Никто не проронил ни слова. Все сидели, как бы подобравшись и застыв перед прыжком, настороженно следя за малейшим движением соседа. Мертвую тишину нарушала лишь барабанная дробь дождя по стеклам. Внезапно послышались всхлипывания. Сначала Кари плакала тихо, потом все громче и громче. Она пыталась зажать рот руной, но рыдания все равно рвались наружу, напоминая прерывистый звериный вой Она хотела что-то сказать, но вой этот заглушал все, и лишь спустя некоторое время стали понятны отдельные слова:
— Я больше не могу, не могу, не могу больше…
Она повторяла это как заведенная, каждый раз делая ударение на разных словах. Эта истерика вывела остальных членов экипажа из охватившего их оцепенения. Анна захлопотала вокруг подруги, стараясь ее утешить; Кок с металлом в голосе сказал:
— Послушайте-ка меня теперь. Это я во всем виноват. Я первый заговорил об этом. Может, и правда нам действительно лучше сменить тему. Нильсен прав, от всего этого недолго и свихнуться, и все равно мы этим ничего не добьемся.
Придя к выводу, что стоит оставить этот ненужный разговор, все вдруг почувствовали неожиданное облегчение. Как будто бы только от Кока, из-за которого и разыгралась эта неистовая вспышка ненависти, зависело положить ей конец. Никто другой не решался на это, опасаясь оказаться скомпрометированным. Никто не хотел показать, что боится говорить о случившемся, и только тот, кто начал, мог закрыть эту тему.
— На, вытри глаза.
Кок протянул свой носовой платок все еще всхлипывающей Кари.
— Все мы сейчас взвинчены и болтаем невесть что, абсолютно не думая. Давайте лучше сойдем вниз и поедим, это успокаивает. На меня, например, обед всегда действует замечательно.
Поднявшись, они всей компанией вышли в коридор и направились к лестнице.
— Ах, здравствуйте, здравствуйте еще раз, очень, очень рад снова вас видеть!
Толстенький датчанин стоял на верхней ступеньке; у него был такой вид, будто он кого-то поджидает здесь. По мере того как он говорил, уголки рта снова поехали к ушам.
— А-а, я вижу, вы тоже собрались пообедать. Говорят, что здесь неплохо кормят, а это, я вам скажу, уже кое-что. Хотя едва ли качество еды здесь такое же, как в Дании. Все, кто бывал за границей, отмечают это. Я, пожалуй, закажу себе бифштекс, уж его-то никак нельзя испортить. А то ведь никогда не знаешь, что эти чертовы южане подложат тебе в тарелку. Мой сосед — его зовут Петерсен, Олаф Петерсен, механик — так вот, мой сосед рассказывал мне, когда вернулся из…
— Все это очень любезно с вашей стороны, господин Петерсен, но…
Нильсен попытался пройти мимо болтливого господина.
— Нет, Петерсен — это мой сосед, механик, Олаф Петерсен. А меня зовут Матиессен, Леонардо Матиессен, но зовите меня просто Лео. Мать дала мне имя Леонардо, поскольку вычитала, что был один великий художник, которого так звали. Все эти популярные статьи в журналах — она страсть как их любила. А что, как вы считаете, ведь читая их, действительно много чего можно почерпнуть, а? Вот и меня, если бы не этот журнал со статьей, попавшийся на глаза мамочке, сейчас звали бы как-нибудь по-другому. Ведь правда забавно, если бы не статья, то я…
— Извините, но нам действительно уже пора. Мы с удовольствием поболтаем с вами как-нибудь в другой раз — Нильсен едва скрывал нетерпение.
— Ах да, конечно, конечно. — Матиессен немного посторонился и одарил на прощание каждого из членов экипажа в отдельности ослепительной улыбкой.
Уже спустившись в вестибюль, Кари вдруг резко обернулась и взглянула на лестничную площадку. Матиессен все еще стоял там. Ей показалось, что теперь взгляд у него вовсе не такой, как раньше, — наоборот, серьезный и задумчивый, какой-то изучающий. Увидев, что за ним наблюдают, он сразу же снова заулыбался своей широкой, восхищенной улыбкой и помахал ей сначала одной, а потом, видимо не удовлетворившись этим, обеими руками.
Глава 13
На следующий день с утра небо сияло ясной голубизной, и обосновавшиеся в Фуншале туристы начали уже было подумывать о купании. Но ближе к полудню вновь надвинулись темные тучи, и тем, кто уже направлялся к городскому пляжу или бассейнам крупных отелей, пришлось спешно ретироваться и искать укрытия в маленьких кафе, разбросанных тут и там в центре города. Здесь за столиками они собирались небольшими группами, на все лады проклинали погоду и пытались утешиться стаканчиком сладковатой, терпкой мадеры. Правда, некоторые туристки все же отваживались время от времени выскакивать под все усиливавшийся дождь. Прикрываясь зонтиками и натянув на себя прозрачные пластиковые плащи, они бегом, прыгая через лужи, достигали ближайшего магазинчика, где продавались вышитые скатерти, блузки и платки… Все эти товары подвергались тщательнейшему осмотру и разбору; при этом дамы проявляли себя истинными знатоками и ценителями. Узор и качество вышивки во всех бесчисленных мелких заведениях подобного рода были практически одинаковыми, и — немудрено — ведь это была та самая "фирменная продукция ", которой кормилось большинство населения острова. Однако магаэинчииоа было такое количество, что это порождало в иностранках нерушимую уверенность, что среди них можно найти тот единственный, где цены на все товары в два раза ниже.
Каждую из дам, по внешности которой можно было заключить, что она гостья из Скандинавии, сопровождал один или несколько мальчишек восьми-десяти лет. Все они были великие мастера втягивать голову в плечи чуть ли не по уши или же странным образом искривлять шею. При этом они провожали иностранную даму умоляющими взглядами изголодавшегося человека и одной рукой указывали на свой живот, протягивая вперед другую в ожидании подачки. Однако стоило кому-либо из них достичь желаемого результата, как в тот же самый миг голодное выражение сразу же исчезало с лица, щеки из впалых становились толстыми, к паренек с довольной улыбкой спешил за угол к приятелям похвастаться своей добычей. Правда, хоть и редко, но встречались здесь также и такие нищие, которым не надо было втягивать живот и щеки, чтобы показать, насколько они голодны. В основном это были женщины в лохмотьях, с глубоко запавшими глазами, вдруг неожиданно выступающие вперед из каких-то закоулков или подъездов домов и со смущенной мольбой протягивающие к туристам свои худые руки. Поначалу это зрелище вызывало у скандинавов неподдельное содрогание, однако уже через пару дней все привыкли к нему, как к неотъемлемому звену уличных пейзажей всех южных городов.
В полдень дождь немного ослабел, однако небо по-прежнему было все затянуто тучами, и туристы не рисковали покидать свои убежища в кафе и магазинчиках.
В углу небольшого заведеньица, представлявшего собой некую смесь распивочной и сувенирной лавки, сидели капитан Нильсен и второй пилот Кок. На столе перед ними рядом с двумя полными красовались уже четыре пустых стакана, набитая до краев окурками пепельница и почти опорожненная пачка сигарет. Летчики сидели молча. Кок, подперев голову руками, задумчиво созерцал дождь и едва различимый сквозь мокрое стекло сад на противоположной стороне узкой приморской улочки. Капитан погасил в пепельнице окурок, одним глотком опорожнил стакан, достал еще одну сигарету и снова закурил. В промежутках между глубокими затяжками он, не отрываясь, смотрел на медленно растущий на конце сигареты, которую он нервно мял между пальцами, столбик пепла. Внезапно он отвлекся от своего занятия и устало взглянул на Кока:
— Интересно все же, верит полиция показаниям того пассажира или нет?
— Что-то не пойму, о чем это ты? Кок с любопытством посмотрел на него.
— Ну, о том, что рядом с гардеробом тогда он никого не видел. Ведь кто-то же должен был убрать труп.
— Кто же?
— Может, одна из девушек или же они вместе. Хотя, мне кажется, невероятно, чтобы обе они были замешаны в этом деле. А ты как думаешь?
— Вряд ли, скорее, только одна из них. Но, конечно, вполне возможно, что исчезнувший пассажир по той или иной причине покрывает ее. Кто знает… Все-таки давай лучше сменим тему.