Ко мне приблизился спутник моей подруги, невзрачный мужчина, который, казалось, не имел ничего против столь пристального внимания присутствующих к своей даме.

– Всё в порядке? – шепнул он, пока я по его просьбе наливала ему слабенького чаю с двумя кусочками лимона.

– Ну конечно.

– Она попросила меня приглядеть за вами.

– Вы кто?

Кто такая «она» – я поняла и так.

– Пинкертон, – пояснил он, после чего, подмигнув, взял чашку и отошел прочь.

Понятия не имею, зачем понадобилось приглядывать за мной, тогда как взгляды всех присутствующих были устремлены на Ирен. Ориентируясь на ее звонкий голосок, мне было легко следить за ее перемещениями по гостиной.

– Безусловно, в моде на эстетизм есть свои преимущества, особенно для сторонников этого стиля, – кивала она стайке причудливо наряженных джентльменов. – Вот мистер Тиффани на днях мне говорил, что кричащей роскоши изумрудов, сапфиров, рубинов и бриллиантов он предпочитает обаяние полудрагоценных камней. Главное их правильно подобрать.

– Это совершенно правильно, – кивал ей мой воздыхатель, недавно восхищавшийся тем, как я искусно наливаю чай, – драгоценные камни имеют лишь четыре цвета, тогда как полудрагоценные воплощают в себе целую палитру красок. В подлинном искусстве главное не цена, но эффект, какой оно производит, и чувства, которые будоражит в душе.

– Знаем мы твои сентиментальные взгляды, Оскар! А вот что думает на этот счет леди? – насмешливо произнес кто-то.

Я была потрясена до глубины души. Присутствующие с умным видом кивали, а Ирен продолжала рассуждать так, словно каждый день носит драгоценности, а слова мистера Тиффани приводила с таким апломбом, будто знаменитый ювелир приходился ей лучшим другом.

– Лично я весьма неоднозначно отношусь к таким броским драгоценным камням, как бриллианты, – призналась Адлер таким тоном, что ни у кого не возникло ни тени сомнений в ее честности.

– Но почему? – спросил один из джентльменов. – Бриллианты подчеркивают огонь в ваших глазах.

– Ее глаза и так подобны пламенеющим топазам, чей костер полыхает в сердцах ее пылких обожателей, – провозгласил какой-то острослов.

Ирен склонила голову в знак признательности за столь неискренний в своей пышности комплимент и двинулась к другой кучке гостей. Так она порхала от одной группы к другой, всякий раз заводя разговор о бриллиантах. Ее оружием были те полчаса, которые мы провели в обществе американского короля драгоценных камней.

– Мистер Тиффани поведал мне о роскошной перевязи, над которой сейчас трудятся его реставраторы, чтобы должным образом подготовить ее к Парижской выставке, – вполголоса поведала она дамам.

Одна из них склонила голову к моей подруге, чтобы лучше слышать, и в точеном профиле я наконец узнала бесчестную Лилли Лэнгтри.

– Ой, – ахнула молодая девушка рядом со мной.

Засмотревшись, я уронила несколько капель заварки на ее белоснежные перчатки. Вот до чего доводит пустое любопытство – на Лилли засмотрелась!

Я извинилась, промакнула салфеткой перчатки и снова стала слушать про мифическую бриллиантовую перевязь, о которой мистер Тиффани не сказал нам ни слова.

– Чтобы перевязь стала гвоздем выставки? – чистым голоском удивилась Лилли. – Как такое может быть?

– Милочка, так ведь я говорю не про обычную перевязь, а про цепь в две тысячи бриллиантов, которая тянется от плеча до пояса и потом крепится на противоположной стороне бедра вот так. – Ирен показала на себе, как именно крепится цепь, и тем самым вновь привлекла внимание мужской аудитории.

Дамы охали и ахали.

– Кроме того, на цепи имелись три розы, сложенные из бриллиантов: на плече, на груди и на бедре, – добавила Ирен. – Понятное дело, на реставрацию этого шедевра ювелирного искусства уйдет немало времени. Как жаль, что мода на бриллианты прошла. Мистер Тиффани напрасно тратит время.

– Может быть, и нет, – вступил в разговор джентльмен, потягивавший светло-вишневый пунш, великолепно сочетавшийся с цветом его лица. – Несколько лет назад я слышал разговоры о Бриллиантовом поясе. Камни в нем как на подбор, а длины он такой, что конец достает до самого пола.

– Приверженцы эстетизма непременно нашли бы применение этой буржуазной поделке, – объявил молодой поэт. – Подобный пояс идеально подошел бы, чтобы подвязать греческую тогу красавицы или же украсить ее роскошную прическу.

– Все россказни про этот пояс – сказки, любезный Оскар, – насмешливо произнес мистер Уистлер, – и в них правдоподобия не больше, чем в сплетнях про бриллиантовую перевязь Тиффани. Я поверю в подлинность существования этих вещиц, только когда увижу их своими глазами, а если это произойдет, я изотру их в порошок и пущу себе на краски. Например, холодная красота этой голубой фарфоровой чашки из Японии значительно превосходит очарование лучшего из бриллиантов французской огранки.

– Значит, вы считаете, мистер Уистлер, что пояс был сделан французскими ювелирами? – быстро спросила Ирен.

– Понятия не имею, что за черт его сделал, мисс Адлер, да мне и не особенно интересно.

– А вот Нортона это заинтересовало бы, – промолвил краснолицый джентльмен с пуншем. – Он обожал камешки. Поговаривают, что драгоценностей у него было на целое состояние. Нынче на самоцветы наложили лапу голландцы. Подмяли под себя добрую половину Южной Африки. Теперь нам приходится платить им за бриллианты.

– Нортон? – Ирен задумчиво изогнула бровь.

– Старый Нортон… – пророкотал джентльмен. – Он, наверное, уже помер. Деньги, знаете ли, принадлежали жене. Она была одной из трех внучек Шеридана[14], красавиц со сверкающими черными глазами, обладавших вдобавок ко всему еще и острым умом. Жена его писала стихи и прозу… Ушла от мужа, а он у нее был из адвокатов-сутяг, пройдоха и подлец до мозга костей; впрочем, это другая история… К бриллиантам она относилась спокойно, но деньги у нее были, причем немалые – ее сочинения публиковали… А потом старый Нортон у нее все отсудил.

– Расскажите, пожалуйста, еще о перевязи мистера Тиффани, – попросила одна из женщин.

– Не могу, – отрезала Ирен. – Это секрет. Я и так уже наговорила лишнего.

– Ну почему рассказы о редких драгоценных украшениях всегда окружены такой тайной? – капризно протянул мертвенно-бледный молодой человек с длинными прямыми волосами льняного цвета.

– Именно потому, что никогда не следует разрушать легенды, – ответил поэт.

Все рассмеялись и заговорили на другую тему. Ирен выглядела растерянной, видимо ломая голову над тем, как вернуть беседу в нужное ей русло. Теперь ровный гул голосов сплетников прерывался лишь едкими шутками мистера Уистлера или томного поэта.

Постепенно, по одному, по двое, гости начали расходиться. Когда Ирен взяла под руку своего молчаливого спутника и они откланялись, невзирая на мольбы остаться, я поняла – моя подруга капитулировала. Почти сразу удалилась и Лилли Лэнгтри, за которой, подобно свите, последовали оставшиеся одинокие джентльмены.

Наконец к моему столику снова подошла миссис Стокер:

– Вы прекрасно справились со своей задачей, мисс Хаксли. Мы можем рассчитывать на вас в следующее воскресенье?

– Нет! Мне очень жаль, однако, боюсь, я больше не смогу сюда приходить.

– Что так?

– Это невозможно. Прошу меня простить.

– Вас взяли на работу куда-то еще? Но от вас требуется прийти всего на несколько часов. Может, у вас все-таки получится помочь нам?

– Я не могу, – твердо произнесла я, после чего решила сказать правду: – Мне здесь не очень уютно.

– Ах вот как. Вы не одобряете наш выбор гостей. Что ж, понимаю, вы выросли среди церковников… Я не могу ничего поделать с различиями в философских взглядах. С вами рассчитается кухарка на выходе. Доброго вам дня.

За свою работу я получила половину соверена, и такое вознаграждение едва не заставило меня передумать. Выйдя на набережную, я подошла к тому месту, где меня высадила Ирен, и стала ждать. Вскоре ко мне, громыхая, подъехал кэб, из которого выскочил спутник моей подруги, чтобы помочь мне залезть внутрь. Справившись с этой задачей, он на прощанье коснулся пальцами шляпы и двинулся прочь.