В более широком смысле, однако, именно политика в сочетании с голодом разрушала семьи, настраивая молодое поколение против старших. Комсомольцы работали в бригадах по реквизиции продовольствия. От пионеров ожидали, что они будут «глазами и ушами партии внутри семьи». Тем, кто был поздоровее, поручали присматривать за полями, дабы предотвратить воровство. Полмиллиона детей доподросткового и раннеподросткового возраста стояли на вышках, следя за взрослыми в Советской Украине летом 1933 года. Все дети должны были доносить на собственных родителей[83].

Борьба за выживание была и моральной, и физической. Женщина-врач писала подруге в июне 1933 года, что каннибалом пока еще не стала, но «не уверена, что не стану до того, как до тебя дойдет мое письмо». Добрые люди умирали первыми. Те, кто отказывался красть или продавать себя, умирали. Те, кто отдавал еду другим, умирали. Те, кто отказывался есть трупы, умирали. Те, кто отказывался убивать других, умирали. Родители, противившиеся каннибализму, умирали раньше своих детей. В Украине в 1933 году было полно сирот и иногда люди брали их к себе. Но без еды даже добрейшие чужаки мало что могли сделать для таких детей. Мальчики и девочки лежали на простынях и одеялах в ожидании смерти, поедая собственные экскременты[84].

В одном селе Харьковской области несколько женщин делали все возможное для детей. По воспоминаниям одной из них, они организовали «что-то вроде сиротского дома». Палаты в нем были в ужасном состоянии: «Дети были опухшие, все в ранах, в струпьях, тела их лопались. Мы выносили их на улицу, укладывали на тряпки, а они стонали. Как-то раз дети вдруг замолчали, мы пришли посмотреть, что происходит, а они самого маленького Петьку едят. Струпья от него отрывают и едят. И Петька то же самое делает, отрывает струпья и ест, аж запихивается. Другие дети припали губами к Петькиным ранам и пили сукровицу. Мы забрали ребенка прочь от голодной оравы и плакали»[85].

Каннибализм – табу и в литературе, и в жизни, поскольку общество пытается сохранить чувство собственного достоинства путем сокрытия такого отчаянного способа выживания. Для украинцев Советской Украины и тогда, и после каннибализм был огромным позором. Но каннибализм в Советской Украине в 1933 году говорит многое о советской системе, а не об украинском народе. Каннибализм приходит с голодом. В Украине наступил момент, когда зерна не было совсем или было очень мало и единственным доступным мясом было человеческое. На черном рынке появилась человечина; она даже могла попасть в официальную торговлю. Милиция расследовала деятельность всех, кто продавал мясо, а государственные власти строго следили за бойнями и мясными лавками. Молодой коммунист в Харьковской области докладывал своим начальникам, что может выполнить план по мясу, но только с использованием человечины. В селах дым из печной трубы был подозрительным знаком, поскольку обычно означал, что каннибалы едят убитого или что семьи жарят одного из своих членов. Милиция шла на дым и проводила аресты. По крайней мере 2505 человек были осуждены за каннибализм в Украине в 1932–1933 годах, хотя действительное число случаев было несомненно бóльшим[86].

Люди в Украине никогда не считали каннибализм приемлемым. Даже на пике голода селяне были возмущены выявленными среди них каннибалами настолько, что могли таковых избить или даже сжечь. Большинство людей не поддались каннибализму. Ребенок, которого не стали есть собственные родители, становился сиротой. И даже те, кто ел человечину, поступали так по разным причинам. Некоторые каннибалы действительно были преступниками самого худшего типа. У Василия Граневича, например, от рук каннибала погиб брат Коля. Когда каннибала арестовала милиция, в его доме нашли одиннадцать человеческих голов, в том числе и Колину. Но иногда каннибализм был преступлением без жертвы. Некоторые матери и отцы убивали и ели собственных детей. В таких случаях дети действительно были жертвами. Но другие родители просили своих детей использовать их тела, когда они умрут. Не одному украинскому ребенку приходилось говорить брату или сестре: «Мама сказала, что мы должны ее съесть, если она умрет». Это было проявлением заботы и любви[87].

Одной из самых последних функций, выполнение которой взяло на себя государство, было избавление от мертвых тел. Как написал украинский студент в январе 1933 года, задание было трудным: «Не всегда есть возможность хоронить умерших там, где голодные гибнут, разыскивая пропитание в полях или же скитаясь от села к селу». В городах телеги по утрам объезжали и собирали крестьян, умерших ночью. В селе крестьяне поздоровее организовывались в группы, собирали трупы и хоронили их. Редко когда они были склонны или имели силу копать глубокие могилы, так что руки и ноги торчали из ям. Похоронным бригадам платили за каждое подобранное тело, из-за чего случались злоупотребления: бригады забирали слабых вместе с мертвыми и хоронили их еще живыми. Они по дороге даже разговаривали с таковыми, объясняя голодающим, что те все равно скоро умрут, так что какая разница? В редких случаях такие жертвы умудрялись выбраться из неглубоких братских могил. Копальщики в свою очередь тоже слабели и умирали, а их трупы оставались лежать там, где их настигла смерть. Как рассказывал агроном, тела потом «поедали собаки, которых самих не съели и которые одичали»[88].

Осенью 1933 года по селам Советской Украины урожай убирали солдаты Красной армии, активисты Коммунистической партии, рабочие и студенты. Принужденные работать даже умирающими от голода, крестьяне сеяли весенний урожай 1933 года, до сбора которого они не доживут. В опустевшие дома и села приехали переселенцы из Советской России, откуда им сначала нужно было убрать тела предыдущих хозяев. Часто разложившиеся тела распадались у них в руках. Иногда после этого вновь прибывшие возвращались в дома и понимали, что как ни скреби и ни крась – от запаха не избавиться. Однако же иногда они все-таки оставались там жить. Украинский «этнографический материал», как один советский начальник сказал итальянскому дипломату, был изменен. Как ранее в Советском Казахстане, где изменения носили еще более драматичный характер, демографическое равновесие в Советской Украине пошатнулось в сторону русских[89].

* * *

Сколько людей погибли от голода в Советском Союзе и Украинской республике в начале 1930-х? Мы никогда не узнаем точных цифр. Никто детально не подсчитывал. Те данные, которые все же есть, подтверждают огромный масштаб происходившего: в докладной записке Народного комиссариата охраны здоровья УССР ЦК КП(б)У о голодающем населении Киевской области, например, указывается, что в апреле 1933 года только по этой области голодали 493 644 человека. Местные власти боялись подсчитывать смерти от голода, а через какое-то время уже не могли вообще ничего подсчитывать. Очень часто единственными представителями государственной власти, имевшими непосредственный контакт с мертвыми, были бригады могильщиков, а они ничего систематически не записывали[90].

Согласно советской переписи 1937 года, населения было на восемь миллионов человек меньше ожидаемого: большинство из них были жертвами голодомора в Советских Украине, Казахстане и России, а также их нерожденными детьми. Сталин скрыл эти цифры, а демографов уничтожил. В 1933 году советское руководство в частных беседах чаще всего озвучивало примерные цифры жертв голодомора как пять с половиной миллионов человек. Эта цифра выглядит достаточно точной, может быть, даже заниженной для Советского Союза в начале 1930-х годов (включая Украину, Казахстан и Россию)[91].