За ним захлопнулись ворота, а начальника стражи, охранявшей их, потащили к тому месту, где стояла царица, и здесь, не прося пощады, так как душа его все еще была полна сознания красоты Хатхор, тот безмолвно принял смерть.

Реи, следивший издали за всем происходившим у ворот дворца, громко застонал: царица приказала продолжать казни. Но в этот момент с улицы донеслись скорбный плач и стенания. Все с недоумением переглянулись, но вот послышались голоса: «Фараон вернулся! Фараон идет во дворец!» Вслед за тем раздался стук в ворота.

Теперь Мериамон, уже не помышляя более о казнях, приказала распахнуть ворота и двинулась навстречу фараону. Во двор вошел запыленный от дороги, истомленный и измученный человек, глаза его сверкали диким огнем безумия, волосы и борода были всклокочены, а лицо так изменилось, что с трудом можно было признать фараона Менепту, так оно было искажено выражением горя и ужаса.

Он взглянул на царицу, на убитых, лежавших у ее ног, и дико рассмеялся.

— А-а! — воскликнул он. — Еще мертвые! Разве нет конца смерти, нет предела ее жатве! Нет, здесь, как вижу, смерть поработала мало! Может быть, и ее рука наконец утомилась! Покажи мне, царица, где твои убитые? Покажи их мне, много ли их?

— Что сталось с тобой, Менепта? Что за странные речи слышу я от тебя? — сказала царица. — Та, которую называют Хатхор, сейчас прошла здесь, и это следы, оставленные ею на пути… Но говори, что такое с тобой случилось?

— О, я расскажу тебе все, царица! — продолжал фараон с горьким, надрывающим душу смехом. — Я расскажу тебе веселую повесть. Ты говоришь, что здесь прошла Хатхор, что это следы, оставленные ей на пути. Ну, а я скажу тебе, царица, что тот, кого апура называют Иегова, прошел там, по Чермному морю, и там лежит великое множество — это тоже след, оставленный им на его пути!

— Где же твои воины, весь сонм твоих воинов, Менепта? — воскликнула царица. — Отчего их не вижу я? Ведь осталось же хоть сколько-нибудь…

— Все остались, царица, все, только не в живых, а там… Только я один вернулся! Они же, как щепки, плавают теперь на волнах Чермного моря и тысячами лежат на его берегах… Коршуны клюют их очи, львы пустыни раздирают их тела, все они лежат незахороненные и шлют свои стоны морским ветрам. Слушай меня, я настиг непокорных апура на берегу Чермного моря! Время клонилось к закату, густая пелена мрака отделила меня и мое войско от сонма апура, так что мы не могли их видеть. Но всю ночь я слышал как бы топот десятков тысяч ног, скрип колес, блеяние стад и лязг оружия, голоса женщин и детей, а под утро увидел, что перед ними воды Чермного моря расступились и стояли, точно хрустальные стены, оставив между этими двумя водяными стенами сухое дно, по которому спокойно проходили апура. Тогда я поднял своих военачальников и приказал своим воинам преследовать апура; те, повинуясь моему приказанию, устремились за ними. Но наши колесницы вязли в мокром песке, так что, прежде чем все мои воины успели спуститься на дно моря, апура уже вышли на тот берег. Вдруг, когда я последним из всех спускался на дно моря, грозный ветер, бушевавший всю ночь и все это время, внезапно стих, воды моря сшиблись со страшным шумом и потопили всех сынов Кемета со всеми их колесницами и конями. Я же успел повернуть своих коней и бежать назад. На мгновение мои воины, кони и колесницы всплывали, затем шли ко дну, а люди, точно щепки на хребтах волн, ныряли, пока их не выбрасывало на берег. Только один страшный вопль вознесся к небесам, и затем разом все смолкло: от всех моих сонмищ остался только я один, чтобы рассказать людям об этом. Все слушавшие этот ужасный рассказ громко застонали от скорби.

— И все будет так, — произнесла царица, — пока эта ложная Хатхор будет пребывать в нашей родной стране Кемет!

В это время снова послышался стук у ворот, и чей-то голос прокричал: «Отворите! Отворите! Посланный к царице, жене фараона».

Мериамон приказала отворить ворота, хотя знала, что посланный принес недобрые вести. Вошел человек, в глазах которого светился ужас, а уста заикались, так что он не мог выговорить ни слова. Царица приказала подать ему кубок вина, он выпил и, упав на колени перед ней, так как не узнал фараона, произнес, запинаясь:

— Пусть царица простит меня и отвратит гнев свой от меня! Вести мои недобрые. Многочисленное войско идет на город. Оно, войско, собранное со всех стран, от народов севера из страны Тулиша, из Шакалишу и Лику и от Шаирдана. Они быстро надвигаются, грабя и разоряя все по пути: там, где они прошли, не остается ничего, кроме опустошенных полей и курящихся развалин городов и селений да тучи хищных коршунов над телами людей!

— Ну, что же, все? — спросила царица с видимым спокойствием.

— Нет, Мериамон, жена фараона, не все еще! — продолжал гонец. — С войском этим надвигается еще и многочисленный и сильный флот из восточного устья Сихора, на судах сидит двенадцать тысяч отборного войска, лучших воинов Акуаиуша, сынов тех людей, что разорили Трою.

Громкий вопль вырвался у всех слышавших эту весть. Мериамон сказала:

— Вот и апура покинули нашу страну, по вине которых, как вы говорите, обрушились на Кемет все несчастья и беды. Они бежали, эти апура, а проклятье, тяготеющее над нашей бедной страной, осталось, и все так будет до тех пор, пока ложная Хатхор будет пребывать на земле Кемет.

XXII. На одре мучений

Вечерело. Фараон восседал за столом подле царицы Мериамон. Сердце его было переполнено скорбью: мысли останавливались то на бесчисленных воинах его, погибших в водах Чермного моря, то на сонме апура, которые теперь смеялись над ним в своей пустыне; но всего дольше останавливались они на тех вестях, мрачных и грозных, которые принес ему сегодня гонец. Весь этот день фараон провел в зале совета, посылая гонца за гонцом на восток, на север и юг с приказанием набирать наемные войска со всех городов и провинций, чтобы идти войной на врагов, так как здесь, в его белокаменной столице Танис, оставалось всего только пять тысяч воинов. Наконец истомленный и телом и душой, измученный и усталый, Менепта уселся за стол и вдруг вспомнил о том доблестном чужестранце, которому он поручил, покидая столицу, охранять и беречь дворец и царицу Мериамон.

— Где же тот великий Скиталец, что носил золотые доспехи? — спросил он. — Почему я не вижу его?

— Я должна рассказать тебе о нем страшную повесть! — ответила Мериамон. — Я не сказала тебе ничего до сих пор, видя, что ты и без того был так огорчен и озабочен! — И, склонившись к уху супруга, она долго шептала ему что-то. Лицо фараона стало страшным и мрачным, как ночь, наконец, недослушав, он вскочил и в диком бешенстве воскликнул:

— Этого-то врага мы можем одолеть и уничтожить! Я и ты, Мериамон, сестра и супруга моя, мы так далеки друг от друга, как далеко небо от кровли храма! Любви между нами никогда не было, но я жизни своей не пожалею, чтобы стереть это пятно позора с твоей чести, которая вместе с тем и моя честь!

И он ударил в ладоши, сзывая слуг, которым приказал отправиться в крепостную башню, привести оттуда Скитальца в залу пыток и созвать палачей, чтобы те немедленно приготовились приступить к пыткам, когда он, фараон, прикажет им. Отдав эти приказания, Менепта стал пить вино, пока не явился раб с докладом, что приказания его исполнены. Тогда фараон встал, спросив жену:

— Пойдешь ты со мной, Мериамон?

— Нет! — ответила та. — Я не хочу больше видеть лица этого человека, да и тебе советую не ходить туда сегодня ночью. Пусть палачи дадут ему пищи и питья вволю, чтобы смерть ему была тяжелее, затем прикажи зажечь огонь у него в головах и в ногах и оставить его одного в месте мучений до рассвета, чтобы он претерпел сотни смертей прежде, чем настанет для него время умереть!

— Как желаешь! — сказал фараон. — Придумай сама для него наказание, а завтра, выспавшись, я пойду смотреть на его мучения! — И, подозвав слуг, фараон распорядился так, как того желала царица.