- Не надо этого. Закончу вот школу…

    - Тебе же будет трудно работать и учиться.

    - Ничего…

    Даша сидела по-прежнему задумчивая и молчаливая. Это была уже не та Даша, какой знал Николай ее несколько дней назад.

    - Даша, я теперь вправе заботиться о тебе.

    - Не надо об этом…

    Николай насторожился. Любит ли она его? Потерять Дашу для него было страшно. Он не мог представить свою жизнь в разлуке с нею.

    - Почему не надо? - упавшим голосом спросил он.

    - Просто не надо спешить с этим, - тихо ответила она, опустив глаза. Лицо ее по-прежнему было печально и задумчиво.

    - А если я люблю тебя?

    - Закончишь институт… - начала было Даша, но Николай перебил ее:

    - Нет, тут что-то другое. Ты не любишь меня.

    - Я не хочу связывать тебе руки. Ты ведь ради меня надумал оставить институт, - ответила Даша, глядя ему в глаза.

    - Все равно я не уеду от тебя.

    - И плохо сделаешь. Он взял ее руку.

    - Дашенька, пойми, охватывает тоска при одной мысли, что нам придется жить в разлуке. Я не выдержу. Брошу институт, вернусь к тебе.

    Даша колебалась. Хотелось ответить ему: «Я люблю тебя, и пусть будет так, как решил ты. Мне тоже тяжело без тебя». Но сказала другое:

    - Буду ждать тебя. Через год приедешь на каникулы, если не разлюбишь.

    - Что ты, Даша?!

    - Всякое бывает.

    Она тряхнула головой и улыбнулась. Посмотрела вверх и заметила на огромной ели красивую гирлянду шишек. В розовом свете заката они отливались золотистым румянцем. Она указала рукой на шишки.

    - Смотри, какие красивые!

    - Да, красивые. Пять штук! Сейчас они будут твои, - заявил он, присматриваясь к высокой ели. Она росла над обрывом реки, а шишки висели далеко от ее ствола и не менее десяти метров от земли. Ему хотелось сделать Даше приятное. Что еловые шишки! Если бы она приказала ему броситься со скалистого берега в бушующее море, взобраться на вершину самой высокой горы, пройти по канату над пропастью - он, не задумываясь, сделал бы это для нее. Порывисто снял пиджак.

    - Ты что? - испугалась Даша, схватив его за руку.

    Он отстранил ее, подошел к ели, обхватил ствол руками и начал быстро карабкаться вверх, ловко работая руками и ногами. Вот он достал сучок, подтянулся, схватился за ветку, нашел ногой опору. Продираясь сквозь густые ветки, он поднимался все выше и выше. Внизу тускло мерцала в розовом закате река.

    - Коля, ну зачем ты?… Сорвешься, - говорила Даша, боязливо следя за каждым его движением. Она не рада была, что заметила эти шишки.

    Николай прицелился глазами к шишкам, они плавно качались над водой в двух метрах от него. Надо продвинуться к ним по гнущейся под ногами ветке, достать рукой верхнюю ветку, подтянуть ее к себе. Но сделать это было невозможно без риска сорваться с дерева. Бултыхнуться в реку с десятиметровой высоты - это полбеды. Хуже - свалиться на берег.

    Даша так и обмерла от ужаса, когда под ним треснула ветка и он резко качнулся. Вскрикнув, она закрыла глаза.

    - Все! - донеслось радостно сверху.

    Даша открыла глаза. Николай держал в руке веточку с пятью шишками. Взял ее в зубы и начал спускаться вниз.

    - Получай!

    Она с улыбкой приняла веточку с шишками, прижала к груди.

    - Спасибо. Но зачем рисковать? Я так испугалась… - И Даша поцеловала его.

    Шишки были темно-золотистые, будто покрыты лаком. От них пахло лесом и солнцем.

    И все-таки вечер не принес Николаю успокоения, разговор с Дашей еще больше растревожил. После прогулки в лесу она стала иной, озабоченной, скрытной, будто повзрослела за эти дни. Он не мог понять, что произошло с нею.

РАЗЛУКА

    Приближался день отъезда. Неугомонная Ефросинья Петровна с утра до позднего вечера хлопотала возле печи. Напрасно Василий и Николай уговаривали ее не беспокоиться. Она и слушать не хотела. Как же отпустить сына и его товарища в такую даль без пирогов и сдобы, без жареного гуся.

    Николай работал до последнего дня и едва успел получить в конторе расчет. Но нашел время забежать в универмаг. Для Ивана Даниловича он купил фетровую шляпу - старик по праздникам носил старую, полинялую Для Ефросиньи Петровны - цветной полушалок Старикам понравились подарки, хотя они не хотели принимать их, журили за расточительность.

    - Жениться мне, что ли, - говорил Иван Данилович, бережно, как очень хрупкую вещь, держа в руках шляпу и любовно рассматривая ее. Она была светло-серая, с белой атласной подкладкой. - В таких, поди, министры ходят. Ах ты, расточитель! - а у самого глаза блестели, как у ребенка, получившего красивую игрушку. Надел шляпу - Самый раз. Ну, брат, спасибо. Уважил старика.

    Николай накинул на плечи Ефросиньи Петровны полушалок. Смущенная и обрадованная, она шутливо повела плечами, глянула на себя в зеркало, улыбаясь, подмигнула старику.

    - Ну, мать, ты в этой обнове, что девка красная. За тобой хоть снова ухаживай, - сказал Иван Данилович, картинно разглаживая усы.

    Василий наблюдал за этой сценкой и с благодарностью поглядывал на товарища. Сумел Николай угодить старикам.

    - Ну, расточитель, пойдем в зал. Мы сейчас с матерью накажем тебя, - проговорил Иван Данилович.

    В зале был уже накрыт обеденный стол. Среди тарелок с закусками стоял пузатый графин с водкой, настоянной лимонной корочкой, бутылка красного вина. Иван Данилович крякнул от предвкушаемого удовольствия

    - Ну, орлы! - сказал он, чинно усаживаясь за стол и беря в руки графин.

    - Мне вина, - попросил Василий.

    Иван Данилович налил стопки и рюмки, солидно расправил усы, взял свою стопку.

    - За отъезжающих. Русская поговорка гласит: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Деньги - вода, дружба - золото Тебе, Василий, повезло…

    Николай смутился

    - Хочу, чтобы вы жили, как братья родные, - продолжал отец. - Рад буду, ежели Николай в нашей семье заменит нам покойного сына - Ефросинья Петровна поднесла к глазам конец фартука - Вот что я скажу тебе, брат: всегда, в любое время наш дом - твой дом, наша семья - твоя семья.

    - Спасибо, Иван Данилович, - ответил Николай. Выпили по стопке, повторили. Иван Данилович предупредил:

    - Не взыщите, что проводить на вокзал не смогу. Собрание у нас.

    На станцию провожать Николая пришла целая делегация - почти вся бригада каменщиков. Пришли прораб, бригадир, десятник. Всех их Василий знал по стройке, и сейчас ему было неловко за себя, что он сбежал с работы. Наряженная Нюра с густо накрашенными губами, заметив его, кивнула ему и не без ехидства спросила:

    - Ну, как, зажили ваши ручки белые? Василий сделал вид, что не слышал ее слов. Ему было обидно, что он родился и вырос в Лесогорске, а провожать его в дорогу пришла только мать. Николай же двух месяцев не прожил в городе, и у него уже столько друзей. Среди провожающей молодежи Василий заметил Дашу, и на душе у него стало еще тягостнее. Она была в темно-синем платье, в новых желтых туфлях, на плечах цветастая шелковая косынка. Притихшая, грустная, она со стороны посматривала на Николая. Глядя на нее, Василий подумал, что она любит Николая. На его месте он женился бы на ней. Такая девушка!

    Николая окружили ребята. Бригадир упрашивал его пойти в буфет, выпить с ним на прощание. К Николаю все льнул его подручный Ваня Чернов.

    - Будешь нам писать из Москвы, Коля? - спрашивал он

    Даша с подругами стояла в стороне и ждала, когда Николай подойдет к ней, а он не мог вырваться из окружения ребят. Даше хотелось повернуться и уйти, не сказав ему на прощание ни слова. В уши сочились предостерегающие слова Марьи Васильевны: «Поиграется, бросит, а ребята забор дегтем вымажут». От этих мыслей еще тоскливее становилось на душе.

    - Приезжай, Николай Емельянович, на будущий год. Примешь молодежную бригаду, отведу хороший участок. Не пожалеешь, - говорил прораб.