Вскоре после этого мы получили приглашение посетить Москву для встречи с недавно созданным в Академии наук СССР Комитетом советских ученых за мир и против ядерной угрозы. И вот в 1983 г., в день Благодарения, мы с Джоном Холдреном, нашим вице-президентом, специально занимавшемся СОИ, прибыли в Москву и встретились с руководством Комитета. В то время его возглавляли Евгений Велихов (председатель), Роальд Сагдеев, Сергей Капица и Андрей Кокошин (заместители председателя).

Во время разговоров с этими учеными, особенно с Велиховым, который был вице-президентом Академии наук СССР, мы настаивали на том, чтобы они помогли Сахарову. В последний день нашего пребывания в Москве Стоун встретился с женой Сахарова, Еленой Боннэр, и помог ей переправить письмо Сахарова Андропову[193].

Однако Сахаров оставался в Горьком, пока Горбачев не отправил в отставку всех сторонников «жесткой линии» в Политбюро. Ему удалось это сделать менее чем за два года пребывания у власти.

Впервые я встретился с Сахаровым вскоре после его возвращения из Горького — в феврале 1987 г., на форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества», который был организован Е. Велиховым, консультантом Горбачева по науке. Мы с Джереми Стоуном провели вечер с Сахаровым и Боннэр в их московской квартире. Мы говорили о необходимости полного запрещения ядерных испытаний. Этот вопрос вызывал тогда много споров. Советская сторона объявила односторонний мораторий на испытания; срок действия моратория подходил к концу из-за того, что США к нему не присоединились. Я рассказал Сахарову, что его публикация 1965 г. о взрывном сжатии магнитных полей [4] напугала американцев: мы боялись, что СССР может оказаться впереди в разработке микроволновых генераторов, запускаемых ядерным взрывом. По иронии судьбы, опубликованная два месяца спустя в «Scientific American» статья Теодора Тейлора, «Ядерное оружие третьего поколения», кажется, породила у советских военных похожий страх. Запрещение испытаний ядерного оружия помогло бы преодолеть взаимную подозрительность.

Когда я увидел Сахарова, моей первой мыслью было: как столь хрупкое тело может вмещать в себя столь неукротимый дух? Удивила меня и их с Еленой Боннэр полная убежденность в своей правоте. Выражение неуверенности, готовность уступить в споре считается полезным амортизатором в человеческих отношениях. Видимо, долгая конфронтация с советской системой отучает от подобной гибкости.

Поведение Сахарова на форуме ученых хорошо иллюстрирует то, о чем я говорю. Сахаров не собирался включаться в дискуссию, он пришел на Форум, чтобы обнародовать свои взгляды. После десятилетий поисков истины и честного служения делу, Сахаров в некотором роде стал оракулом. Простым смертным трудно воспринять оракулов. Тем не менее, заявление Сахарова было, пожалуй, самым важным событием форума.

Сахаров доказывал, что для того, чтобы заключить соглашение об ограничении стратегических вооружений, советское руководство не должно требовать от администрации Рейгана обязательного соблюдения Договора по ПРО. Его доводы были таковы: СОИ рухнет под собственной тяжестью, поэтому не следует отказываться от сокращения наступательного ядерного вооружения. Более того, Советский Союз может обусловить свое соблюдение соглашения об ограничении стратегических вооружений соблюдением американцами договора по ПРО. Если США нарушат договор по ПРО и развернут противоракетную оборону, то Советский Союз будет вправе нарушить соглашение; ему хватит времени для того, чтобы восстановить свои наступательные силы прежде, чем заработает система СОИ. Впоследствии[194] советское руководство приняло «сахаровский гамбит», и в отсутствие исходящей от СССР угрозы программа СОИ начала рушиться.

В конце форума Велихов попросил меня подвести итоги Форума, чтобы затем передать мой отчет Горбачеву[195]. В конце своего выступления я сказал [5]:

Моя следующая встреча с Сахаровым состоялась в январе 1988 г., на первом заседании правления Международного фонда за выживание и развитие человечества. Е. Велихов и Джером Визнер, в прошлом советник президента Кеннеди по науке, были главными создателями этой организации, задача которой — способствовать международному неправительственному сотрудничеству с СССР в области прав человека, международной безопасности, помощи странам третьего мира и образования. Своим названием (кое-кто считал его слишком драматичным) наша организация обязана Сахарову; он настоял на нем, дабы не оставалось сомнений в наших целях.

В дни, когда мы учреждали Фонд, состоялась наша встреча с Горбачевым. Это была первая встреча Сахарова и Горбачева.

Пока мы ожидали в приемной, я спросил Сахарова, был ли он когда-нибудь в Кремле. Он ответил: «Да, я приходил сюда к Берии». (При Сталине шеф тайной полиции Берия осуществлял надзор за разработкой советского ядерного оружия.)

Горбачев вышел к нам; нас по очереди ему представляли. Когда очередь дошла до Сахарова, он сказал Горбачеву: «Я получил свободу; одновременно я чувствую возросшую ответственность. Свобода и ответственность — неразделимы». Горбачев ответил: «Я очень рад, что вы связали эти два слова».

Затем мы вошли в зал и сели вокруг стола. Каждый из нас выступил с коротким заявлением. Сахаров сказал примерно следующее: «Вот, Михаил Сергеевич, — возвращаясь к тому разговору, когда вы звонили мне в Горький, — у меня список узников совести. Их 200 человек, и я хотел бы, чтобы вы их освободили». Горбачев ответил: «Андрей Дмитриевич, мы не можем двигаться так быстро. Вспомните, как было в Китае с культурной революцией».

Но Горбачев попросил помощника взять список, и почти всех через несколько месяцев освободили.

Сахаров и Горбачев разговаривали друг с другом подчеркнуто уважительно, тщательно подбирая слова. Кажется, оба понимали, что в глазах всего мира они — диссидент и Генеральный секретарь — два самых значительных гражданина СССР.

Когда позже, на пресс-конференции, один журналист спросил Сахарова о том, какое Горбачев произвел на него впечатление, он ответил: «Я думаю, нашей стране сейчас нужен такой человек, как Горбачев».

Моя следующая встреча с Сахаровым произошла в июне 1988 г. в Ленинграде, на организованном Фондом семинаре по глобальным проблемам энергетики, а также на заседании исполнительного комитета Фонда, которое проходило сразу после семинара. Я помню, что выступление Сахарова на семинаре по проблемам энергетики вызвало у меня раздражение.

В своей не терпящей возражений манере Сахаров заявил, что проблему аварий на атомных электростанциях можно решить путем размещения реакторов под землей. В 1974 г. я входил в рабочую группу Американского физического общества по вопросам безопасности реакторов на легкой воде. Я ознакомился со множеством американских инженерных разработок, и пришел к выводу, что преимущества подземного размещения реакторов не столь очевидны, как это кажется с первого взгляда[196].

Уверенность Сахарова в своей правоте меня задела. Мне казалось, что Сахаров недостаточно глубоко знает этот вопрос. Само его выступление было излишне длинным и изобиловало повторениями, поэтому я вмешался и резко сказал, что в США эту идею исследовали достаточно глубоко и что безопасность подземных реакторов сильно преувеличена. Несколько месяцев спустя я послал Сахарову обзор этих американских исследований, но они его не удовлетворили. Теперь я жалею о своей резкости; в любом случае, я не должен был так разговаривать с Сахаровым. Не могу также отделаться от мысли, что интуиция его и здесь не обманула[197].