовал эту воду и пришел к выводу, что она значительно вкуснее той, что текла из крана в Бари. После этого я пришел к заключению, что мы все-таки не заблудились и путешествуем не только с целью упражнения.

До рассвета было еще далеко, когда на довольно ровном участке пути он значительно замедлил темп, наконец, остановился, повернулся ко мне и спросил, который час. Я посмотрел на часы и сказал, что четверть пятого.