Светка тут же попыталась разлепить ресницы, но ничего не вышло – глаза нестерпимо жгло от слёз. Тогда девочка просто уперлась спиной в дверцу холодильника, сжалась в маленький бесформенный комочек и инстинктивно выставила перед собой руки, понимая, что так у неё всё же будет какой-никакой шанс.

«Шанс на что?..»

Стоп!

«Свет не мог загореться сам по себе – для этого нужно перещёлкнуть предохранитель в щитке! Значит, помимо нас с Юркой и чудовища, на этаже находится кто-то ещё!»

Светка в ужасе открыла глаза. Уставилась на белое гало, заслонившее кухню. Окружающее пространство плыло.

«Господи, он ведь понятия не имеет, что именно скрывается внутри квартиры!»

И Светка закричала во весь голос. Правда совсем не то, что хотела секундой ранее:

- Уходите! Слышите!.. Бегите как можно дальше! Тут монстр! Спасайтесь, скорее! – Девочка не знала, слышен ли её голос на лестничной клетке, а потому продолжала повторять одно и то же, не понимая, почему до сих пор ещё дышит.

15.

Алла Борисовна преодолела одышку и, глубоко выдохнув, надавила на кнопку восстановления автомата. Внутри предохранителя противно щёлкнуло, отплюнув красный «флажок» в прежнее положение, – свет мигнул и тотчас погас.

- Ах ты, зараза, этакая! – выругалась консьержка, потирая ноющий от продолжительного подъёма бок. – Ну сейчас мы посмотрим, кто кого... – Она обтёрла взмокшие пальцы о подол халата и снова надавила на кнопку блинкера – только на сей раз не отдёрнула руку сразу же после щелчка, а принялась терпеливо выжидать.

«Флажок» задрыгался, однако осознав решительность, с которой Алла Борисовна подошла к решению данного вопроса, смирился с уготованной участью и, напоследок жалобно хрустнув, зафиксировался во включенном положении. Трансформатор надсадно ухнул и загудел, наполняя лестничные пролёты рыжими вспышками срабатывающих стартеров.

Алла Борисовна довольно улыбнулась, оторвала палец от кнопки.

Вот так – всё снова работает. Всё замечательно.

Консьержка отвернулась от щитка и обомлела. В том, что открылось её взору, не было ничего замечательного.

Дверь в 71-ю была приоткрыта, вся площадка залита кровью, а над лестничным пролётом повис дух смерти.

Но самое страшное покоилось на пороге квартиры.

Алла Борисовна еле устояла на ногах – поскорее вскинула руки, в поисках опоры. Она чуть было не угодила в открытый щиток трансформатора, но вовремя спохватилась и оперлась о перила. Её взор был прикован к оторванной ноге в таком знакомом тапочке со стоптанным задником...

- Ах ты, бесюка, этакая, – прохрипела консьержка, когда первоначальный шок немного отпустил. – Чего же ты тут натворила такого... Германа Полиграфовича-то нашего за что же?

Алла Борисовна кое-как оторвалась от перил, нерешительно шагнула в сторону приоткрытой двери. За порогом угадывалось шевеление; недолго думая, консьержка скользнула правой рукой в оттопыренный карман халата. Из квартиры, тем временем, послышался грохот переворачиваемой мебели, злобное рычание и, кажется, детские крики.

Алла Борисовна достала из кармана свеженький номер «Speed Info» и принялась старательно скручивать его в свёрток. Она оттолкнула мешающую дверь, кряхтя, наклонилась; бережно отложила ногу Германа Полиграфовича в сторону. Поправила съехавший тапочек. Затем выпрямилась и переступила порог. Оказавшись в квартире, Алла Борисовна замерла, уткнувшись безумным взором в то, что когда-то было её кумиром, а теперь лежало зловонной кучкой под обломками мебели, пластами оторванных обоев и осыпавшейся с потолка штукатурки.

Защемило под левой лопаткой, но Алла Борисовна не обратила на это внимания. В ту же секунду на неё налетел ураган, от которого консьержка принялась спокойно отбиваться скрученной в трубку газетой.

- Ах ты бесовское отродье! – приговаривала она, никак не реагируя на несущиеся из соседней комнаты призывы к бегству, и лишь с ещё большим упорством стегая бумагой по окровавленным клыкам, нацеленным в собственную шею. – Ничего, сейчас я тебя отучу от всякой эка-пакости! А потом и хозяина твоего отучу! И всех остальных тоже отучу! Будете знать у меня, как хороших людей изводить!

Внезапно Алла Борисовна поняла, что больше не может стегать тварь газетой по морде. Руки просто обвисли вдоль тела и сделались словно чужими. Консьержка, не без сожаления, отвлеклась от причитаний и глянула на запястья... Ткань халата, поддетый свитер, ночнушка – всё было изодрано в клочья, будто она сунула руки в работающую на полных оборотах газонокосилку. Кожа также отслаивалась, исполосованная вкривь и вкось чем-то острым; свисала с костей уродливыми отрепьями, вперемешку с изодранными мышцами и сухожилиями. На пол ручьём лилась кровь, однако боли, не смотря ни на что, Алла Борисовна не чувствовала, как, впрочем, не было и страха.

Единственное, что копошилось в душе, – это обида. Обида от осознания того, что она не может и дальше приучать ненавистного пса к общественному порядку и, тем самым, удовлетворять свою потребность в отмщении ни в чём не повинного Германа Полиграфовича. Досада всецело завладела перегруженным сознанием, отчего консьержка выпучила глаза и, бормоча под нос что-то бессвязное, двинулась на обозлённое животное, которое даже и не думало отступать.

Зверь присел на задние лапы, сжался, точно пружина, и прыгнул на утратившего бдительность противника.

В последний момент в мозгу Аллы Борисовны всё же наступил просвет, но было уже поздно. Поникшие руки было дёрнулись вверх, в попытке заслонить шею от клыков, однако они не проделали и половины пути, как всё было уже кончено.

Алла Борисовна хотела что-то сказать, но не смогла. Попыталась молча проглотить обиду, однако не вышло и этого. Решила просто наклонить голову – да и тут полнейшее разочарование!

Зверь, как ни в чём не бывало, сидел на прежнем месте и с любопытством наблюдал за ошарашенной жертвой, которая даже не поняла, что её атаковали – настолько всё стремительно произошло. С морды животного капала свежая кровь, а между лап на полу лежало что-то бордовое.

До Аллы Борисовны всё же дошло, что это её горло. Только вот почему пёс не проглотил его, осталось для неё загадкой. Шипя и кровоточа через перекошенный рот, консьержка тучно осела на коленки, которые тут же превратились в крошку, не снеся вес тела. Хрустнули, надламываясь, тазобедренные кости, и старуха неуклюже завалилась на бок, в микс из собственной крови, перемешанной с останками Германа Полиграфовича. В разодранном горле предсмертно заклокотало, после чего кровь хлынула сплошным потоком, унося жизнь из подёргивающегося тела.

Зверь победоносно зарычал и кинулся на кухню.

16.

Светка не помнила, как добрела до вытяжки; она слышала звуки борьбы, доносящиеся из соседней комнаты, но ей было всё равно. Спиногрыз рвал не Юрку – и это оставалось самым главным. Всё остальное отступило на второй план, сделавшись блеклым и сопутствующим.

У них был путь, который, несомненно, выведет из этой ужасной квартиры, которая в сознании девочки сопоставлялась с камерой пыток.

«Хотя проводить эксперименты на детях – это уже вроде как перебор! С другой стороны, немцы и японцы ещё в сороковых годах прошлого века доказали, что человеческому безумию нет предела. А если это безумие, в придачу, ещё и подпитывается ЧЕМ-ТО извне, тогда для достижения конечной цели можно легко позволить себе растерзать не одну сотню детей... как и пойти на всё что угодно, оставшись при этом безнаказанным».

Светка с трудом отмахнулась от нудной тарабарщины подсознания, ухватилась за приоткрытую створку шкафа. Тело отзывалось на каждое движение ноющей болью, кончики пальцев на руках ничего не чувствовали, голые пятки щекотал лютый ужас. Снова закровоточило плечо, однако Светка проигнорировала и его. Куда больше волновала вывернутая кисть, без содействия которой вряд ли удастся подтянуться к спасительному ходу. Девочка застонала от безысходности, понимая, что конечности её просто не слушаются. Она села на пол и в отчаянии уставилась на двоящуюся газовую плиту.