- Вы, случайно, не знаете, какие взаимоотношения складываются в семье этих Смирновых? Может, ссорятся... детей ругают, почём зря... или ещё чего вытворяют?

Алла Борисовна наклонилась к столу, осторожно посмотрела по сторонам.

- Да я так и знала, что это рано или поздно всплывёт, – прошептала она, словно их беседу мог кто-то подслушать.

- Что именно?

- Ходят слухи, что, якобы, эта Марина – мама девочки – на учёте в психоневрологическом диспансере состоит, – Алла Борисовна утвердительно кивнула, словно соглашаясь сама с собой.

- И что с ней не так?

- А кто ж знает... Люди говорят, будто они только из-за этого и съехали с прежней квартиры: мол, там тоже прознали про ЭТО и вроде как попытались во всём разобраться.

- Ишь ты... – покачал головой Григорий Викторович, которому от всех этих перешёптываний привиделась средневековая городская площадь, в центре которой беснующаяся толпа пытается линчевать испуганную женщину в отрепьях.

- А что же, вы сами никаких справок не наводили? – Алла Борисовна тут же растворила страшную картинку своими плоскими сомнениями и принялась буравить Григория Викторовича презренным взором.

- Я пришёл из-за собаки. А это так, простая интуиция.

- Уж как-то метко вы попали со своей этой интуицией, – проворчала консьержка, видимо всё равно не до конца доверяя услышанному.

- Профессия такая, – Григорий Викторович неумело улыбнулся и тут же снова посерьёзнел. – А теперь, ближе к делу. Когда именно появилась собака?

- Да вчера вечером и появилась, – отмахнулась Алла Борисовна. – Я же всё вашему, этому, дежурному рассказала! Причём не одному и не раз!

- Что ж, теперь придётся ещё и мне рассказать.

Алла Борисовна засопела, напрягая извилины.

- Вчера – приблизительно в это же время – сам глава семейства привёз на машине.

- А, случаем, не припомните... к этому главе семейства никакой молодой человек не приезжал до этого? На иномарке.

Консьержка засопела пуще прежнего.

- Нет. Если бы приезжал – заметила бы. Мимо меня даже мухе не пролететь.

- Ясненько... Так. И что же дальше было?

- Ну, я, конечно, его предупредила, что подобным зверюгам тут не место! Вон – деревня, село, дача, – там хоть анаконду выращивайте, а тут... – Алла Борисовна захлебнулась волной сдобного негодования. – Нет, это надо же до такого додуматься – жуткую зверюгу в квартиру пустить!

- Я смотрю, вы не очень-то собак долюбливаете... – попытался вставить словечко Григорий Викторович, но консьержка тарахтела, точно пулемёт:

- Вот ещё! Обычных Бобиков да Шариков – ради бога! Сама буду им объедки носить. Так нет же, нужно обязательно эту белобрысую крысу-переростка привезти! Чтобы она потом день напролёт интеллигентных людей своим бесстыжим воем изводила!

- Интеллигентные люди, насколько мне известно, – все днём работают.

Алла Борисовна побагровела, словно её ткнули носом в несостоятельность собственных идеалов.

- Герман Полиграфович – заслуженный деятель культуры. Он в оркестре играет. И ему весь день напролёт нужно партии разучивать, чтобы потом, вечером, для вот этих самых добропорядочных лиц – как вы сказать соизволили, – которые днём все работают, концерты давать! Эх вы, служителем закона ещё себя называете... – И Алла Борисовна в чувствах отвернулась.

- Простите, – тут же спохватился Григорий Викторович, понимая, что столь серьёзная тема может снова прикрыться бесполезными метаниями души. – Бог – свидетель, я не хотел вас обидеть.

- Да что я – мелкий пожилой человек, до которого никому нет дела. А вот Герман Полиграфович – это личность! Таких бы как он – и к власти! Уж тогда бы мы точно зажили!

Григорий Викторович деликатно откашлялся.

- Так что за порода?

Алла Борисовна открыла рот в замешательстве – этакий сундучок из сказки, в котором можно хранить бесценные сокровища. Затем заворочалась, как болотная кочка, и принялась основательно рыться в полах своего халата.

- Этот... Как его... Забыла! Их всё ещё по телевизору показывают, как они хозяев своих калечат почём зря, – Алла Борисовна наконец выудила из кармана скомканный газетный обрывок и принялась читать по слогам печатный текст: – Буль...терь...ер..ер... Так вот, кажется.

Григорий Викторович кивнул.

- Значит собака в квартире уже сутки... И, говорите, днём её было слышно?

- Ну, конечно! Они все разъехались, а зверь этот запертый сидел, слюной исходил! А ещё выл на весь подъезд, как проклятый! Я вам сразу же сигнализировать! Но вас пока дождёшься, сроду забудешь, зачем и звонил! А тут ещё это горе! С девочкой... – Алла Борисовна снова изобразила на своём подвижном лице жалость и смиренно посмотрела на следователя. – Кто же её так невзлюбил-то?

- Разберёмся, – сухо ответил Григорий Викторович, одновременно о чём-то размышляя. – Это наша работа.

- Вот-вот, а я о чём толкую! – охнула консьержка, принявшись заново причитать, о трудных подростках и о той среде, что их вскормила.

- Но ведь сейчас дети в квартире...

Алла Борисовна глупо кивнула.

- Значит всё нормально, должно быть.

Погас свет, отчего Алла Борисовна противно взвизгнула.

Григорий Викторович от неожиданности крякнул – после яркого света глаза ничего не воспринимали, словно подкравшаяся тьма вооружилась вязальной спицей и нанесла два решительных удара!

- Ну что ещё такое?.. – заклокотала Алла Борисовна, как обеспокоенная курушка.

- Пробки, – вполголоса диагностировал Григорий Викторович, нетерпеливо ожидая пока глаза привыкнут к темноте.

- Это на десятом, – уверенно констатировала консьержка. – Там щиток всё замыкает. А никому опять же нет дела! Вот тоже, сколько раз звонила, сколько писала... И всё, такое ощущение, коту под хвост! Приедут, походят туда-сюда, как пингвины дрессированные, прикрутят чего-то там, счёт выпишут и видели их только! А она – эка пакость, – всегда на ночь глядя и случается, будто знает, когда высовываться!

- Дети на каком этаже? – осторожно спросил Григорий Викторович, ощущая стремительно нарастающую тревогу.

- Дак на десятом, в семьдесят первой квартире они, где же ещё... Сейчас, погодите минутку, у меня тут фонарик припасён.

- Живее! – поторопил Григорий Викторович, уже всецело уверенный, что в данный момент происходит что-то страшное.

«Детям угрожает смертельная опасность! Наверху что-то случилось – и в этом нет сомнений! Почему нет сомнений? А бог его знает почему!»

Вспыхнул лучик света от миниатюрного светодиодного фонарика.

- Вот, – довольно проскрежетала Алла Борисовна. – Всё лучше, чем в темноте-то сидеть.

Григорий Викторович бесцеремонно выхватил фонарик из липких пальцев консьержки и кинулся к лестнице.

- Позвольте!.. – завелась Алла Борисовна. – Что это за манеры такие? Что вы, вообще, себе позволяете?!

- Я при исполнении! – отмахнулся Григорий Викторович. – Обязательно верну, не беспокойтесь!

- Но куда же вы?

- К детям! – отозвался на бегу следователь, ступая на первую ступеньку.

- А как же я?.. – забеспокоилась Алла Борисовна. – Что мне, в темноте, прикажете, сидеть?

Григорий Викторович не расслышал последнего. Мысленно он был уже высоко.

5.

Светка очнулась на диване. Она сама толком не могла понять, как очутилась в гостиной. Тьма хоть и пропитала собой каждую частичку осязаемого пространства, но всё же позволяла ориентироваться более-менее сносно – и это несказанно радовало. Точнее делало сгустившийся сумрак не таким зловещим.

В голове пульсировала боль, и какое-то время Светка просто лежала с закрытыми глазами, вспоминая во всех деталях недавний ужас.

Скорее всего, в её теперешнем состоянии были повинны антидепрессанты, которыми её щедро накормил толстенький дядечка, после того, как закончил лапать мёртвую Женю.

От накативших воспоминаний Светку передёрнуло; она вновь ощутила холод от тех самых фантомных прикосновений!