К счастью, дверь мне открыла Грета, которой я побаивалась гораздо меньше, чем Лили. Я впервые находилась так близко от нее — на расстоянии менее метра. Можно сказать, лицом к лицу. Ее взгляд был холодным — как будто она родилась в какой-нибудь северной стране, где есть только голые скалы и лед. Тени на ее веках были зеленого цвета, хотя сами глаза не были зелеными. В них не было ничего такого, что могло и в самом деле очаровать Ларри. Я невольно сравнила ее глаза с глазами своей мамы, которые казались золотистыми, когда светило яркое солнце, и становились карими, когда шел дождь. Грета, по-видимому, была красивой в детстве и симпатичной в молодости, но сейчас она была почти уродливой.

Я, делая вид, что не знаю, кто передо мной, сказала, что хотела бы поговорить с Гретой Валеро, и пояснила, что разношу от имени фирмы образцы наших новых товаров самым уважаемым бывшим клиентам.

Ее лицо просветлело настолько, насколько может просветлеть уже довольно сильно увядшее женское лицо.

— Мне очень недоставало ваших изделий, но женщина, которая их приносила, — очень приятная, кстати, — вдруг почему-то перестала ко мне приходить. Что с ней произошло?

Я сказала, что я в нашей фирме новенькая и не имею об этом ни малейшего представления. Грета, не спрашивая у меня разрешения, провела ладонью по меху норковой шубки. У меня на секунду-другую возникло опасение, что она ее узнала.

Я сунула ей в руки первый образец и начала объяснять, как им пользоваться. Грета смотрела на меня, о чем-то напряженно размышляя. Она, видимо, мучилась сомнениями, предложить ли мне зайти в квартиру, но потом все-таки решилась это сделать.

— Так ты говоришь, что следует приложить сверху марлю? — спросила она, заводя меня в свои, как сказала Лаура, «владения».

Она пригласила меня присесть на подушки и прикрыла дверь, а затем зажгла ароматическую лампу и села в позу лотоса. Я, не снимая шубы, стала рассказывать о чудесных качествах кремов и предложила сделать ей массаж лица с использованием крема, изготовленного из рыбьей икры. Она бросила взгляд на мои сапожки.

Предложение сделать массаж лица привело ее в восторг, и она принесла мне ватные диски и тонизирующее средство. Я обмакнула два ватных диска в крем и положила их ей на веки. Откуда-то из коридора донесся шум колес инвалидного кресла, затем раздался мелодичный голос Лили, уговаривающей Лауру:

— Тебе необходимо поужинать!

— Закрой поплотнее дверь, — потребовала от меня Грета.

— Расслабьтесь, — сказала я, игнорируя ее требование. — Думайте только о себе. Представьте, что вы открываете сундук, его крышка очень тяжелая, но в конце концов вам удается его открыть и вы кладете в этот сундук все то, что вас раздражает, все неприятности, которые были у вас в течение этого дня. Складывайте их туда одну за другой, а в самом конце с силой захлопните крышку сундука. Теперь вам беспокоиться не о чем. Думайте только о приятном.

Она вздохнула, и я начала массировать ей лицо, не отводя взгляда от двери. Наконец я увидела, как мимо по коридору прошла Лаура. Я громко кашлянула — раз, другой. Лаура, услышав кашель, вернулась и с неохотой заглянула в комнату. Поначалу она меня не узнала, но затем даже рот раскрыла от удивления. Я приложила указательный палец к губам.

— Кто здесь? — спросила Грета.

— Это я, — ответила Лаура.

— Я сейчас занята, — сказала Грета.

Лаура была одета в незастегнутый халат, накинутый поверх махровой пижамы, и тапочки, похожие на те, в каких ходила дома я. Она зевнула и потерла кулаком глаза.

— Мы сейчас закончим, — сказала я, подавая Лауре знак. Я не была уверена, что она его поняла, но главное заключалось в том, чтобы Лаура осознала, что я пришла сюда ради нее.

Лаура посмотрела направо и пошла легкими шагами налево — туда, откуда и пришла. Через несколько секунд в дверном проеме показались черные колеса инвалидного кресла Лили.

— Что здесь происходит? — спросила она, заглядывая в комнату.

— О господи, я что, уже не могу спокойно сделать массаж? Мама, закрой дверь и займись каким-нибудь делом!

Мне стало страшно — страшно оттого, как на меня взглянула Лили. У меня возникло ощущение, что она обо всем догадалась. Ей явно показалось подозрительным то, что я здесь нахожусь.

— По утрам лучше чередовать его с кремом из водорослей. Если вас заинтересует какой-нибудь наш продукт, вам нужно просто заказать его у меня, и я вам его доставлю.

— Дай мне номер телефона, и я тебе позвоню, — сказала Грета, снимая с век ватные диски. — Как здорово! Ты, может, и не поверишь, но ты сняла у меня с души тяжкое бремя.

Кресло Лили все еще стояло в дверном проеме. Она разглядывала меня, о чем-то напряженно размышляя и, видимо, пытаясь понять, играю ли я какую-то роль в происходящих в последнее время событиях.

— А вам очень помогла бы косметическая маска из глины, — сказала я, обращаясь к ней.

Лили, продолжая о чем-то размышлять, ничего не ответила. Она была похожа на генерала, пытающегося оценить стратегию противника. Она заставила меня нервничать даже больше, чем тот тип, который пытался удрать с шубой моей мамы, больше, чем преподаватель философии. Я не знала, как мне вести себя по отношению к подобным женщинам. Я, конечно, могла бы позвать Лауру и попросить ее уйти отсюда со мной, однако я не была уверена в том, что она согласится, и не знала, какая у них тут дома сейчас ситуация.

— Я закончила, — сказала я, вешая рюкзачок на плечо.

Лили так и осталась в дверном проеме. Я остановилась перед ней, ожидая, что она позволит мне пройти. Ее кресло чем-то напомнило мне танк. Грета стояла за моей спиной. Я заметила, что они обменялись одним из тех взглядов, которые называют многозначительными, потому что один такой взгляд равен разговору в течение часа. Мы стояли так несколько секунд. Грета подошла ко мне ближе, и я невольно вздрогнула, когда почувствовала, как она прикоснулась рукой к моей спине. Она провела по моей спине ладонью сверху вниз и обратно, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Мне не нравятся меха, — сказала она. — Они всегда наводят меня на мысли об убитых зверушках.

— Мне они тоже не очень нравятся. Эту шубку мне подарили.

— А дареному коню, как говорится… — присоединилась к разговору Лили, освобождая дверной проем.

Лаура больше не появлялась. Наверное, она, увидев меня, испугалась, поэтому ушла и больше не приходила, чтобы случайно меня не выдать. А еще она, скорее всего, почувствовала в данной ситуации растерянность, потому что наверняка не ожидала увидеть меня у себя дома. Я заметила, что она была бледна, а волосы у нее были такими растрепанными, как будто она только что встала с постели. Возможно, она и в самом деле заболела, например гриппом, однако ногу уж точно не ломала. Иногда люди врут подобным образом, чтобы не давать никаких других объяснений, однако, как бы там ни было, в данном случае ложь о якобы поломанной ноге означала, что, поскольку с такой ногой занятия по балету проводить невозможно, Лауре предстояло сидеть дома довольно долго.

Я, пока шла к двери, пыталась сосредоточиться и уловить какой-нибудь сигнал, который, возможно, подаст мне Лаура относительно того, в каком положении она сейчас находится, — попросту говоря, хорошо ей или плохо (как будто систему обмена условными сигналами можно выработать на ходу за пару секунд!). Бабушка Лауры ехала в своем кресле за мной по пятам. Из кухни донесся какой-то громкий звук — как будто ударились друг о друга две кастрюли. Может, это и был сигнал Лауры?

Выйдя из квартиры и закрыв за собой дверь, я внимательным взглядом окинула пол и слегка приподняла носком сапожка коврик, чтобы проверить, не оставила ли мне Лаура под ним записку. Я делала это очень осторожно и как бы невзначай, потому что чувствовала, что через дверной глазок на меня смотрит Лили.

Пройти мимо консьержа незамеченной мне не удалось: я увидела краем глаза, что он проводил меня взглядом. Выйдя на улицу, я подняла, насколько смогла, воротник шубы и прошлась по тротуару, выискивая взглядом какую-нибудь бумажку, которую могла бы бросить из окна своей комнаты Лаура. Делала я это незаметно, потому что знала, что Лили вполне может не полениться и понаблюдать за мной в окно. Так и не увидев никакой бумажки, я подумала, какое же, наверное, отчаяние охватит Лауру, если она все-таки бросила из окна записку, а я ее не заметила.