Лои крепко сжимал весло и казался целиком поглощенным греблей. Но время от времени он все же поглядывал на корму и видел, что вода в лодке довольно быстро прибывает.
Когда они подошли к причалу, вода доставала уже до кормового сиденья. Пришлось взяться за черпак.
Эта внезапная течь оттеснила на задний план другие события дня, и от прежнего радужного настроения не осталось и следа. Ребята осмотрели днище и обнаружили в нем щели, тем более необъяснимые, что смолы и шпаклевки для их заделывания они отнюдь не жалели.
Но тут уж ничего нельзя было поделать. Пьетюр сказал, что придется им набраться терпения и подождать несколько дней: лодка разбухнет и перестанет течь.
Ребятам это вовсе не улыбалось, ведь судно уже было спущено на воду, а в море кишмя кишела рыба.
После долгих препирательств со взрослыми Лои и Стефаун все-таки выговорили себе разрешение пойти утром в море, правда лишь на том условии, что они будут держаться поблизости, чтобы мать Лои могла следить за ними из кухонного окошка Да и это им позволили, только если море будет спокойное.
На другой день экипаж «Оладьи» поднялся спозаранку. Накануне Лои постарался внушить Стефауну, что следует одеться как можно теплее и взять с собой побольше провизии: кто знает, вдруг поднимется буря, а тогда нужно быть готовым ко всему. Стефаун перестарался и напялил на себя столько одежды, что теперь, вразвалку шагая рядом с Лои к пристани, напоминал игрушечного медвежонка. У обоих в руках были бумажные пакеты с едой.
— Пока не наловим целую лодку, домой не вернемся, — твердо сказал Лои.
— То-то рыбаки удивятся, когда мы придем с полным грузом… Просто обалдеют!
— Может, к воскресенью уже заработаем на кино.
— Запросто… А ты знаешь, какую картину будут крутить?
— Кажется, с Роем Роджерсом[4] и его конем Триггером.
— Здорово!
Возле сараев они повстречали Рагги с жиротопни.
— Куда это вы в такую рань собрались? — спросил Рагги, слезая с велосипеда.
— В море… на «Оладье», — отвечал Лои.
— Пока погода хорошая, — прибавил Стефаун.
— Вы, я вижу, оптимисты. Я бы на вашем месте дунул сейчас к причалу и начал, пока не поздно, вычерпывать воду.
Лои, ничего не понимая, вытаращился на Рагги. Наконец до него дошло, о чем речь, и он со всех ног помчался к берегу. Стефаун припустил за ним.
С тех пор как Лои весной получил табель, судьба играла им, бросая из одной крайности в другую. То он был счастливейшим из смертных — владельцем собственного судна, то становился бедным, одиноким сиротой, не имевшим ни надежд, ни будущего. Это беспрерывное чередование научило его хотя бы отчасти владеть своими чувствами. Мало-помалу он осознал, что жизнь отнюдь не идет по расписанию, составленному самим человеком.
В этом ему пришлось лишний раз убедиться, когда он добежал до пирса. Там, где с вечера была пришвартована «Оладья», теперь торчали лишь оконечности штевней, а в воде, подсказывая очертания лодки, просвечивали ее голубые борта.
Лои со Стефауном долго молча глядели на затонувшую лодку. Наконец Стефаун спросил:
— Что будем делать? Как думаешь, имеет смысл вычерпывать воду?
— Ты что, сдурел? Весь залив все равно не вычерпаешь!
— Сам сдурел! Это ж ты решил, что мы можем сразу выйти в море.
Стефаун повернулся и пошел прочь.
— Такой дырявой посудины еще свет не видывал! — закричал он. — Не может продержаться на плаву даже одну ночь… Смехота!
— Заткнись и проваливай отсюда! Сам хорош: мы бы еще из бухты выйти не успели, как ты бы струхнул и запросился домой.
— «Оладья» — дырявая посудина. «Оладья» — дырявая посудина, — запел штурман и скрылся за углом.
Какая-то сердобольная душа выловила на причал весла и рыбину[5]. Теперь Лои сложил их у края пирса вместе с черпаком и катушкой лески, также бывшими в лодке. Не отыскался только багор, подаренный ему дедушкой.
— Ну что, парень, затонула у тебя лодка?
Возле причала остановился Лейфи по прозвищу Сутулый. Он с усмешкой смотрел в воду.
— Да нет, все в порядке, — невозмутимо отвечал Лои, — она просто должна немножко разбухнуть. Перестояла на берегу.
— Ах, вот как. Ты, значит, не собирался по случаю хорошей погоды выйти в море?
— Нет, что ты…
Лейфи Сутулый служил матросом на «Слейпнире». Это был проворный молодой парень, с короткой шеей и покатыми плечами.
— А ты не знаешь, когда выходит на промысел «Слейпнир»?
— Пока не слышно. А тебе зачем?
— Меня обещали летом взять с вами в пару рейсов. Только я хочу дождаться настоящего лова… Сам понимаешь, быть в море, если ничего не ловится, удовольствие маленькое.
— Что правда, то правда. «Без рыбы — никакой житухи», как сказала старушка.
— Думаешь, долго лодка должна разбухать, чтоб перестала течь?
— Боюсь, что долго.
— Ну сколько? День?
— Скажешь тоже, день! По крайней мере месяц. Впрочем, если она будет малость подтекать, выйти в море все-таки можно. Небольшая течь — это не страшно.
Теперь стало ясно, что в ближайшее время «Оладья» будет непригодна для плавания, а потому все помыслы Лои обратились к стоявшим в гавани рыболовецким судам. Они выйдут в море со дня на день, и не исключено, что через какую-нибудь неделю им посчастливится напасть на сельдь…
Течь в лодке оставалось проглотить как горькую пилюлю: лодка разбухнет лишь через несколько недель, и тут уж ничего не поделаешь. Значит, самое время поговорить с капитаном Паульми и точно выяснить, когда он решится взять на борт еще Одного матроса.
Лои, признаться, и сам понимал, что все лето рыбалить на гребной лодке было бы довольно трудно, тем более что «Оладья» оказалась очень тяжелой на веслах. А если учесть, что за пределы гавани его все равно пускать не будут, надежды на хорошие уловы у него было мало.
Вот почему сельдяной промысел привлекал Лои гораздо больше, чем рыбалка вблизи берега.
Глава пятая
Теперь, хочешь не хочешь, приходится обращаться к маме. Нужно просить ее разрешения на выход за сельдью.
Мама, проявив полное невежество, уверяет, будто «Слейпнир» — крохотное суденышко и ненадежно в плохую погоду: оно просто-напросто пойдет ко дну. При этом она забывает, что мать должна прежде всего думать не о себе, а о своем ребенке. Оттого что сама она боится моря, она и говорит о том, как мало радости день за днем мотаться по морю, не видя земли, о том, как это быстро ему надоест… Она не хочет понять, насколько Лои важно освоить настоящее промысловое дело, и напирает на то, что у него теперь есть собственная лодка. А когда ее в один голос поддерживают соседки, Лои окончательно убеждается, что, как только женщины начинают красить губы, они утрачивают способность что-либо соображать.
— Лои, милый, Херманн с Пьетюром уже ушли в море. Может, не обязательно уходить и тебе? — спросила мама.
— Одним человеком больше, одним меньше, какая разница?
— Ах, вот как ты считаешь! Подожди лучше, пока перестанет течь «Оладья». А я тем временем выясню, не найдется ли для тебя работа на разделочной площадке. Там ты тоже будешь иметь дело с сельдью.
— Мне не нужна мертвая селедка!.. Ну почему мне нельзя пойти на промысел? Паульми обещал взять меня, когда «Слейпнир» вернется из этого рейса.
— А что скажут люди, если я отпущу тебя на промысел в восемь лет? Потерпи до будущего года. Ты подрастешь и сможешь пробыть в море подольше.
— Ты еще зимой обещала отпустить меня, если я хорошо закончу учебный год.
— А ты считаешь, что ты его хорошо закончил?
— Да.
— Что-то я по твоему табелю этого не заметила.
— Ну вот, всегда так… Я старался, из кожи вон лез… Во всяком случае, я не последний ученик в классе.
Лои стоял возле кухонной раковины, не сводя глаз с мамы: он был готов продолжать спор. И вдруг он понял, что все это бесполезно, и, махнув рукой, вышел из кухни.