Ульрих кивнул.

— Я тоже. Впрочем, то же самое можно сказать о большинстве людей в этом зале. — Он усмехнулся. — Конечно, исключая вас, дорогой Буркхард.

Принесли вторую перемену блюд — мясо, рыбу, красиво украшенные десерты. Все пили вино, разговоры становились более развязными, настроение — расслабленнее. Оттмар де Брюс был одним из первых, кто вскоре после полуночи удалился в свои покои. Ульрих задумчиво посмотрел ему вслед. Он решил внимательнее присмотреться к этому странному человеку. Никогда не мешает проверить…

***

Мелисанда вздрогнула и чуть не выронила ковш, которым набирала воду в миску для умывания. Кто-то ломился в дверь с такой силой, будто собирался разнести дом в щепки. Ни Ида, ни Герман не стали бы так стучать.

— Кто там? — Мелисанда попыталась придать своему голосу строгий тон.

Отставив ковш, она открыла дверь. Перед ней стоял мальчик чуть старше ее самой и смущенно крутил в руках шапку.

— Мой господин, Иаков, сын Натана из Ураха, прислал меня, госпожа.

— И что нужно Иакову, сыну Натана, от служанки?

— Он просит вас помочь его жене. Ребенок никак не родится, моя госпожа страдает, а господин переживает, что мать и дитя не выживут.

Мелисанда покачала головой. Во-первых, она понятия не имела, как принимать роды. Во-вторых, роженица была еврейкой, а Мелисанда не знала, какие запреты существуют на этот счет в еврейской общине, не говоря уже о законах города: вполне могло оказаться, что в Урахе христианам запрещено входить в дома евреев. В каждом городе существовали свои предписания, но пусть Мелисанда даже ничего бы и не нарушила, всегда стоило держаться подальше от евреев. Она и так уже кого-то разозлила, судя по жабе на стене.

— Убирайся и скажи господину, что я не повитуха, — напустилась она на слугу. — Я ничего не понимаю в том, как принимать роды.

Но слуга не унимался.

— Городская повитуха отказывается заходить в еврейский квартал. А наша заболела. В доме нет женщины, которая могла бы помочь моей госпоже.

— Я ничего не могу с этим поделать. — Мелисанда старалась сохранять спокойствие. — У меня своих забот хватает.

— Мой господин говорит, что вы хорошая женщина и следуете христианской заповеди любви к ближнему.

Мелисанда прищурилась.

— Что твой господин понимает в христианских заповедях? Разве он не из народа, распявшего Христа?

Слуга испуганно потупился.

— Он приказал мне не возвращаться без вас в Урах. Что же мне делать?

Мелисанда вздохнула. Ей было жаль этого парня. И женщину, которой никто не мог помочь в столь трудный час. Что же делать?

— Я ничем не могу помочь твоей госпоже. Я только навредила бы ей. Скажи своему господину, это мой окончательный ответ.

Мальчишка расплакался.

— Все пропало. Я не могу вернуться в дом моего господина. Моя госпожа умрет, как и ее ребенок. А господин не вынесет этого и наложит на себя руки. За одну ночь погибнет вся семья. И поверьте мне, добрая женщина, Иаков, сын Натана, не распинал Иисуса Христа.

Мелисанда тихо ругнулась, перекрестилась, собрала все, что могло бы пригодиться при родах, и велела слуге вести ее в Урах.

Еврейский квартал находился прямо за рыночной площадью. Они прошли мимо дома резника, мимо дома ювелира и в конце концов остановились у большого красивого здания. Постучав, слуга подтолкнул Мелисанду к двери.

В дверном проеме возник высокий мужчина с пышной бородой, настолько широкоплечий, что едва мог пройти в дверь. На нее тут же излился поток непонятной речи — Мелисанда не разобрала ни слова. Вероятно, Иаков говорил на идише, языке евреев. Но благодарность на его лице не требовала перевода. Увидев недоумение в глазах Мелисанды, мужчина хлопнул себя по лбу и, перейдя на немецкий, подозвал служанку:

— Отведи врачевательницу к Лии и делай все, что она скажет!

При виде роженицы Мелисанда испугалась. Женщина, скорчившись, сидела на стуле и стонала. Вся ее одежда пропиталась потом, две служанки поддерживали Лию под руки и выжидательно смотрели на Мелисанду.

Что делать? Мелисанда пару раз видела, как на свет появляются телята, и однажды при ней крестьянин засунул руку в чрево коровы, чтобы повернуть теленка в правильное положение. «Он должен идти головой вперед», — бормотал тогда крестьянин. Может быть, в этом дело? Но что, если это не так? Что, если женщина и ее ребенок умрут?

— Разрешите… — Мелисанда вымыла руки горячей водой и крепким вином, встала на колени и осторожно запустила руку в лоно женщины, нащупывая головку ребенка.

Малыш действительно неудачно повернулся, ножка не давала ему выйти.

— Мне нужно немного повернуть ребенка. Может быть больно, — предупредила Мелисанда.

Лия не ответила, только тихо застонала. Наверное, она вообще не понимала, что говорит Мелисанда.

Девушка просунула руку глубже. Лия закричала от боли, служанки побледнели, но Мелисанда старалась не обращать на них внимания, не думать о том, в какой опасной ситуации оказалась. Пальцы нащупали голову, и Мелисанда осторожно принялась поворачивать ребенка. Понемногу, по чуть-чуть. Ей казалась, что голова малыша хрупкая, как сырое яйцо.

Наконец голова очутилась в правильном положении.

Потом все произошло очень быстро. У Лии начались сильные схватки, женщина застонала, и из ее тела вышел здоровый мальчик. Ребенок сразу же закричал.

Мелисанда перерезала пуповину и вложила дитя в руки усталой, но счастливой матери.

Девушка вытерла покрытый капельками пота лоб и облегченно вздохнула. От усталости у нее кружилась голова. Но она справилась. Мать и ребенок выжили.

Отмыв руки от крови, Мелисанда приказала одной из служанок уложить Лию в кровать и вышла из спальни. Под дверью нетерпеливо расхаживал туда-сюда хозяин дома — ему строжайше запрещалось присутствовать при родах. Он слышал крики жены, но услышал ли сына? Когда Мелисанда сказала ему, что с матерью и ребенком все в порядке, глаза Иакова наполнились слезами. Он взял девушку за руки, низко поклонился и протянул ей мешочек с деньгами.

— Прошу вас, возьмите!

Но Мелисанда подняла руки. То, что она помогла жене Иакова, было лишь везением. И Лия, и ее ребенок были обязаны жизнью Господу, принявшему такое решение. А брать деньги у еврея — грех. Иаков понял ее жест, спрятал кошель и еще раз поклонился.

— Тогда я отдам эти деньги бедным. Благодарю вас, и да хранит вас Бог. Может быть, вы примете в дар коня?

Мелисанда покачала головой и вышла из дома. В переулке было тихо и безлюдно, на душе у девушки царил покой. Новорожденный, этот кричащий комочек плоти, пробудил в ней надежду. В мире было много ужасов, много зла, страданий, смерти. Но жизнь продолжалась.

По переулку брел какой-то мужчина — еврей, судя по его желтой шапке. Он недовольно покосился на Мелисанду, но ничего не сказал и зашел в один из домов. Пора было отправляться на хутор.

Путь по дороге, спускающейся к Гульбену, и днем был тяжелым, в темноте же приходилось быть особенно осторожной, поэтому Мелисанда понимала, что нужно торопиться. Девушка поспешно свернула на рыночную площадь. Там она встретила двух женщин, знакомых ей по прогулкам в городе. Девушка приветливо поздоровалась с ними, но они отвернулись, недовольно пробормотав что-то.

Мелисанду бросило в дрожь. Она быстро прошла через Пфальцские ворота — к счастью, их еще не закрыли на ночь — и, широко шагая, направилась в сторону Гульбена. Но даже на крутой тропинке, ведущей к Эгису, холод все еще сковывал ее ноги.

***

Захария обвел взглядом посетителей «Бражника». За одним из столиков сидели его друзья: Урбан, Лукас, Георг и Вайт. Удовлетворенно хмыкнув, широкоплечий подмастерье мясника протолкался сквозь толпу у прилавка.

— Захария, дружище, как я рад тебя видеть! — воскликнул Лукас, мыловар.

Он был на голову ниже Захарии, но свой рост восполнял шириной плеч. А низкий бас придавал ему импозантности.