Когда Германия и Советский Союз совместно вторглись в Польшу в 1939 году, польским офицерам пришлось решать, кому они сдадутся в плен, а польским евреям (и другим польским гражданам) – бежать ли в другую оккупационную зону. После того, как Германия вторглась в Советский Союз в 1941 году, некоторые советские военнопленные взвешивали риск коллаборации с немцами и перспективу умереть с голоду в лагерях для военнопленных. Беларусской молодежи довелось решать, податься ли в советские партизаны или в немецкую полицию, пока их силой не принуждали пойти либо туда, либо сюда. Евреям Минска в 1942 году пришлось делать выбор: остаться в гетто или бежать в лес к советским партизанам. Командирам польской Армии Крайовой в 1944 году пришлось решать, попытаться ли освободить Варшаву от немцев самим или подождать советскую армию. Большинство выживших в украинском голодоморе 1933 года позже перенесли немецкую оккупацию; большинство выживших в немецких голодных лагерях 1941 года вернулись в сталинский Советский Союз; большинство выживших в Холокосте и оставшихся в Европе также испытали на себе коммунизм.

Эти европейцы, населявшие ключевую часть Европы в решающий момент времени, были обречены сравнивать. У нас, при желании, есть возможность рассматривать две системы в изоляции, но людям, жившим при них, довелось испытать наложение и интерференцию обеих систем. Нацистский и советский режимы иногда бывали союзниками, как при совместной оккупации Польши, а иногда у них как у врагов были похожие цели: например, когда Сталин решил не помогать восставшим в Варшаве в 1944 году и таким образом позволить немцам уничтожить людей, которые позже сопротивлялись бы установлению коммунистического режима. Франсуа Фюре назвал это их «враждующим соучастием». Часто Германия и Советский Союз подстрекали друг друга к эскалациям военных действий, унесшим больше жизней, чем политика каждого из государств забрала бы по отдельности. Партизанская война была главным поводом для каждого из лидеров подбить другого на дальнейшую брутальность. С 1942 года Сталин поощрял партизанские действия в оккупированной Советской Беларуси, зная, что это приведет к массивным карательным акциям против его собственных граждан. Гитлер же приветствовал возможность убивать «любого, кто даже смотрит на нас косо»[771].

Во время Второй мировой войны «кровавые земли» подверглись не одному вторжению, а двум-трем, находились не под одним оккупационным режимом, а под двумя-тремя. Массовое уничтожение евреев началось, когда немцы пересекли земли, которые СССР сам аннексировал только несколько месяцев тому назад, из которых он депортировал десятки тысяч людей всего несколько недель назад и на которых он расстрелял тысячи заключенных всего несколько дней назад. Немецкие айнзацгруппы сумели мобилизовать местную злобу за расстрел узников советским НКВД. Около двадцати тысяч евреев, уничтоженных в ходе этих оркестрированных погромов, были только малой толикой (менее 0,5%) жертв Холокоста. Однако именно наложение друг на друга советской и немецкой власти позволило нацистам пропагандировать собственное описание большевизма как еврейского заговора (где зоны идеологических интересов совпадали).

Другие эпизоды массового уничтожения были результатом этой же аккумуляции нацистского и советского правления. В оккупированной Беларуси одни беларусы убивали других беларусов: одни из них были полицейскими на службе у немцев, другие – советскими партизанами. В оккупированной Украине полицейские бежали от службы у немцев, чтобы присоединиться к отрядам партизан-националистов. Эти люди затем убили десятки тысяч поляков и своих же украинцев во имя национально-освободительной борьбы. Такой тип аккумуляции мог влиять на жизни (и обрывать их) миллионов людей, находившихся за тысячи километров от «кровавых земель». Массы советских граждан бежали c «кровавых земель» на восток, в центральную часть советского государства, которая была слабо оснащена для того, чтобы поддержать их. Уровень смертности в ГУЛАГе во время войны резко увеличился как результат нехватки продовольствия и тыловых проблем, связанных с немецким вторжением. Из-за этого погибло более полумиллиона человек, ставших жертвами войны и жертвами обоих режимов.

И все же воздействие множественной продолжительной оккупации было более выразительным на землях, которые Гитлер уступил Сталину по секретным протоколам пакта о ненападении от 1939 года, затем отобрал у него в первые дни нападения в 1941 году, а затем снова потерял в 1944 году. До Второй мировой войны эти земли были Эстонией, Латвией, Литвой и Восточной Польшей. Хотя в этих государствах существовали авторитарные националистические режимы и популярный национализм находился тогда на подъеме, количество людей, уничтоженных государством или же в гражданском противостоянии в 1930-е годы, составляло не более нескольких тысяч на все эти страны вместе взятые. Под советской властью в период 1939–1941 годов сотни тысяч людей из этой зоны были депортированы в Казахстан и Сибирь, а десятки тысяч – расстреляны. Регион был сердцем еврейского поселения в Европе, и эти евреи оказались в ловушке, когда немцы вторглись в только что расширенный Советский Союз в 1941 году. Почти все евреи, проживавшие в том регионе, были уничтожены. Именно здесь украинские партизаны занимались этническими чистками поляков в 1943 году, прежде чем советские войска, начиная с 1944 года, стали проводить этнические чистки как среди украинцев, так и среди поляков.

Именно в этой зоне, на восток от линии Молотова-Риббентропа, начался Холокост и там же СССР дважды расширял свои границы на запад. На этом особом отрезке территории внутри «кровавых земель» происходило большинство преследований НКВД в 1940-е годы, было уничтожено немцами более четверти всех еврейских жертв, а также проводились массовые этнические чистки. Европа Молотова-Риббентропа была продуктом совместного производства советской власти и нацистов.

Трансформации, воображаемые и Гитлером, и Сталиным, носили экономический характер, а последствия их экономической политики наиболее болезненно ощущались на «кровавых землях». Хотя национал-социалистическая и сталинская идеологии были изначально разными, нацистские и советские плановики занимались определенными базовыми экономическими проблемами, а нацистские и советские лидеры существовали в рамках одной и той же мировой политической экономики, которую желали изменить. Идеология не может функционировать без экономики, а экономика в то время и в том месте была в значительной степени вопросом контроля территории. И армия, и сельское хозяйство все еще полагались на ручной труд людей и труд животных. Капитал тогда был менее мобильным и его было меньше. Продовольствие было природным ресурсом, как и нефть, полезные ископаемые и ценные металлы. Первая мировая война задержала глобализацию, а после Великая депрессия сдерживала развитие свободной торговли.

С точки зрения марксизма, сельские общества не имели права на существование в современном мире. С нацистской точки зрения, славянские крестьяне (однако не немецкие фермеры) были лишними. Немецкие фермеры освоят плодородные земли собственным потом и чужой кровью. Конечно же, это были идеологические перспективы, но, как и все идеологии, они возникли из определенного понимания экономических интересов и к ним же апеллировали. По мере того, как теория становилась практикой, нацистская колонизация и советская самоколонизация могли функционировать только тогда, когда экономические интересы и идеологические предпосылки, казалось, подчинялись друг другу. Лидерам, плановикам и убийцам нужно было видеть золото, а также чувствовать запах чернил. Политика массового уничтожения как Гитлера, так и Сталина представляла собой три экономических измерения: 1) элемент грандиозных планов политико-экономической трансформации, 2) причины (восходящей и нисходящей) модуляции политики массового уничтожения, 3) мародерство на местах во время массового уничтожения и после него.