— Да пересеклись мы с ним уже однажды. На узкой дорожке…
— В Чечне, что ли?
— Ну… Достал до печени! Недаром его пацанва зовет — Достоевский!
— А у него на тебя какая-нибудь конкретика есть?
— Откуда! — махнул рукой Клон. — Слышал звон…
— Если что, ты скажи, — предложил Шкаф. — Настучим ему по репе…
— Да пока не надо, сам разберусь…
— Вот! — воскликнул браконьер, разглядывая увеличенную оптикой «великолепную шестерку». — Вот они, гаденыши… Они самые!
Шкаф забрал у него бинокль, протянул Клону. Бельмастый сглотнул слюну и устремил горящие глаза на пиво. Шкаф милостиво протянул ему бутылку.
— На, глотни, — хохотнул он. — С водярой эти мелкие неслабо придумали!
— Ага, — прохрипел браконьер. — Повторить бы…
После чего судорожно припал к бутылке и не отрываясь осушил ее до дна.
— Предки у них кто? — повернулся к Клону Шкаф. — У этих лолиток?
— У стриженой — инженер, у другой — архитектор или что-то типа того, — опуская бинокль, ответил Клон. — Деревенский у них только один — вон тот, белый гриб в кепке…
— Пойти им уши вырвать, — пробормотал бельмастый.
— Дубина! — осадил его Шкаф. — Тут надо втихаря, а то ихние архитекторы такую волну погонят… Где пилы?
— У них где-то… Отдадут, куда денутся!
— Значить, надо брать с поличным!
Поймав взгляд главаря браконьеров, Клон протянул ему свою бутылку, и тот со стоном к ней припал…
Глава третья,
о том, что маленькая девочка иногда бывает сильнее трех бульдозеров
С наступлением темноты на делянке появился знакомый грузовик. Работяги выгрузились и, не выказывая никаких признаков тревоги, принялись обрубать топорами сучья уже поваленных деревьев.
Шестерка и на этот раз расположилась в спасительных кустах. Лешка вел репортажную съемку.
— «Я всегда с собой беру видеокамеру», — мурлыкал он себе под нос, прищурившись в видоискатель так, словно собирался выстрелить. — Ага! Пилить-то нечем!
Илья приложил ко рту сложенную ладонь и ухнул совой. Браконьеры сделали вид, что ничего не заметили, и продолжали работать. Не в пример вчерашнему, они были трезвы, сосредоточенны и деловиты.
Внезапно раздался гул. Он был разительно схож с тем, что ребята в ночь поиска клада слышали под землей. Джейн и Асисяй переглянулись. Да, несомненно, этот гул был им знаком!
И вслед за гулом явился и его источник: слепя фарами, из темноты зловеще двигались три огромных бульдозера. Похожие на доисторических животных, они, словно бритва, снимали верхний слой почвы, таранили сосны, и те с оглушительным треском и стоном падали, падали, падали…
Каждое из этих деревьев было раза в два старше тех, кто сидел сейчас за штурвалами машин. Не менее ста лет, раскачивая своими раскидистыми кронами, живые и гордые, эти деревья были молчаливыми свидетелями и участниками смены времен года…
И вот теперь наползли пропахшие вонючей соляркой железные уроды и принялись их убивать… Это было похоже на страшный сон, но сном, к несчастью, не было…
Оцепенев, смотрели на эту картину Муромец и Леннон. Испуганно отступали перед ревущими машинами Джейн и Асисяй. Саша, лежа в траве, плакала навзрыд. И только Лешка, прикусив губу, упрямо продолжал снимать…
Перед глазами Саши вдруг возник лесник Григорий Матвеевич — стиснутые зубы, мрачная складка между насупленными бровями, — вспомнилось его угрюмое: «Ничего не поделаешь!» И следом за ним увидела она свою сестру на больничной кровати и услышала голос врача: «Что вы хотите, в стране такая жуткая экология… Природа растерзана… Откуда взяться здоровым детям?!»
Ничего не поделаешь?! Ну нет! Как бы не так!
Саша вскочила, вытерла слезы и двинулась навстречу окутанному выхлопными газами, лязгающему чудищу. Она шагала, преграждая ему дорогу, как в танковой атаке на фронте, — стойкий маленький солдатик…
Бульдозер надвигался, не сбавляя скорости. Похоже, он и не собирался ни тормозить, ни сворачивать. Тот, кто сидел в его металлическом чреве, не сомневался в том, что девочка испугается и сама повернет назад. Но она упрямо шла, шла, преодолевая страх, расправив плечи и высоко подняв голову. Губы ее что-то шептали, а по щекам текли слезы.
— Саша! — отбросив камеру, что было сил отчаянно закричал Лешка. — Сашка-а-а!!
Но девочка не оборачивалась, словно не слышала.
И тогда Лешка вскочил и бросился следом. Догнав Сашу, он схватил ее за руку и пошел рядом. Теперь их было двое, и гора вонючего железа резко сбавила ход и уже почти остановилась, но в следующее мгновение, словно устыдившись собственной слабости, снова двинулась вперед.
Теперь металлического монстра и детей разделяло пространство всего в несколько метров, и казалось, еще секунда — и бездушная махина сметет, раздавит, уничтожит маленьких людей. В этот решающий миг Саша вдруг опустилась и села в траву. Рядом с ней уселся Лешка…
Железная гора, рыча и дыша дизельным смрадом, остановилась.
И тут Лешка и Саша услышали «ура».
— Ура! — кричали их товарищи. — Ур-р-ра-а!!
Выбежав из укрытий, они мчались к двум еще продолжающим движение бульдозерам. Подбежав к ним вплотную, они тоже бросились в траву, преграждая чудищам путь: Джейн и Леннон — под один, Муромец и Асисяй — под другой…
Нашествие было остановлено.
Однако в следующее мгновение за кустами вспыхнули автомобильные фары, и к лежащим направились рослые парни. Они похватали ребят и, как котят, побросали их в джипы.
— Ну, Александры Матроскины, — крикнул один из них, — а теперь поехали медали получать!
— Где бензопилы? — встряхивая Лешку, допытывался Шкаф. — Куда дели, щенки?
Лешка молча сложил из пальцев фигу и ткнул ее в нос вопрошающему, за что тут же получил по лбу щелбан — не столько болезненный, сколько обидный…
Через полчаса у ворот мирно спящего лагеря в холодном свете ксеноновых фар джипов под светящейся надписью «Полоса препятствий» и суровым взглядом Достоевского понуро стояла «великолепная шестерка».
— Вот, значить, — снисходительно говорил Шкаф, — ваши детки в целости и сохранности… получите и распишитесь! На первый раз, как говорится, прощается, но если они еще раз на делянке появятся и начнут хулиганить — пеняйте на себя…
— А вы, собственно, кто? — сдвинув брови, сухо осведомился Достоевский.
— Я представляю фирму «Маротекс», — ответил Шкаф.
— «Бр е-кекекс», — передразнил Лешка.
— Еще вопросы есть? — не обращая внимания на дразнилку, осведомился Шкаф. — Ваши… э-э-э… воспитанники у нас бензопилы украли, так что нужно принимать серьезные меры.
«Украли» он произнес с нажимом.
— Ваши документы, пожалуйста…
Шкаф пожал плечами, полез в карман:
— Прошу…
Достоевский внимательно рассмотрел удостоверение:
— Ну, допустим… А лицензия на вырубку леса у вас имеется?
— А как же! Но в данный момент с собой не захватил. А вас, уважаемый, это каким боком? Вы ведь даже не рыбнадзор!
Достоевский вернул ему удостоверение:
— Как связаться с руководством вашей фирмы?
— А зачем вам? Вы бы лучше своими воспитанниками интересовались, — в глазах Шкафа блеснули насмешливые огоньки, — где ваши мальчики и девочки ночами шляются и чем, я извиняюсь, занимаются…
— Разберемся… Так как насчет телефончика вашего начальства?
— Никак, — развел руками Шкаф. — Тоже, значить, не захватил…
— Понятно, — усмехнулся Достоевский. — Так я и думал.
— За имуществом наш представитель заедет завтра, так что будьте любезны, и наше вам! И пожалуйста, без фокусов, иначе, помимо материального ущерба, будете еще и простои возмещать. Всего вам доброго, — неожиданно с интонацией известного телеведущего добавил Шкаф и издевательски ухмыльнулся.
— Покидать пределы лагеря без моего разрешения категорически запрещается, — сердито произнес Достоевский, когда вражеские джипы отъехали. — А ночью и подавно. Вы что, забыли?