— Зайди первой и скажи консьержу, что идешь в стоматологическую клинику. Поднимись на второй этаж. Потом зайду я.

Мы снова встретились на лестничной площадке, пол которой был покрыт белым и черным мрамором. Через окно на эту площадку в солнечные дни попадало много радующего глаз дневного света. В квартире пахло благовониями. Эти благовония были, наверное, делом рук Греты, а стоявшая в квартире вычурная мебель — бабушки Лауры. Эти предметы мебели были, так сказать, родственниками стола из красного дерева, стоявшего в нашей гостиной. Мебели здесь было предостаточно: два обеденных стола, два небольших столика, множество стульев и кресел. Пришлось, наверное, немало потрудиться, чтобы перевезти всю эту мебель из того дома, в котором они жили в Эль-Оливаре.

— Наша квартира находится прямо над обувным магазином. Когда покупателей в магазине мало, я слышу, как поскрипывают колеса инвалидного кресла бабушки.

Квартира была очень большая, с лепниной в виде цветов на потолке, с высоченными дверями, с хрустальными люстрами. Я прошла вслед за Лаурой по бесконечно длинному коридору до комнаты ее бабушки, где все было белым — покрывало на кровати, шторы, стены. Лаура открыла платяной шкаф и взяла один из белых шарфов, развешанных на плечиках.

— А где твоя комната?

— Мы прошли мимо нее, она была справа. А здесь владения моей мамы, — сказала Лаура, показывая мне комнату, на стенах которой висели восточные ковры, а на полу лежали вышитые в национальном стиле подушки.

— Как красиво! — воскликнула я.

— А еще у нее есть комната, в которой она принимает своих гостей, спальня, ванная, — рассказывала Лаура, пропуская меня вперед. — Ей нравятся вот такие вещи. Все, что ты сейчас видишь, она привезла из Марокко. А картины написала сама.

«Картины» эти, казалось, нарисовал ребенок, но они были красочными и смотреть на них было приятно. Я окинула комнату взглядом и мысленно представила, как Грета лежит на этих подушках в одной из своих длинных юбок. В комнате стояли низенькие столики с очень красивой отделкой. Мой взгляд зацепился за что-то такое, что показалось мне знакомым: в пепельнице с серебряной гравировкой лежал пепел, который не рассыпался, а почти полностью сохранил форму сигареты. Я видела такое только дома, когда к нам в гости приходила Анна.

— Твоя мама курит?

Лаура вдруг заторопилась.

— Я опоздаю в хореографическое училище, — сказала она.

— Этот пепел в пепельнице оставила твоя мама?

— Мама курит дома только «травку» с Ларри, да и то лишь иногда. Это приводит мою бабушку в бешенство.

— А сегодня к твоей маме кто-нибудь приходил?

— Не знаю, — ответила Лаура. Мы уже проходили через гостиную, заставленную мебелью темных тонов. — Возможно, приходила Анна. Она курит сигареты «Мальборо лайт».

Известная мне Анна тоже курила «Мальборо лайт». Это что, случайное совпадение? Что могла делать Анна — «та, у которой есть собака» — здесь?

Я спускалась по лестнице, напряженно размышляя. Если это была та же самая Анна, то вряд ли она появилась здесь случайно. Я перешла на другую сторону улицы и подождала, пока Лаура отдаст шарф бабушке. Затем я увидела, как она быстрым шагом приближается ко мне. Мы пошли в хореографическое училище. Лаура рассказывала мне о своих учениках. Она возлагала большие надежды на некую Саманту, которая, по ее словам, отличалась невероятной грацией — грацией идеальной и при этом своеобразной.

— А ты? Почему ты не стала балериной?

— Я пыталась, но у меня не получилось. Я заурядный человек, у меня нет таланта. А вот у Саманты — есть.

Я, остановившись, уставилась на Лауру. Она была на два-три сантиметра ниже меня ростом, а в своих новых сапожках я казалась рядом с ней еще выше.

— Тебе это кто-то сказал?

— В этом не было необходимости. Человек и сам способен понять, что собой представляет. Любая танцовщица — в том числе и балерина — прекрасно знает все свои недостатки.

Я мысленно велела себе как-нибудь поразмыслить над этим, потому что я еще никогда не смотрела на свою жизнь под таким углом зрения. Я никогда не задумывалась, есть ли у меня к чему-нибудь талант, потому что окружающие люди казались мне такими же бездарными во всех отношениях, как и я.

— А у Анны… ну, подруги твоей мамы… случайно нет собаки, которую зовут Гус?

— Мне кажется, собака у нее есть, но она никогда ее к нам не приводила. Бабушка не любит собак.

— Эта Анна… Она высокая, симпатичная, с черными волосами и с такой сединой, как будто специально подкрасила волосы? И еще у нее есть любовник в Таиланде, да?

— Да, это именно она. Они вдвоем с мамой много раз ездили в эту страну, она им очень нравится… Мне придется сесть в автобус. Я не хочу опаздывать и тем самым подавать ученикам плохой пример.

Я простилась с Лаурой на автобусной остановке рядом с парком. Она осталась стоять в темноте, нарушаемой лишь выглядывающей из-за верхушек деревьев луной да светом нескольких уличных фонарей.

— Подожди! — крикнула Лаура, когда я отошла от нее на десяток метров. — Откуда ты знаешь Анну?

Я даже не обернулась. Чем меньше будет знать Лаура, тем лучше. Мне ведь не было известно, сколько она еще сможет держать язык за зубами и врать близким. Я опасалась, что она не сумеет притворяться и обманывать свою любимую бабушку. Ей, можно сказать, заперли мозг золотым ключиком. Бабушку Лауры, наверное, никто не мог долго обманывать: рано или поздно она обо всем узнавала.

Кусочки пазла уже начали занимать свои места, и когда-нибудь из них сложится целостная картинка. Если бы я рассказала обо всем этом маме, она, наверное, окаменела бы от удивления. Анна наверняка знала Лауру уже давным-давно: она ведь была подругой ее матери, причем настолько близкой, что они вместе ездили в Таиланд. Маме этого узнать не удалось, и она продолжала доверять Анне и рассказывать ей о своих успехах, достигнутых в поисках Лауры. Теперь уже я была уверена, что именно Анна стащила фотографию Лауры из портфеля из крокодиловой кожи, чтобы у нас не осталось никаких подтверждений существования Лауры. Мне следовало убедить Лауру в том, что ей ни в коем случае не следует пока рассказывать своим близким абсолютно ничего ни обо мне, ни о моих подозрениях. Мне следовало посоветовать ей проявить твердость по отношению к бабушке и не поддаваться чарам ее удивительного голоса. Мне казалось, что Лаура вполне может проболтаться, и тогда ее быстренько убедят в том, что она не должна воспринимать меня всерьез, что я — сумасшедшая. На этом все и закончится.

26

Лаура и ее сомнения

Наши фотоальбомы были расставлены в хронологическом порядке в шкафу из красного дерева, который стоял рядом с телевизором. Их обложки были сделаны из кожи, и на переплете каждого были вытиснены две даты, показывающие, какой временной период охватывают хранящиеся в данном альбоме фотографии. Раньше, когда я ничего даже не подозревала, я могла сидеть и спокойно перелистывать альбом, пока мы смотрели какое-нибудь кино, однако теперь у меня возникли подозрения и мои руки могли начать дрожать и тем самым выдали бы меня, а потому я дождалась, пока мама и бабушка лягут спать и выключат свет, и лишь после этого взяла альбомы и отнесла их в свою комнату. Хотя моя комната находилась дальше всего от комнаты бабушки, а через полчаса после того, как бабушка легла в постель, я услышала звуки ее храпа, чем-то похожие на приглушенный шум морского прибоя, я все равно старалась перелистывать страницы очень и очень тихо. Делая это, я чувствовала себя жалкой и презренной мерзавкой, но не делать этого не могла. Мне нужно было убедиться, что Вероника ошибается, и если я не отвергла немедленно ее предположение, то только потому, что в моем сознании начали маячить различные подозрительные фразы, которые когда-то обронили мама и бабушка и о которых я сейчас вспомнила. Возможно, таких фраз мне предстояло вспомнить еще немало.

Я перелистывала страницы очень аккуратно, потому что была уверена: даже если я и протру их рукавом пижамы, Лили все равно сможет различить на них мои отпечатки пальцев.