Я открыла дверь ключом, и Дон едва не свалил меня с ног.

— Анхель! — крикнула я.

В гостиной горел светильник с желтым абажуром, который давал очень приятный свет. В саду тоже было включено освещение, и через окна можно было разглядеть деревья и кусты. Не знаю почему, но мне казалось, что сейчас я смотрю на наш дом совсем другими глазами. Из комнаты для гостей, в которой жил Анхель, доносилась музыка. Я сунула в шкаф в прихожей рюкзак с товарами, повесила шубу и постучала в дверь комнаты, в которой находился Анхель.

— Что такое? — спросил Анхель, сдвигая наушники.

— Помоги мне снять сапожки.

Я зашла и присела на край кровати. Анхель начал стаскивать с меня обувь.

— Что она тебе сказала? — спросил он.

Я с непонимающим видом посмотрела на брата.

— Что она тебе сказала? — повторил он.

Он уставился на меня, а я — на него. Я ничего не понимала. Он снял наушники и пошел в гостиную. Я последовала за ним. Он зажег свет, и вот тут-то я увидела, что на диване лежит Лаура. Она поднялась. На ней была какая-то одежда Анхеля, а какая-то — моя. Я с разинутым ртом смотрела на нее.

— Понимаешь, — сказала Лаура, — мне не пришло в голову, куда я еще могу пойти.

Я присела на один из стульев, стоявших вокруг стола из красного дерева.

Кусочки пазла наконец-то заняли свои места. Я упустила из виду то, что Лаура может обратиться за помощью к нам. Мне не хотелось даже думать о том, что готова была бы отдать ради этого момента мама. Именно ради нее — ради моей мамы — я и нашла Лауру. Она была мамой Лауры, и моей мамой, и мамой Анхеля, а потому видела главную задачу своей жизни, конечно же, в том, чтобы нас всех объединить.

— Не знаю, сестра я вам или нет, — сказала Лаура. — Откровенно говоря, я не испытываю никаких особенных чувств в этом доме, однако мне кажется, что не может быть, чтобы Лили и Грета любили меня так, как надлежит любить своих детей и внуков.

Анхель взглядом спросил меня, кто такие Лили и Грета.

— Здесь ты в безопасности, — сказала я, подумав, что когда-нибудь она должна будет рассказать мне о том, как попала в наш дом.

Лаура была своего рода метеоритом, упавшим из другого мира и из другой жизни. Наконец-то эта детективная история подошла к концу, и мне уже не придется разыскивать Лауру по всему городу. Я спросила, хочет ли она помочь мне приготовить ужин. Мы зашли в кухню, и Лаура, проведя ладонью по массивному дубовому столу, сказала, что он ей очень нравится. Мне осталось только выполнить обещание, которое я дала Кэрол. Я достала из кармана бумажку и набрала номер на телефоне, висевшем на стене. Не успела я сказать, что хочу поговорить с Кэрол, как Лаура положила руку на рычаг и прервала разговор. Затем, глядя на меня, покачала головой из стороны в сторону. Было видно, что она очень разволновалась, — впрочем, основания для такого волнения у нее были.

— Не переживай, — сказала я. — Никто не знает, что ты здесь.

— Возможно, я слегка погорячилась… — начала в ответ Лаура.

— Ладно, давай пока приготовим ужин, а завтра ты обдумаешь все на свежую голову.

47

Лаура, расстанься со своей прежней жизнью

Пока мы готовили спагетти с соусом, буквально кишащим калориями, и салат, я с большой тревогой размышляла о том, что произойдет, когда приедет мой предполагаемый отец. Мне казалось, что такого напряженного момента я не выдержу. Я чувствовала себя довольно легко в общении с Вероникой и Анхелем, а вот таксист сильно меня смущал. Я не знала, о чем с ним разговаривать. Один из моих больших недостатков заключается в том, что я не умею вести себя естественно и непринужденно. Мне приходилось заранее обдумывать, что я буду говорить, и всё новое действовало на меня парализующе. Когда я была маленькой, Лили приходилось заставлять меня первой здороваться с людьми и рассказывать им, как идут дела у меня в школе, но при этом она постоянно твердила мне, чтобы я ничего никому не рассказывала о нашей семье и о том, что происходит у нас дома. Сейчас я с болью об этом вспоминала. В глубине души я всегда знала, что моя жизнь может стать довольно горькой, если я не буду поступать так, как хочет Лили.

Вероника ни о чем меня не спросила. Она, включив музыку, что-то мурлыкала себе под нос. Она сказала, чтобы я приправила салат так, как мне самой хочется. Потом она поставила в холодильник несколько банок пива и нарезала буханку хлеба ломтиками. Окинув взглядом хлеб и пиво, она сказала, что мне не нужно пытаться отучиться от своих привычек и предпочтений.

— Ешь то, что тебе нравится, — сказала она. — Мы вообще-то немного примитивные.

Их и меня разделяли миллионы километров жизни. Хотя у нас, возможно, были одинаковые гены, наши вкусы и наше прошлое были разными.

— Через некоторое время после того, как ты убежала из дому, они все — все те, которых я знаю, — поехали тебя искать, — сказала Вероника.

Мне очень хотелось бы узнать, вернулись ли они уже домой и что сейчас делает Лили. Представить себе, что сейчас делает мама — наверное, правильнее было бы называть ее Гретой, — было намного проще: она, видимо, сейчас зажигает свечи в своих «владениях», чтобы прилечь на подушки и расслабиться. А может, расслабляется с Ларри. Грета жила сегодняшним днем и никогда не планировала далеко наперед — кроме тех случаев, когда собиралась поехать в Таиланд.

— Не знаю, все ли у меня в порядке с головой.

Вероника прекратила вытирать стол тряпкой и уставилась на меня.

— Если ты — сумасшедшая, то тогда и я тоже сумасшедшая, и мама, наверное, такой была. Но мы, по крайней мере, не буйные и не представляем ни для кого опасности. Мы не держим никого взаперти и не заставляем глотать таблетки.

— Я не уверена в том, что они по своей воле держали меня взаперти, — сказала я. — Это было требование психиатра.

— Хм! — усмехнулась Вероника. — Чертов психиатр! Я его знаю — доктор Монтальво. Он говорил, что если я буду тебя искать, то не выйду из состояния улитки.

Мне доктор Монтальво тоже говорил что-то насчет состояния улитки, но я об этом умолчала. Меня больше заинтересовало то, что Вероника говорила о своей матери в прошедшем времени. Все свидетельствовало о том, что она уже умерла и что искать меня начала именно она. Я не стала спрашивать об этом Веронику, потому это наверняка было связано с тягостными воспоминаниями.

— Сейчас будем ужинать, — сказала Вероника. — Папа сегодня придет поздно. Пожалуйста, позови Анхеля. Он в комнате, что в конце коридора.

Я почувствовала облегчение, узнав, что не придется встречаться со своим предполагаемым отцом прямо сейчас и, соответственно, не придется прямо сейчас разговаривать с ним о том, что я, возможно, его дочь. Я предпочла бы, чтобы все это оказалось ошибкой, чтобы мы с Вероникой стали лучшими в мире подругами, чтобы Лили больше не давала мне никаких таблеток и чтобы Грета продолжала считаться моей матерью. Лили и Грета, конечно, не были идеальными как бабушка и как мама, но такие уж они мне достались и именно такими я их любила. Кроме того, я не знала, как мне вести себя по отношению к отцу, потому что у меня никогда не было отца.

Мне сейчас было тяжело даже просто ходить: я еще никогда не чувствовала себя такой усталой. Меня заинтересовало в доме Вероники то, что здесь повсюду были цветы, причем не только живые. В ванной с одной из полочек свисал искусственный плющ, а в углу тянулось вверх какое-то вьющееся растение, сделанное из пластмассы. В кухне стояло много горшков с цветами, а в гостиной жили фикусы, комнатные драцены и другие, неизвестные мне растения. В коридоре стоял на полке в вазе разноцветный букет. Проходя по коридору, я увидела через приоткрытую дверь комнату, которая, наверное, принадлежала Веронике. Стены в этой комнате были бледно-фиолетовыми. В ней и на кровати, и на полу валялась одежда. Дверь в еще одну комнату была закрыта. Я, поддавшись любопытству, заглянула в нее. Из нее повеяло холодом — так, как будто я заглянула в холодильник. В этой комнате стояла идеально заправленная двуспальная кровать, на которую, похоже, уже давно никто не ложился. Я, прекратив разглядывать помещения, позвала Анхеля, но, чтобы он меня увидел, пришлось сначала открыть дверь его комнаты. Мне показалось, что он, взглянув на меня, в первую секунду удивился: о моем появлении в этом доме он, видимо, уже забыл.