Он услыхал эти слова и узнал этот голос, и, хотя был скован цепями, жилы на его шее напряглись до того, что готовы были лопнуть, а движения так сильны, что он выкинулся из носилок и упал на пол. Но ни встать, ни крикнуть он не мог, воины подняли его, уложили на носилки, предварительно привязав его к ним, и понесли дальше.

Вслед за ним шла толпа разных дворцовых служителей, только старый Реи не трогался с места; он был убит горем оттого, что человек, которого он любил, мог совершить такое страшное дело; старик стонал, закрыв лицо руками, глубоко скорбя о случившемся.

— Уведи меня отсюда, — вдруг прошептал над ним голос Елены, — и проведи в мой храм, там я буду пребывать, пока боги не укажут мне своей воли!

Не проронив ни слова, старик пошел вслед за Еленой, но вдруг остановился, так как царица преградила ему путь. Платье и волосы ее были в беспорядке; лицо носило следы слез; с нею не было никого, кроме Курри-сидонца, движения ее были порывисты, как движения безумной.

— Кто эта царственная женщина? — спросила Елена Реи.

— Это царица Мериамон, опозоренная Скитальцем! — ответил старик дрогнувшим голосом.

— Подожди, я хочу сказать ей нечто!

— Нет, нет, госпожа, не делай этого: она не терпит тебя и убьет!

XXI. Возвращение фараона

Но и Мериамон увидела жреца Реи и женщину под покрывалом, на груди у которой светилась кроваво-красная звезда, горевшая ярким пламенем, и царица узнала в этой женщине Елену-аргивянку.

— Скажи мне, Реи, кто эта женщина? — спросила она.

— Это богиня, пребывающая в храме Хатхор, позволь ей уйти с миром отсюда! — произнес Реи.

— Что ты говоришь, старый дурак: богиня! Нет у нас здесь богини, есть только колдунья, накликавшая все беды и несчастья на нашу страну Кемет. Из-за нее люди умирают сотнями, так что своды храма Хатхор скоро не в силах будут вмещать трупов убитых из-за нее, казнь за казнью и проклятие за проклятием обрушивались на сынов Кемета. Вода обращалась в кровь, мрак покрывал землю, невидимая рука убивала наших первенцев, в числе которых был и мой сын. Как ты осмелился привести ее сюда? А ты, — она указала рукой на Елену, — ты как осмелилась прийти сюда? Эй, раб! — обратилась она к Курри. — Возьми свой нож и вонзи его по рукоятку в грудь этой женщины, ты получишь тогда свободу и вернешь себе все свои богатства.

— Откажись от своих слов, госпожа! — проговорила Елена. — Хотя я никому из людей и не желаю зла, но меня нельзя безнаказанно оскорблять.

Курри стоял в нерешительности.

— Коли, коли! — настойчиво приказывала Мериамон. — Слушайся моего приказания, не то ты сейчас же сам погибнешь от этого самого ножа.

При этих словах сидонец, хорошо зная нрав царицы, выхватил свой громадный нож и кинулся на женщину, лицо которой было скрыто покрывалом. Но та подняла свое покрывало и глянула на сидонца. Ослепленный ее красотой, он остановился, точно пораженный громом. Вдруг безумие овладело им, и он, не сказав ни слова, вонзил свой громадный нож по самую рукоятку себе в грудь и тут же упал мертвым к ногам Елены.

— Видишь, госпожа, — сказала Елена, указывая на мертвого сидонца, — ни один мужчина не может причинить мне вреда!

Царица стояла с минуту в нерешительности, затем воскликнула:

— Уходи отсюда, воплощенное проклятие, уходи! Зачем пришла ты сюда, в этот дом скорби и смерти, увеличивать число смертей и скорбей?

— Я уйду и не буду больше тревожить тебя! Я пришла сюда за тем, кто был моим избранником, но кого боги допустили до страшного позора, за Одиссеем, сыном Лаэрта, который из всех людей был доблестнейшим и чье имя стало теперь позором и посрамлением! Ты прекрасна, царица Мериамон, но суди сама, кто из нас прекраснее! — И она, сбросив с себя покрывало, предстала во всей своей лучезарной красоте перед темной и мрачной красотой царицы Кемета.

— Да, ты прекрасна, и прекраснее тебя нет женщины! — должна была сознаться Мериамон. — Но на этот раз твоя красота не смогла удержать твоего избранника от постыдного поступка и греха. Видно, мало любил тебя этот человек, если прокрался ко мне, словно вор, чтобы похитить мою честь!

— Сдается, египтянка, что в этой стране ложь и правда странно сливаются в твоих словах! — проговорила Елена. — Трудно поверить, чтобы Одиссей из Итаки совершил такой подлый поступок, о каком ты говоришь! Кроме того, я читаю в твоих глазах, что ты любишь этого человека, которого называешь негодяем! Что же касается меня, то хотя я любила его и любовь к нему расцвела в моем сердце, но, так как он изменил мне, я с корнем вырываю эту любовь из моего сердца, а сама ухожу в святилище. Не бойся, Мериамон, я недолго останусь здесь, в этой стране, и люди не будут более умирать из-за моей красоты. А тебе говорю: обращайся хорошо с тем, кого ты вовлекла в грех, и дай тебе боги больше счастья, чем Елене-аргивянке.

Закрыв лицо покрывалом, Елена повернулась, чтобы идти. Царица с минуту стояла неподвижно, пристыженная и безмолвная, но не успела Елена отойти от нее, как гнев вскипел в душе царицы: неужели она даст уйти этой женщине, которая одна из всех живущих прекраснее ее? Ведь пока эта женщина жива, она, царица Кемета, не будет знать ни сна, ни покоя! Когда же той не станет, быть может, ей удастся привязать к себе Скитальца!

— Заприте ворота, засуньте засовы! — громко приказала Мериамон своим людям, и те побежали исполнять ее приказание, так что, прежде чем Елена дошла до дверей дворца, ворота были заперты.

— Держите чародейку, ведьму! — крикнула Мериамон, и воины скрестили свои копья, преграждая путь Елене, но та подняла свое покрывало и взглянула на них. Тогда руки их выпустили копья, и они смотрели на нее, пораженные ее красотой.

— Отоприте! — ласково сказала Елена, и все разом кинулись отворять двери. Одарив их улыбкой, она прошла, а за нею стража, Реи и сама царица Мериамон. Был только один человек, который не видел ее красоты, он старался задержать Елену в тот момент, когда она уже выходила из дверей. Теперь она уже подходила к воротам.

— Стреляйте в нее! Убейте эту ведьму! Если она пройдет в ворота, клянусь своим царским словом, каждый из вас умрет сегодня же! — кричала царица. Но только трое натянули свои луки, и то у первого из них порвалась тетива, у второго стрела сорвалась и вонзилась ему в ногу, а стрела третьего, уклоняясь от линии полета, пронзила сердце солдата, стоявшего ближе всех к царице, этот человек был тот самый, который пытался удержать Елену в дверях.

— Не приказывай страже стрелять в меня, — сказала странная женщина, — не то стрелы, предназначенные мне, вонзятся в твое сердце. Помни, что мне ни один мужчина не может нанести вреда! Эй, отоприте ворота и дайте пройти Хатхор!

И вся стража у ворот выронила свое оружие, ворота распахнулись настежь.

Она вышла, и все, кто тут был, пошли за нею, но вдруг она затерялась в толпе и исчезла.

Мериамон побелела от бешенства, поняв, что Елена-аргивянка, которая была ей ненавистнее всего на свете, ускользнула из ее рук. Обернувшись к тем, которые отворили дверь и пропустили Елену в ворота, разъяренная царица приговорила всех к немедленной смерти. Тщетно Реи, опустившись на колени, умолял ее пощадить их жизни, увещевая царицу, что от этого произойдут только горе и несчастье.

— Вспомни, — говорил он, — что постигло того сидонца, который осмелился поднять руку на богиню! Не убивай этих людей, не то недобрые вести смутят твой покой!

Но царица с бешенством взглянула на него.

— Слушай, Реи! Посмей повторить такие слова, и я, хотя раньше любила тебя, первого из слуг фараона, клянусь: ты первый умрешь! Уходи же с глаз моих, чтобы я не видела тебя! Не то я убью тебя тут же на месте. Отнимаю у тебя все твои почести и отрешаю от всех твоих должностей, отбираю все твои сокровища в мою казну! Уходи отсюда нищим и не попадайся мне больше на глаза!

Не прибавив больше ни слова, старик повернулся и бежал, бежал без оглядки, зная, что лучше было стоять перед львицей, у которой отняли ее детенышей, чем перед этой женщиной, когда она была в гневе.