— Фараон умер! — повторила Мериамон, глядя ему прямо в глаза. Менепта побледнел, как мертвец: он знал уже этот взгляд, с которым она убила Натаску.

— Фараон умер! Великий фараон умер! — крикнула она пронзительным, шипящим голосом. — Не успеешь ты сосчитать до ста, как истечет твой срок. Завтра ты, Менепта, будешь восседать в объятиях смерти на коленях Осириса! Умирай, фараон, умирай! Но прежде знай, что я никогда никого не любила, кроме Скитальца! Его одного я только люблю, и любовь его я украла у него своими чарами и колдовством. Я ложно обвинила его, опозорив в глазах всех. Но он вернется победителем! Это так же верно, как то, что ты завтра будешь сидеть на коленях Осириса, а он — Скиталец — будет сидеть на твоем престоле!

Менепта, услышав эти слова, собрав последние силы, поднялся и, шатаясь, стал наступать на нее, ударяя по воздуху руками. Она медленно отступала от него шаг за шагом, а он все наступал, страшный и грозный, но вдруг остановился, вскинул вверх руки и упал мертвым на мозаичный пол. Тогда Мериамон подошла и долго смотрела на него странным, загадочным взглядом.

— И это был фараон, в руках которого были сотни тысяч человеческих жизней! — прошептала она. — Ну что ж, дело сделано, и сделано хорошо! Ах, если бы еще и Елена-аргивянка лежала так же, как теперь лежит Менепта! Теперь только выполоскать чашу и скорее спать! Да, если только сон придет ко мне. Куда он бежит от меня теперь? А завтра его найдут мертвым… Что ж, цари часто так умирают!… Какой он страшный! Никогда его глаза не были так безобразны, так страшны и так отвратительны.

Солнце начинало золотить кровли храмов и дворцов, люди просыпались, спеша к своим дневным трудам. Мериамон на своем золотом ложе прислушивалась к шуму пробуждающейся во дворце жизни. Вот захлопали двери, засуетились люди; одни бежали туда, другие сюда; и вдруг раздался крик: «Фараон умер! Проснитесь! Проснитесь все, фараон умер!»

Тогда Мериамон притворилась спящей. В комнату ее вбежала прислужница и, пав на колени, сообщила ей страшную весть. Царица вскочила с постели и, едва прикрыв свою наготу, побежала со всеми своими приближенными туда, куда бежали все царедворцы и слуги.

— Кто видел этот страшный сон? — воскликнула она. — Кто смеет давать волю своему бреду?

— О, царица, то не сон, пройди в этот покой, видишь, фараон лежит мертвый, и на нем нет ни раны, ни следов борьбы!

Громко вскрикнув, Мериамон разметала волосы свои покрывалом налицо, слезы закапали из ее глаз, при виде холодного трупа фараона она с минуту стояла над ним, точно окаменев от горя, затем кинулась на пол и, простирая вперед руки, громко воскликнула:

— Все еще проклятие тяготеет над страной Кемет и народом ее! Видите, фараон мертв, и нет на нем следа раны. Я знаю, что он убит злобным колдовством ложной Хатхор. О супруг мой, возлюбленный супруг мой! — воскликнула она и, положив свою руку на его грудь, продолжала: — Этим мертвым сердцем твоим клянусь отомстить убийце! Возьмите эти бренные останки того, кто был величайшим из царей, оденьте в смертные одежды и посадите на колени Осириса в его храме. Затем идите по городу и возгласите народу это приказание царицы из улицы в улицу, из дома в дом, чтобы всякая женщина в Танисе, потерявшая сына, мужа, брата, жениха или возлюбленного из-за колдовства и чародейства ложной Хатхор, или бедствий, ниспосланных ею на Кемет, или в преследовании апура, которых она побудила бежать в пустыню, — пусть все они явятся с закатом солнца в храм Осириса, где я буду ждать их, и там, перед лицом самого бога и мертвого величия фараона, мы решим, как отплатить этой лже-Хатхор!

Приказание царицы было исполнено. Менепту одели в смертные одежды и посадили на колени Осириса, где он должен был оставаться один день и одну ночь. А глашатаи стали обходить город, вызывая всех женщин к закату в храм Осириса. Кроме того, Мериамон разослала рабов по десять-двадцать человек собирать по всему городу дрова, щепки и прутья, вообще всякий горючий материал, приказав нести все это во двор, смежный с храмом Хатхор.

Между тем измученный слишком быстрым бегом верблюд жреца Реи не выдержал и на обратном пути, не достигнув города, упал и не мог уже подняться. Тогда Реи закончил путь пешком. Когда он никем не замеченный в своем нищенском рубище тихонько пробирался по улицам Таниса, его слух был поражен плачем женщин. Осведомившись у одного прохожего, какое новое несчастье обрушилось на Кемет, и узнав, что умер фараон, Реи тотчас же угадал, кто его убийца. Возмущенный старик хотел пойти прямо во дворец упрекнуть царицу и затем принять смерть от ее руки, но, подумав, поспешил туда, где он скрывался: закусив, чтобы восстановить свои силы, и сбросив с себя рубище, оделся в чистые одежды, поверх накинул старушечье покрывало, потом смешался с толпой женщин, спешивших теперь к храму Осириса.

Солнце уже зашло, и факелы были зажжены, чтобы осветить громадный мрачный храм Осириса. Завеса святилища была задернута, а самый храм заполнило море голов с поднятыми вверх лицами. Вот двери храма закрыли и заперли на засовы, и из-за завесы раздалось: «Слушайте!»

И все смолкли. Тогда завеса святилища отдернулась, и огонь, горевший на жертвеннике, осветил каменное изображение Осириса, на коленях которого сидел мертвый фараон Менепта. Как каменная фигура Осириса, так и покойник были запеленаты в погребальные пелены, и в руки как у одного, так и у другого были вложены скипетр, жезл и бич. Рядом со статуей Осириса стоял черный мраморный трон, на котором восседала теперь царица Мериамон во всем своем великолепии и красоте, в полном царском одеянии и двойной золотой короне Кемета, со змейкой урея на голове, с хрустальным крестом жизни в руке и в пурпурной мантии, из-под складок которой сверкали глаза змея, обвившего ее стан.

Некоторое время она хранила молчание, затем, возвысив голос, начала:

— Женщины Таниса, пусть каждая из вас убедится в том, что в храме нет ни одного мужчины, чтобы он, увлекаемый своим безумием, не выдал ненавистной ложной Хатхор нашей тайны! Слушайте! Бедствие за бедствием обрушились на Кемет: наши первенцы убиты невидимой рукой; наши рабы ограбили нас и бежали; наши воины и колесницы поглощены волнами Чермного моря; варвары, подобно саранче, унизали наши берега. И все это из-за того, что ложная богиня водворилась в Кемете. Она отнимает у нас наших мужей, сыновей, братьев, женихов, даже жрецов, служителей других богов. Все смотрят на ее красоту и идут на смерть. Не права ли я?

— Увы, царица, ты говоришь правду! — послышалось в толпе.

— Все мы страдаем из-за нее, но больше всех потерпела я. Из-за нее мой единственный сын умер, мои рабы бежали, а теперь отнят у меня и возлюбленный, незабвенный супруг! Вспомните, ведь он был ваш царь! — И Мериамон, закрыв лицо свое руками, казалось, молилась или плакала.

— Я умоляла богов, — продолжала она после некоторого молчания, — чтобы они открыли нам через мертвые уста фараона, из-за кого мы страдаем, и боги обещали мне дать ответ, такой ответ, который убедил бы всех нас!

С этими словами Мериамон, привстав со своего трона, обратилась к мертвецу, сидевшему на коленях Осириса:

— Умерший фараон! Великий Осирис! Владыка преисподней, первейший из сонмища мертвых, услышь меня и прояви себя через уста того, кто был велик на земле! Проговори его устами языком смертных, чтобы эти женщины могли слышать и понять слово твое. Скажи, кто источник всех наших бедствий? Скажи нам, царь умерших, ты, живущий вечно!

И вот пламя на жертвеннике вдруг погасло, и воцарилось гробовое молчание; мрак окутал святилище, темную статую Осириса и белевшее во мраке мертвое лицо фараона. Затем пламя вдруг вспыхнуло, словно молния, и осветило лицо мертвеца; губы его шевельнулись, и послышался замогильный, сиплый голос, произнесший эти слова: «Та, которая была проклятьем ахеян, роком Илиона; та, что восседает теперь в храме Хатхор, которой ни один мужчина не может нанести вреда и перед которой все они бессильны, — она призывает гнев богов на страну Кемет и ее народ. Я сказал».