Позднее, в шатре командующего войском, Гуго де Пейн рассказал собравшимся военачальникам о том, что пришлось им пережить за последние два месяца. Около часа слушали его убеленные сединами и покрытые шрамами рыцари, не перебивая и затаив дыхание. Описываемые им события походили на чудо, которые встречались лишь во времена Годфруа Буйонского, соратниками которого были многие из находившихся в тот вечер в шатре. И общей мыслью было, что здесь не обошлось без помощи Господа, который не дал египтянам прорваться в Святую Землю.

— Вы с честью выполнили свою задачу, непосильную простым смертным, — произнес наконец граф Танкред, когда Гуго де Пейн умолк. — И слава о вашем подвиге прогремит по всем христианским странам. Теперь же вы заслужили со всеми вашими рыцарями отдых, и я просто настаиваю на вашем отъезде в Иерусалим.

— Но это невозможно, — хладнокровно промолвил де Пейн. — Слишком многое связывает нас с этим ратным полем. И никто из тамплиеров не согласится покинуть его добровольно.

Не ожидавший иного ответа граф Танкред почтительно наклонил голову. Он уже давно убедился, что переубедить мессира в том, что он считал правым — было пустой тратой времени.

— Воля ваша, — согласился он. — Но обещайте мне хотя бы больше не рисковать собой. Ваша жизнь — слишком дорога и нашему королю Бодуэну, и мне лично, и всем честным рыцарям Палестины. Как и жизни всех тамплиеров.

И с этими словами, прозвучавшими негромко, но торжественно, все, кто присутствовал в шатре графа Танкреда, поднялись с мест, подняв кубки за здоровье Гуго де Пейна и его сподвижников.

Вся следующая неделя прошла более-менее спокойно: подтягивались запоздавшие отряды рыцарей, укреплялся лагерь, происходили мелкие стычки с египтянами и сельджуками, словно проверяющими прочность войска графа Танкреда. Гуго де Пейна очень обрадовала встреча с появившимся через трое суток князем Васильком, прибывшим со своей дружиной в распоряжение командующего. Объявились и старые недруги тамплиеров — барон Жирар, граф Рене де Жизор, наместник Цезарии Шартье-Гримаса. По настоянию Гуго де Пейна трое его рыцарей все же были отправлены в тыл: маркиз де Сетина, Андре де Монбар и Виченцо Тропези, которых сопровождали Сандра, Корденаль и Аршамбо. Все остальные чувствовали себя достаточно хорошо, не допуская даже мысли о кратковременном отдыхе. Барон Бломберг также быстро оправился после того, как чуть не был раздавлен щупальцами подводного чудовища. Единственное — что у него осталось от встречи с ним это появившееся в речи заикание, и теперь, чтобы сказать самую простую фразу, ему приходилось произносить и выговаривать ее так долго, что не каждый собеседник способен был дослушать ее до конца. Впрочем, барон никогда не страдал многословием и не особенно переживал от появившегося дефекта речи.

Как-то раз внимание Бизоля привлек внушительный рыцарь в темном бархатном плаще, проехавший сквозь лагерь к своему шатру. Держался он так строго и надменно, что стоявшие у него на пути поспешно отходили в сторону, а он, казалось, ни на кого не обращал внимания. Рядом с ним на низкорослой лошади ехал то ли оруженосец, то ли слуга, по виду напоминающий иудея, обращавшийся к рыцарю, тем не менее, запросто, без церемоний. Бизолю показалось, что он узнал этого рыцаря, но мелькнувшая мысль была слишком невероятной, и он махнул перед глазами рукой, как бы отгоняя ее.

— Вы не знаете, кто тот человек, проехавший сейчас мимо? — обратился он к меднобородому историографу Фуше Шартрскому, прибывшему вместе со свитой графа Танкреда.

— Моя обязанность — знать все, и все — запоминать, — улыбнулся летописец. — Это недавно прибывший ко двору Бодуэна бургундский барон Робер де Фабро, весьма загадочная личность.

— Как? — воскликнул Бизоль, вспомнив свое посещение с друзьями пустыря возле домика Тропези в Яффе, подземные этажи и колдующих над плененным рыцарем иудеев из Толедо. — Тот самый!

И он немедленно поспешил к шатру барона де Фабро, надеясь расспросить того о его злоключениях и как, черт побери, ему удалось вырваться из рук злодеев. Но дорогу ему преградили несколько солдат, чьи характерные носы не слишком пришлись по душе Сент-Омеру. Растолкав их в стороны, Бизоль откинул полог в шатер и вступил внутрь. Барон де Фабро (а это был действительно он!) сидел вполоборота к нему и разговаривал не с кем иным, как с профессором из Толедо, обещавшим прочистить мозги пленнику. Увидев Бизоля, профессор умолк и скользнул за ширму, а сам барон холодно посмотрел на вошедшего.

— Мы ведь, кажется, знакомы? — смущенно произнес Бизоль, натолкнувшись на ледяное молчание. — Помните, Труа? Турнир… Я видел вас и еще в двух местах позже… Но оба раза вы … были, как бы не вы.

— О чем вы изволите говорить? — глухо сказал барон, а голос его прозвучал словно из водосточной трубы. Бизолю было совершенно ясно, что Фабро не узнает его. Но это было невозможно: после турнира в Труа, когда воины сняли шлемы, они еще долго обсуждали все перипетии боя, а после, за праздничным ужином, выпили вместе не один кубок вина. Неужели над ним так хорошо поработали, что он совершенно потерял памятью. И что же тогда он представляет собой? Боевую машину, которой управляют издалека? Кто он теперь?

— Возможно, мы и встречались, — надменно сказал барон. — Но очевидно никогда не были близкими друзьями и это не дает вам повод столь бесцеремонно врываться в мой шатер, тем более, когда я занят.

— Прошу прощения, — потупясь произнес Бизоль, поняв, что дальнейший разговор бесполезен. Еще раз взглянув на ничего не выражающее лицо барона, на его пустые, словно безжизненные глаза, он повернулся и вышел из шатра.

— Странно! — пробормотал он вслух, возвращаясь к себе. — Мой ум отказывается понимать происшедшие с ним метаморфозы… Надо рассказать обо всем Гуго… — и с этими словами, успокоившись немного, он отправился на поиски своего друга, разыскав его в стане князя Василька.

— Не торопитесь с выводами, — заметил Гуго, выслушав Бизоля. — Возможно, барон просто сделал вид, что не узнает тебя, поскольку ему неприятно все, связанное с его прошлым. Кому приятно помнить о том, что ты побывал в лапах иудеев и был беспомощен, как кукла? Посмотрим, как поведет себя Робер де Фабро дальше.

— Изволь, — согласился друг. — Но знай, что все это мне чертовски не нравится. И почему рядом с ним крутится этот профессор из Толедо? И другие, которых мы видели тогда на пустыре с Виченцо и Сандрой. — И Бизоль, покачивая головой, ушел прочь.

Конец декабря был отмечен мелкими стычками с египтянами, а в начале 1114-го года их войска перешли в решительное наступление. Несколько дней длилась грандиозная битва за укрепленные позиции в районе Синая; тысячи воинов с той и другой стороны сложили здесь свои головы. Победа склонялась то к султану Насиру, то к графу Танкреду, но никто из них не смог одержать вверх. Вот как описывал штурм лагеря христиан историограф Фуше Шартрский, не расстававшийся со своими тетрадками, даже в минуту смертельной опасности:

«…натиск мамлюков был столь силен, что, казалось, ряды рыцарей должны неминуемо опрокинуться, а ворвавшиеся в лагерь египтяне истребят все живое… Но сила Святого Креста оказалась крепче кривых мусульманских сабель. Отчаянную храбрость и мужество показали тут рыцари, неутомимые в жажде боя — сам граф Танкред, барон Бломберг, Зегенгейм, де Пейн и Сент-Омер, многие другие, чьи имена после были на устах у всех благочестивых христиан… Но даже их смелость не смогла бы остановить вражеский прорыв, если бы не Божье знамение, посланное с небес! В самый разгар сражения серебристое облако возникло средь ясного неба, заслоняя собой солнце. Оно кружилось над битвой, словно всматриваясь в несчастных, гибнущих на земле. А потом медленно стало опускаться на поле брани… Тысячи людей застыли на месте, побросав или опустив вниз оружие… Страх обуял ратников, ужас проник в каждую душу и многие бежали, не выдержав тяжести непознанного… Лишь один смельчак, не желая останавливать свою ярость, метнул тяжелое копье в самую середину чудесного облака, словно гоня его прочь: и железо зазвенело, ударившись о твердь… Смельчак этот, по прозвищу Одноглазый Роже, угрожавший подобно греческому герою Идоменею самому Всевышнему, был тотчас же сражен неведомой струей, вырвавшейся из оного облака, а потом накрыт им и исчез с лица земли. И больше никто и никогда не видел отчаянного храбреца, не убоявшегося вступить в бой с нечеловеческой силой. Люди вокруг облака попадали ниц, укрыв головы руками, а египтяне в страхе и ужасе бежали назад, вернувшись в Син-аль-Набр… Серебристое облако же, напоминающее блюдо, вскоре исчезло, поднявшись высоко в небо… И в этот день сражения больше не было.»