Инспектор Сыскной полиции волновался еще меньше, чем комиссар. Он шел насвистывая, вертя в руках трость, с которой никогда не расставался, заранее радуясь полному поражению этого странного честолюбца, который захотел остаться, чтобы подобрать колоски, где и жатвы-то не было.

Приблизившись на расстояние, когда его голос мог быть услышан, Жевроль окликнул папашу Абсента, который, предупредив Лекока о появлении инспектора, продолжал стоять на пороге, прислонившись к косяку, пуская колечки дыма, неподвижный, как курящий сфинкс.

– Ну, старина… – крикнул Жевроль. – Собираетесь ли вы поведать нам о мелодраме, такой запутанной и таинственной?

– Мне-то нечего вам рассказывать, – ответил славный папаша Абсент, не вынимая изо рта трубки. – Я слишком глуп, это всем известно… Но господин Лекок может вам рассказать такое, чего вы даже предположить не могли.

Этот титул: «господин», которым старый полицейский Сыскной полиции удостоил своего коллегу, настолько не понравился Жевролю, что он не захотел ничего понимать.

– Кто это еще? – произнес Жевроль. – О ком ты говоришь?

– О своем коллеге, черт возьми!.. Который сейчас заканчивает свой рапорт, о господине Лекоке, словом.

По простоте душевной славный папаша Абсент только что стал крестным отцом молодого полицейского. С этого дня для врагов, равно как и для друзей, Лекок превратился в господина Лекока. Господина с большой буквы.

– А!.. А!.. – усмехнулся насторожившийся инспектор. – А!.. Он раскрыл…

– Тайну, которую другие даже не учуяли… Да, Генерал, это так.

Произнося такие слова, папаша Абсент становился врагом своего начальника. Однако его подкупал Лекок. Он был на стороне Лекока, он, один против всех, и с этой минуты решил разделить судьбу – счастливую или несчастливую – вместе с молодым полицейским.

– Посмотрим! – проворчал инспектор, мысленно давший себе слово следить за молодым полицейским, которого успех мог сделать его соперником.

Жевроль больше ничего не добавил. В это время к кабаре подошли все остальные, и он посторонился, давая комиссару полиции возможность пройти.

Комиссар не был новичком. Он служил старшим офицером полиции в квартале Фобур-дю-Тампль во времена расцвета кабаре «Скошенный колос» и «Четыре бильярда», однако, войдя в «Ясный перец», не смог сдержаться и вздрогнул от ужаса.

Следовавший за ним сержант-майор 53-го полка, бравый старик, весь в орденах и шевронах, буквально остолбенел. Он стал таким же бледным, как и трупы, лежавшие на полу, и был вынужден опереться о стену. И только оба врача держались стойко.

Лекок встал, взяв в руки рапорт. Он поздоровался и, приняв скромную позу, ждал, когда его начнут расспрашивать.

– Вероятно, вы провели кошмарную ночь, – добродушно сказал комиссар, – причем без всякой пользы для правосудия, поскольку все поиски излишни…

– Тем не менее я полагаю, – ответил молодой полицейский, заковав себя в броню дипломатии, – что я даром времени не терял. Выполняя указания своего начальника, я искал и нашел много интересного… К тому же я проникся уверенностью, что у убийцы был друг, вернее, сообщник, описание которого я могу вам дать… Он среднего возраста, носит, если я не ошибаюсь, фуражку с мягким козырьком и коричневое пальто из драпа букле, что касается его обуви…

– Разрази меня гром!.. – воскликнул Жевроль. – А я…

Жевроль оборвал себя на полуслове, как человек, инстинкт которого опередил мысли. Как ему хотелось взять свои слова обратно!

– А вы… Что?.. – спросил комиссар. – Что вы хотите сказать?

Разгневанный, но зашедший слишком далеко, чтобы отступать, инспектор Сыскной полиции подчинился.

– Дело вот в чем, – сказал он. – Сегодня утром, час назад, когда я ждал вас, господин комиссар, около поста на Итальянской заставе, где содержится убийца, я видел вдалеке человека, который мог бы подойти под описание, данное нам Лекоком. Этот человек показался мне совершенно пьяным. Он шатался из стороны в сторону, спотыкался, бился о стены… Он попытался перейти через дорогу, но, дойдя до середины, упал поперек, так что его непременно задавили бы.

Лекок отвернулся. Он не хотел, чтобы по его глазам все догадались, что он понимал, в чем дело.

– Увидев все это, – продолжал Жевроль, – я позвал двух сержантов и велел им помочь мне поднять этого бедолагу. Когда мы к нему подошли, он, казалось, уснул. Мы стали трясти его. Он сел. Мы ему сказали, что он не может здесь оставаться… Однако он тут же пришел в неописуемую ярость, стал нас оскорблять, угрожать нам… Он даже попытался нас ударить… Матерь Божья!.. Мы отвели его на пост, чтобы он в безопасности проспался.

– И вы заперли его вместе с убийцей? – спросил Лекок.

– Разумеется… Ты прекрасно знаешь, что на посту у Итальянской заставы только две каталажки – одна для мужчин, вторая для женщин. К тому же…

Комиссар размышлял.

– А!.. Какая досада!.. – пробормотал он. – И никакой возможности исправить…

– Прошу прощения!.. Одна возможность есть, – возразил Жевроль. – Я могу послать на пост одного из своих людей с приказом задержать мнимого пьяницу.

Молодой полицейский осмелился жестом прервать своего начальника.

– Пустая трата времени, – холодно произнес он. – Если этот тип – сообщник убийцы, будьте уверены, что он протрезвел и сейчас уже далеко.

– А!.. И что же делать – иронично-язвительным тоном спросил инспектор. – Можем ли мы узнать мнение… господина Лекока?

– Думаю, случай предоставил нам великолепную возможность, которой мы не успели воспользоваться. Делать нечего, придется смириться и ждать, когда нам выпадет новая возможность.

Несмотря на все увещевания, Жевроль заупрямился и послал одного из своих людей на пост. Когда тот ушел, Лекок продолжил читать рапорт.

Лекок читал быстро, не выделяя интонацией решающие обстоятельства, оставляя свои интимные мысли для расследования. Но логика его выводов была настолько убедительной, что Лекок часто был вынужден прерывать чтение, чтобы выслушать одобрительные возгласы комиссара и похвалы врачей, повторявших: «Очень хорошо!»

И только Жевроль, находившийся в оппозиции, энергично пожимал плечами, едва не вывихивая шею, и зеленел от зависти.

Лекок дочитал свой рапорт.

– Думаю, молодой человек, – обратился комиссар к Лекоку, – что вы единственный, кто верно оценил ситуацию… Я ошибался. Но ваши объяснения заставили меня взглянуть иначе на поведение убийцы во время допроса. Есть один любопытный момент. Да, он упорно отказывался отвечать на мои вопросы… Он даже не соизволил назвать свою фамилию…

Комиссар замолчал, перебирая в памяти все обстоятельства произошедшего, а потом задумчиво добавил:

– Могу поклясться, что мы столкнулись с одним из тех таинственных преступлений, мотивы которых ускользают от человеческой проницательности… С одним из тех темных дел, которых полиции еще не удавалось раскрыть…

Лекок сдержал улыбку.

«О, – думал он, – еще посмотрим!..»

Глава IХ

Никогда еще на консультацию у постели больного, умирающего от неизвестной болезни, не собирались столь два разных врача, как пришедшие по запросу прокуратуры вместе с комиссаром полиции на место преступления.

Первый из них, высокий, пожилой, совершенно лысый, в широкополой шляпе, в широком плохо скроенном черном пиджаке и старомодным пальто, был одним из тех скромных ученых, которых часто можно встретить в отдаленных кварталах Парижа. Он принадлежал к целителям, преданным своему искусству, которые слишком часто умирают всеми забытые, хотя всегда оказывали бесценные услуги. Ему было присуще добродушное спокойствие человека, который все понимает, поскольку постоянно сталкивается с человеческим горем. Однако нечистая совесть не могла выносить его проницательный взгляд, такой же острый, как ланцет.

Другой был молодым, свежим, белокурым, жизнерадостным, слишком хорошо одетым. На его белых руках, чувствительных к холоду, красовались замшевые перчатки на меху. Его взгляд мог лишь ласкать или смеяться. Вероятно, он увлекался всеми этими чудодейственными лекарствами, которые из лабораторий попадают прямо на четвертую полосу газет. Несомненно, из-под его пера вышло много статей, посвященных «медицине для светских людей», которые публиковались в спортивных газетах.