— А куда же ты, Прохор Афанасьевич, путь держишь?
— На ученье!
— Так еще ж рано!
— Кому рано, а мне в самый раз. Меня же Виктор Игнатович поджидает. Перед занятием мы всегда с ним советуемся — как и что. Без меня он ничего не решает.
Нетрудно догадаться, что тут Прохор уже сказал лишнее: Виктор, разумеется, его не ждал. Старику просто хотелось еще засветло пройти по станице, чтобы повстречаться с людьми, а потом на часок заглянуть к Тимофею Ильичу — давно он собирался навестить стариков Тутариновых.
В этот день Тимофей Ильич не ждал гостей. Примостившись на низеньком стульчике возле окна, он чинил сапог. Ниловна сидела на лежанке, задумчиво поглядывая на окна, и думала о том, что куры, наверное, давно уже взобрались на насест, что пора бы доить корову, но не хочется покидать теплое местечко. А между тем начинало вечереть. Наступил тот час короткого зимнего дня, когда на дворе еще светло, а в углах хаты уже гнездятся сумерки. Видя согнутую спину мужа, Ниловна мысленно ругала Тимофея Ильича за то, что так долго не бросал работу.
«И чего сидит? Только глаза портит, — думала она. — Или дня не хватает?..»
Высказать же свое недовольство вслух побоялась. Потом вспомнила Сергея, и сердце у нее тревожно забилось.
«Домой не заявляется, — сокрушалась Ниловна. — Где-то он там, бедняжка, раскатывается? Небось и голодный и холодный».
В эту минуту ей так захотелось, чтобы открылась дверь и вошел Сергей — тогда бы она не пошла, а побежала доить корову и напоила бы сына парным молоком.
Только она об этом подумала, дверь и в самом дело отворилась, но на пороге появился не Сергей, а Прохор.
— Здоровы булы, хозяева! — сказал Прохор, снимая у порога калоши. — Сумерничаете?
— Поджидаем электричество, — ответил Тимофей Ильич, держа в зубах конец дратвы.
— Дело хорошее, — важно ответил Прохор. — Все поджидают.
Тимофей Ильич положил сапог на подоконник, вынул кисет и сказал:
— Хорошее, да дюже длинное. Вот ты, Прохор, там монтерничаешь, а скажи мне по совести: когда ж мы дождемся свету?
Теоретически могу ответить: все дело упирается в воду.
— Знать, за этим только и остановка?
— А как же? — Прохор протянул руку к кисету. — Эта машина не на каком там газе движется, а на воде. Тимофей, да ты пришел бы и поглядел, какое мы там чудо сооружаем.
— Не ходил и не пойду.
— Отчего ж у тебя такое намерение?
— Чего ж мне туда ходить? Ни черта я в том не смыслю, да и не хочу думками себе голову заморочивать.
Прохор рассмеялся.
— Там же ничего нет такого заковыристого! Все просто. — Тут Прохор развел руками, ибо почувствовал, что выпал случай показать свою осведомленность в электричестве. — Я всю эту механику назубок изучил. Ты приходи завтра и ни к кому не обращайся, а прямо задавай мне разные вопросы. Я тебе по-простому и покажу и расскажу. А ты вот меня спроси: что такое есть свет?
— Свет да свет! — перебила Ниловна. — Вот я вам зараз подам свет.
Ниловна зажгла лампу, поставила ее на стол и пошла доить корову.
— Ну, ежели ты такой дюже стал грамотный, — заговорил Тимофей Ильич, — тогда объясни мне одну загадку.
— Какую?
— А вот послушай. — Тимофей Ильич достал из печурки кусочек бумаги, куда он записал сообщенные Марфой Игнатьевной слова, подошел к лампе, надел очки, прочитал. — Что означают такие слова: альпера, вольта и лошадиная сила? Вот оно какая у меня загадка!
— Так, так, — сказал Прохор, поглаживая усы. — Так ты, Тимофей, захотел знать эти слова? А на что они тебе понадобились?
— То дело мое. А ты поясняй!
— Или тоже изучаешь? — допытывался Прохор.
— Какое тебе дело? Хочу знать — и все! — стоял на своем Тимофей Ильич. — Может, у меня есть своя цель.
Прохор задумался и долго мял усы, а Тимофей Ильич терпеливо ждал ответа.
«И где он выдрал такие слова? Сам сапоги чинит, а в голове — погляди на него, какие мысли. Знал бы — и не заходил».
Но надо было как-то выходить из затруднения.
— Поясняй, поясняй! — торопил Тимофей Ильич.
— Могу! — решительно заявил Прохор, снял кубанку и погладил ладонью вспотевшую лысину. — Ну, сказать — лошадиная сила? Что же тут непонятного? Всякая лошадь имеет силу — вот и весь ответ!
— Допустим, лошадь имеет силу, — согласился Тимофей Ильич. — А еще два слова?
— Те слова — то же самое, только на научной почве, не моргнув глазом, ответил Прохор. — Все это — техника!
— Э-э! Прохор, Прохор, скажи, что ничего ты не смыслишь.
— Смыслить-то я смыслю, — оправдывался Прохор, — но тут, Тимофей Ильич, такая научность, что до тонкостев сразу не дойдешь. А вот ежели хочешь, то я тебе поясню, каким путем проникает в твою хату электричество.
— Это я и сам знаю. По столбам.
— Не-е-е! — значительно протянул Прохор. — По столбам-то — еще не главная вещь! Главная вещь, Тимофей Ильич, ежели хочешь знать, в том, чтобы иметь понятие. Для наглядности скажу: та турбина, какую мы на быках привезли, будет вырабатывать такую силу, что ежели, допустим, без ума с нею обращаться, то она может всю станицу вмиг сжечь. Припоминаешь, как у нас в грозу сено горело? Мокрое, а пылает, как свечка.
— Так то ж от молнии.
— Ты послушай меня, а тогда уже и возражай. — Прохор подсел ближе к Тимофею Ильичу. — Ток именно и есть самая настоящая молния, только на небе она как-то сама по себе вырабатывается — этого я не знаю, а тут она от машины идет. А силу имеет могучую!
— Так почему ж та молния не делает человеку вреда?
— А потому, что эта молния, сказать, ручная. Ученые люди приручили и таким путем ввели в обиход.
— Как же это понять? — насупив брови, спросил Тимофей Ильич. — Незримую вещь — и приручить?
— Поясню. — Прохор погладил усы и долго молчал, как бы давая этим понять, что пояснить не так-то легко. — Предположим, что мы имеем реку, — для примеру возьмем нашу Кубань. Что она делает в разлив?
— Известно, — проговорил Тимофей Ильич, — бушует!
— А тебе, допустим, требуется полить огород, и ты направляешь ту реку на плантации… Что из этой затеи может получиться?
— Ну и чудак же! То ж стихия!
— Постой, постой! Стихия — это верно, но можно ее перепрудить, в цемент заковать, а потом уже провести трубы или ручейки и на грядки, и на водопой, и дажеть тебе в хату — и уже нет стихии, а имеется человеку одна выгода. Так оно получается и с током. С помощью таких разных приспособлений эту громадную силу можно направить куда хошь — и в лампочку, и в мотор, и в плитку, чтобы на ней сало жарить, и в чайник, и дажеть в утюг, чтобы было бабам облегчение. Вот в чем главная вещь!
— И ничего я тебе не верю, — склонивши голову, возразил Тимофей Ильич. — Ты говорил про воду — тут я согласен, потому как вода — зримая, ее можно в ведро зачерпнуть, умыться, и ежели она течет по трубам или ручейками, то все наглядно. А вот скажи: ты видел, как ток идет? Э! Не видел! А ежели своими глазами не видел, то и голову мне не морочь!
— Какой же ты непонятливый! — Прохор даже покачал головой. — Я бы тебе все доказал, да нужно мне спешить на курсы.
— А ты докажи, — ежели можешь! Докажи!
— В другой раз докажу, — со вздохом ответил Прохор, вставая.
— Ну, ну, подучись, — с усмешкой сказал Тимофей Ильич, провожая гостя.
Всю дорогу от Тутариновых до школы Прохор не мог успокоиться и продолжал спор с Тимофеем Ильичом. В голове его вдруг появилось столько, как ему казалось, неоспоримых доводов, что хоть возвращайся обратно, да и только! Прохор даже хотел вернуться, и, надо полагать, разговор с Тимофеем Ильичом затянулся бы до полуночи, а то и дольше, но тут совсем близко засветилась окнами школа.
В коридоре собрались курсанты, и Прохор, поправил кубанку, подошел к ним. Вскоре прибыл и Виктор, но не один, а с Ириной, и учеба началась. В этот вечер курсанты изучали «Устройство сетей высокого и низкого напряжения» — тема, безусловно, важная, но мы не станем подробно излагать весь ход занятий, а скажем лишь о том, что Виктор очень понятно объяснял, какие бывают виды электропередачи высокого напряжения; как устанавливаются линии специального сельскохозяйственного назначения; что собой представляют линии электропередач низкого напряжения, какой должна быть высота столбов и какое допускается расстояние между проводами и поверхностью земли в обычных местах и при пересечении дорог…