Тем временем вокруг Ильина уже начались подковёрные игры в далёком Санкт-Петербурге. В Адмиралтейств-коллегию, минуя Спиридова, поступил анонимный донос о том, что находящийся при Средиземноморской эскадре лейтенант Ильин давно страдает падучей болезнью, которую старательно скрывает. Аноним требовал отправки лейтенанта с эскадры в Россию на лечение, с последующей отставкой на заслуженный им покой. Удар был нанесён достаточно точно: ведь проверить здоровье офицера, находившегося за тысячи миль от Петербурга, члены коллегии не могли, а оставлять на боевом посту командира корабля, страдающего падучей болезнью (пусть даже и весьма заслуженного), не имели права. Любопытно, что никакого указания из Адмиралтейств-коллегии об официальном медицинском освидетельствовании Ильина прямо на эскадре послано не было. Причины этого нам неизвестны. В силу этого Ильину не оставалось иного выхода, как возвращаться в Петербург для медицинского освидетельствования. Как обернутся дела в столице, разумеется, не мог сказать никто. Помогла случайность. В столицу в это время прибыл уволенный в полную отставку адмирал Спиридов, оттёртый Орловым и Грейгом от чесменской славы. К нему-то и обратились за решением столь щекотливого вопроса члены Адмиралтейств-коллегий. Седой адмирал с гневом отверг надуманные обвинения, взяв на себя всю ответственность. Дело было предано забвению. На этот раз Дмитрий Ильин, сам того не зная, одержал победу над неизвестными врагами. Но адмирал Спиридов убыл доживать свой век в далёкую деревню, и Дмитрий Сергеевич лишился своего последнего заступника.

…Победоносно закончилась Русско-турецкая война, и Средиземноморская эскадра отряд за отрядом двинулась в родные пределы. С одним из отрядов пришла в Кронштадт и ведомая Ильиным «Молния».

Балтийцы устроили герою поистине торжественную встречу по улицам Кронштадта его несли на руках! Ильин был счастлив: его подвиг не забыт!

«Лейтенант Ильин, по приходе эскадры с графом Орловым в мирные воды, по повелению императрицы Екатерины II был должен представиться её величеству и ожидал быть осыпанным наградами от её монарших щедрот», – напишет один из первых биографов Ильина Михаил Ладыгин в своём сочинении «Лейтенант Дмитрий Ильин», опубликованном в журнале «Русская старина» за февраль 1892 года.

7 июля 1776 года Екатерина со своей свитой и чужестранными министрами посетила корабль «Ростислав». Церемония визита происходила следующим образом: «…Позваны сигналом все флагманы и командиры и прочитан был на шканцах вице-президентом адмиралтейской коллегии указ о награждении чинов флота. И на Грейга возложила сама Императрица орден Александра Невского, нижним чинам розданы в память турецкой войны медали и высшие офицеры допущены были к руке. В 1 часу Ея Импер. Велич, отправилась к обеденному столу, приготовленному в кают-компании, на который приглашены были все присутствующие, играла музыка и выпиты тосты…» Посещению «Ростислава» предшествовал смотр эскадры, после которого императрица пригласила к своему столу на корабле «Ростислав» всех офицеров – участников Чесменского сражения. На обеде присутствовал и Дмитрий Ильин, императрица один из тостов провозгласила за здоровье отличившегося в сражении лейтенанта Ильина. Бокал, из которого пила Екатерина, с её вензелем, был подарен Д.С. Ильину.

В ходе проведения исследования впервые удалось обнаружить интересный документ – «Ответ Исторического Отделения Морского Генерального штаба» от 2 ноября 1916 года в адрес командира эскадренного миноносца «Лейтенант Ильин». В нём говорится, что Георгиевский крест лейтенанта Ильина и хрустальный бокал, из которого пила императрица Екатерина II на корабле «Ростислав» за его здоровье, хранится в Морском музее имени императора Петра Великого.

Слава Ильина была поистине всероссийской. Лучшие поэты страны посвящали лейтенанту Ильину строки своих восторженных од:

Как бытто нёс главу Горгоны к ним в руках,
Окамененье им Ильин навёл и страх,
Он бросил молнию в их плавающие домы,
Ударили со всех сторон от россов громы;
Там бомба, на корабль упав, разорвалась,
И смерть, которая внутри у ней, неслась,
Покрыта искрами, из оной вылетает.
Рукою корабли, другой людей хватает.
К чему ни коснётся, всё гибнет и горит;
Огонь небесну твердь, пучину кровь багрит;
Подъемлют якори, от смерти убегают;
Но, кроясь от огня, друг друга зажигают…

Однако стихи остались стихами, а обещанных «монарших щедрот» герой так и не дождался. Столь большое внимание к некогда безвестному флотскому офицеру вызвало новый приступ ярости у недоброжелателей Ильина. Они перешли к активным действиям. На этот раз враги обвинили Дмитрия Сергеевича в пьянстве.

Вообще, когда выдвигаются обвинения в пьянстве русского морского офицера в восемнадцатом веке, к этому надо относиться осторожно. Дело в том, что пили в ту пору на кораблях все, и пили немало. Матросы имели свою ежедневную казённую чарку водки, а, кроме того, ежедневно по два-три литра пива! Офицеры пили не меньше. Большое количество выдаваемого спиртного обуславливалось прежде всего вечной сыростью тогдашних кораблей, отсутствием отопления, наружными вахтами на пронизывающем ветру и плохим медицинским обеспечением. Помимо казённых спиртных напитков моряки, и в особенности офицеры, употребляли, разумеется, и купленное за собственные деньги. По существу, употребление спиртного было в ту пору единственным средством поддержания на какое-то время здоровья во время плавания. В ту пору моряк вообще считался символом пьяницы.

При этом достаточно часто господа офицеры выдавали такие «пенки», что Ильин там и рядом не стоял!

Вот, к примеру, случай, произошедший в 1753 году на фрегате «Ягудиил» под командой лейтенанта Льва Пальчикова в составе эскадры.

У Готланда во время «крепкого ветра» фрегат получил повреждения рангоута. Корабельный секретарь Николай Титов, бывший в тот момент на вахте, и мичман Михаил Платцов спустились к капитану в каюту, чтобы доложить командиру о случившемся и принять решение на дальнейшие действия. Там они застали лейтенанта Пальчикова, который пьяный валялся в кровати. Не выслушав офицеров, пьяный командир обматерил Титова, а потом матюгами выгнал обоих. После этого Титов отказался нести вахту и передал Пальчикову с рассыльным его приказ о своём назначении на вахту.

Некоторое время спустя мичман Платцов отправился на флагманский корабль, где подал жалобу на поведение командира. Вернувшись оттуда, он прибыл к капитану и доложил о своих действиях. Пальчиков грязно обругал его «за поведение» и велел идти на шканцы. Поднявшись на шканцы вслед за своим офицером, пьяный Пальчиков продолжил там выяснение отношений. При матросах он снова обматерил Платцова, а потом и вовсе ударил его кулаком в лицо. Впрочем, и Платцов в долгу тоже не остался. Драка лейтенанта с мичманом происходила на глазах всей команды. Когда матросы кое-как разняли дерущихся начальников, Пальчиков велел принести им кошки, снять портки с мичмана и выпороть его «как Сидорову козу». Матросы, однако, этого не сделали, побоявшись бить дворянина. Тогда Платцов был арестован командиром и посажен под арест. По прибытии в порт Титов и Платцов подали «доношение» на капитана, а тот, в свою очередь, на них «о взаимно учинённых обидах».

Следственная комиссия приговорила всех трёх к смертной казни. «Умертвен» – так значится в документе. В «Общем морском списке» факт казни лейтенанта Пальчикова, однако, отсутствует. Короче, судьи в конце концов отнеслись к участникам пьяной драки достаточно снисходительно. Имеются данные, что в 1756 году пьяница Пальчиков стал капитан-лейтенантом, а в 1761 году выбыл с флота. По-видимому, его всё же помиловали, а потом ещё восстановили в чине за понесённые лишения.