– Буду вам признательна, если вы, конечно, не хотите оставить ее себе, в качестве напоминания о неверных выводах… – Я замялась.

– Нет-нет, – замахал рукой адвокат. – Вы мне преподали хороший урок, я сделал выводы. Постоянно иметь при себе напоминание о собственной ошибке… Это излишне.

Вернувшись вечером домой, я вырезала из газеты портрет Ирен и вклеила его себе в дневник. Набросок занял почти всю страницу, избавив меня от необходимости писать о непростом дне. Я была не уверена в том, что мне удалось убедить мистера Нортона. Несмотря на его ум, в силу молодости ему было трудно изменить предвзятое мнение. Кроме того, ему была неведома подлинная сила веры. Например, Джаспер Хиггенботтом, несмотря на краткость нашего знакомства, ни разу не разочаровал меня своим поведением, и я не испытывала ни малейших сомнений в том, что он по-прежнему ведет себя столь же достойно, вне зависимости от того, где сейчас находится – в Африке или уже на Небесах. Вскоре я получила письмо от Ирен, из которого узнала, что все произошло именно так, как я предположила, в результате чего я стала чувствовать себя настоящим сыщиком-детективом.

Мне сложно сказать, сумела ли я изменить мнение Годфри об Ирен. Наверняка можно сказать только одно: после нашего разговора он стал относиться ко мне иначе. Он начал советоваться со мной о своих клиентах. С одной стороны, я была лицом незаинтересованным, а с другой – адвокат теперь признавал, что я наблюдательна. Он даже попросил меня вести записи бесед с клиентами, и, услышав его просьбу, я едва смогла скрыть улыбку.

Первый клиент, а точнее клиентка, запомнился мне особенно хорошо. Однажды в кабинет мистера Нортона зашла пожилая дама, одетая в траур. На ней было длинное каракулевое пальто, такое же черное, как и остальной наряд, а в руке она держала странного вида зеленый мешок, напомнивший мне мой старый саквояж. Я сразу поняла, что она за человек. Передо мной стояла одна из тех полубезумных старух, свято верящих в привидения, бродящие по их родовым особнякам, и в заговор фениев[27], собирающихся со дня на день убить королеву Викторию.

Как правило, мы знали о визите чудаковатых клиентов подобного рода заранее. Юрисконсульты, находившиеся в курсе того, что мистер Нортон редко отказывается от исков, в которых фигурируют пожилые дамы, либо направляли нам соответствующие документы, либо являлись за советом лично.

– Вы не юрисконсульт! – воскликнула пожилая дама, вперив в меня взгляд из-за толстых очков.

– Совершенно верно. Точно так же, как и мистер Нортон. Он адвокат. Это большая разница.

– Батюшки! Неужели мне опять придется ходить-бродить по этому лабиринту из домов и переулков? У вас здесь все так и носятся. Нет, я так не могу. Может, мне просто кто-нибудь сможет объяснить, что делать?

Я улыбнулась, представив, как эта старушка переходит Флит-стрит, словно стаей ворон окруженная курсирующими между Темплом и Королевским судом адвокатами в черных мантиях и париках.

– Сударыня, – промолвила я, – насколько я понимаю, вам нужен не адвокат, который представлял бы вас в суде, а юрисконсульт. Только потом, в случае необходимости, он обратится за советом к адвокату.

– Что там, мисс Хаксли? – выглянул из-за перегородки мистер Нортон.

– Тут одна дама ищет юрисконсульта…

– Да я сама толком не знаю, кого ищу, а вот что мне надо, так это помощь, – заявила наша гостья и решительно опустилась в кресло, немедленно став похожей на курицу-наседку.

– Помощь? – Мистер Нортон подошел к старухе поближе и с удивлением посмотрел на мешок. – Вы не могли бы пояснить, какого рода помощь вам требуется?

При виде того, как мистер Нортон из-за своей доброты снова оказывается в ловушке, я не смогла сдержать тяжелого вздоха.

– Мисс Хаксли, вы не могли бы подать нам чая?

Я снова вздохнула, на этот раз громче. Своими стараниями я отучила мистера Нортона от обычных, скучных заурядных сортов «Липтона» и привила вкус к редким букетам «Твайнингса». Понятное дело, мне было крайне неприятно, что такой дорогой чай переводится на всяких бедняков.

Вскоре я поставила на стол две пышущие паром чашки и собралась было снова вернуться к работе, как вдруг мистер Нортон меня остановил:

– Мисс Хаксли, налейте, пожалуйста, еще одну чашку этого превосходного чая – для себя. И прихватите с собой пару листков писчей бумаги, мне бы хотелось попросить вас записать то, что собирается нам сказать миссис Маттерворт.

– Ну конечно, мне это не составит никакого труда, – ответила я, всем своим видом показывая обратное.

– Хватит болтать! – произнесла пожилая леди низким тихим голосом, так что ее услышала одна я.

– Мало того, что она сумасшедшая, так она еще и грубит, – посетовала себе под нос я. Налив себе чая и прихватив бумагу и карандаш, я вернулась к мистеру Нортону.

– Так вы вдова, мадам? – поинтересовался Годфри.

– Вдова? – возмутилась старуха – Я вам не владычица Виндзора. Никогда не была замужем. Ни разу, ни полраза.

– Ага, значит, мисс Маттерворт. Вы не могли бы изложить нам суть своего дела?

– По-моему, и так все понятно. Или у вас, молодой человек, глаз нет? Если уж я найму юрисконсульта, я хочу, чтобы у него было все в порядке со зрением и слухом. А у вас, похоже, и с тем и с другим проблемы.

– Ну так объясните мне очевидное, мисс Маттерворт, – промолвил Годфри. Бесконечное терпение адвоката приятно поразило меня. Я бы на его месте давно уже напомнила старухе о том, что он не является юрисконсультом и потому не обязан выслушивать ее жалобы, – помимо всего прочего, это стало бы нарушением профессионального этикета.

Пожилая дама показала на зеленый мешок, лежавший у ее ног:

– Вот. Вот что мне оставил единственный брат. Вы можете такое представить? Еще двух дней нет, как он умер, а его нотариус, – она с презрением буквально выплюнула это слово, – заявляет, что мне на старости лет полагается лишь это!

Мы с мистером Нортоном посмотрели на мешок так, словно внутри него притаилось осиное гнездо.

– Юрисконсульт! – хриплым каркающим голосом пробормотала старая карга. – Нотариус!

– Мистер Нортон не нотариус, – попыталась я вступиться за своего работодателя.

Мисс Маттерворт явно не видела никакой разницы, да она ее и не особенно интересовала.

– Дом пустят с молотка, – продолжила она. – Кавендиш умер, не оставив мне ни гроша. Мне придется спать на улице в компании… этого!

– Чего «этого»? – мягко, с деланым равнодушием поинтересовался мистер Нортон.

– Мерзкой, гадкой твари! – Пожилая дама содрогнулась так, что затряслись разноцветные бусинки на полях ее шляпки. Наклонившись, она развязала свой зеленый мешок и вынула оттуда клетку, держа ее на вытянутой руке, словно гигантский заварочный чайник.

– Хватит болтать! – раздался скрипучий голос. – Хватит болтать!

За грязными латунными прутьями клетки мы увидели красно-зеленого попугая, перебиравшего лапками на жердочке.

– Суровая у вас птица, – заметил Годфри.

– Казанова, – с нескрываемым отвращением представила нам попугая мисс Маттерворт. – Я не стала возражать, когда старый дурень его купил. Знали бы вы, сколько времени он с ним проводил. Учил его нырять в супницу. Да если б только это! Заставил его вызубрить все бранные слова, какие только можно услышать на улице, обучил его таким ругательствам, от которых даже у грузчиков в порту уши в трубочку сворачиваются. Кавендиш знал, что я на дух не переношу этого попугая. И что, вы думаете, он оставил мне в наследство? Лишь эту тварь, и больше ничего.

– За Типпекано и сокровища![28] За Типпекано и сокровища! – весело выкрикнул попугай. – Хватит болтать!

Тут я не смогла сдержать улыбки. На лице мистера Нортона проступило озадаченное выражение человека, который из самых искренних побуждений, словно король Лир, накликал на свою голову беду, способную лишить его разума. Теперь ему предстояло иметь дело не только с чудаковатой мисс Маттерворт, но и с ее невоздержанным на язык попугаем. Причем, как это ни печально, ни старуха, ни ее попугай не обладали «мягким, тихим и ласковым» голосом Корделии. Думаю, Шекспир, единожды услышав Казанову, охотно согласился бы со мной.