– А ты знаешь, – говорила Маргарита Анне, не таясь Конрада, – может я уйду от него! Как знать, как знать… Спрос на сволочанок не спадёт никогда!
Крутое настроение было вчера у Стефана, когда кирял он со сверстниками-одногодками, сынками-дочками офицеров Органов. По фигу было сынкам да дочкам, что своим присутствием на этих проводах роют они могилу высокопоставленным своим папашам. Пожурят-пожурят папочки, да успокоятся: дефицит кадров плюс не 37-й год.
Лились ручьями ликёры, коньяки, коктейли, дымили «Ронхиллы», «Кэмелы», «Ротмансы». Тут-те «Чинзано», там-те «Мартини». Пьянка тинэйджеров неуёмна, пьют тинэйджеры до упаду. Под вино говорились речи крамольные, антипатриотичные – желали все Стефану процветания и благоденствия на новой родине и на чём свет стоит костерили родину собственную.
Ох, куражился Стефан, ох гоношился... «Не отдам, – кричал, – родительский флэт сермяжному совку» и крушил аравийские мебеля, и рвал трансильванские обои, и гельветскую сантехнику долбал тяжёлым тесаком. А как ноги держать перестали, посередь трёх тёлок улёгся, ублажайте, суки, в хвост и в гриву, и те ублажали, как ни грозился выкинуть их в окошко восьмого этажа генералов сын Рюдигер-бизон. Зáвидно, падла? Зáвидно?
И теперь с похмелья осоловевший, квёлый, с глазами навыкате и полуоткрытым ртом, Стефан вёл себя тишайше и благопристойнейше, стараясь попадать в такт аршинных шагов фон Вембахера.
Но вот оформление закончилось, а времени до отлёта оставалось ещё много. Фон Вембахер здраво рассудил, что ему лучше быть подле Маргариты, а Стефан пошёл в «дьюти-фри» – его мучила жажда.
Маргарита, не стесняясь инспектора, во весь голос кощунствовала:
– Я всё время думала: хоть бы варяги пришли! Ведь нас теперь запросто можно прибрать к рукам… Но кому мы нужны? Раньше они с удовольствием цивилизовали бы медведей… А теперь цивилизовывать некого. Себе дороже!
Наконец, объявили посадку. Певучие отъезжанты устремились к деску, толкаясь локтями и наступая друг другу на ноги. Преимущественно это были горячие южные люди – с трудом иностранные девицы убедили их выстроиться в правильную очередь.
Фон Вембахер подал руку Маргарите и помог ей подняться со стула. Но только он собрался пристроить её в хвост очереди, как вдруг она обвела зальчик заплаканными глазами и взвизгнула:
– Господи!.. А где же Стефан-то?!
Стефана в самом деле нигде не было.
Фон Вембахер и заскучавший с безделья Конрад ринулись в «дьюти-фри». Вежливые продавщицы развели руками и с приятным акцентом сказали, что молодой человек действительно был здесь и выпил стакан сока, но вскоре ушёл.
Бывший подполковник тут же принял бразды командования:
– Вы – налево, я – направо!
– Где Стефан? Господи, да где же Стефан-то? – причитала Маргарита. – Куда же он, Господи, запропастился?!. А ведь уже пора… Господи, Господи… Как же, как… ведь это последний шанс… Я ни минуты… ни секунды не могу оставаться в этой стране!!!
Она выбегала за ворота аэропорта, маячила вдали, возвращалась…
Посадка тем временем закончилась. Анна сжимала в охапку бьющуюся в судорогах Маргариту и убеждала девиц на деске немного повременить.
Девицы вошли в положение, одна из них любезно согласилась предупредить экипаж. Даже неприступный инспектор взялся утешать Маргариту.
Вскоре явился вусмерть упыхавшийся Конрад. Он никого не нашёл.
А через некоторое время явился и фон Вембахер, тоже запыханный, но не потерявший головы.
– Вот что, милая Марго, – сказал он ласково. – Я продолжу поиски, а ты лети. На крайняк мы вылетим следующим рейсом.
– Отто, постой, но как же... – задёргалась Маргарита. – Как же я без вас?..
– Марго, будь мужественной. Приедешь – сразу позвони дяде Карлу. Сра-зу!.. Мы прилетим завтра, – убеждённо сказал фон Вембахер и крепко прижал Маргариту к себе. Та обмякла и утихла.
– Ну… ну… Анхен, я же, я… я буду счастлива! Я отдохну… Боже мой, вдруг отдохну!?
Крупные круглые слёзы цвета макияжа текли по лицу Маргариты, она держалась за Анну хваткой дзюдоиста. Её оторвали и повели к трапу. Она споткнулась на первой и одиннадцатой ступеньках, стукаясь носом о чью-то необъятную спину. Она то и дело оборачивалась и отчаянно махала рукой. На самом верху она опустила руки, остановилась, мешая идущим вслед и стала что-то кричать, что – Анна не слышала. А на самом деле Маргарита произносила приблизительно следующий текст:
– Анхен… Я никогда больше не увижу тебя… Мне страшно, Анхен… Ты погибнешь… Я… мне страшно!..
Тут же Маргариту впихнули в чрево самолёта, впихнулись сами, трап убрали. Анна трижды плюнула через левое плечо. Понарошку, конечно.
Тем временем фон Вембахер решительно двинулся к выходу, за ним следовал Конрад. И вдруг путь бывшему подполковнику преградил чернявый, юркий. нацменского вида зевака.
– Браток! Слышь… Ты не летишь? Не поспеешь, браток. Уже всё. А билет всё одно пропадёт. Продай его мне... Ну рискнём! Главное, когда мимо проходишь, не дёргаться – читайте, завидуйте… Ну… Ну это мой единственный шанс… Ну я ж тоже человек. А, браток?
– Офонарел, дядя? – отмахнулся фон Вембахер. – А аусвайз с фотокарточкой?
– Да перестань ты, они ж близорукие… для них все белые на одно лицо… Теперь фотографируют так… может ты, может я, может тёща моя...
– На, держи аусвайз. Лети. Отстань.
– Ай, благодарю, браток… Ай, спасибо, браток…
– Да не за что пока!
Чернявый побежал к пропускному пункту, а фон Вембахер – от него. Бежал и Конрад, думая: как теперь подполковник получит визу?
Фон Вембахер, Анна и Конрад больше не разлучались. Совместно они обошли неработающие туалеты, ютящиеся в бывшем терминале мелкие фирмочки (их была не одна дюжина) и дошли до зала вылета внутренних авиалиний.
Этот зал тоже был полупуст. Лишь самые отчаянные головы в Стране Сволочей ещё отваживались летать по воздуху – Конрад знал из газет, что самолёты через один падали.
Находившиеся здесь немногие отчаянные головы ничего знать не знали и видеть не видели. И лишь один присутствующий пристально смотрел на троих хорошо одетых людей, чем-то явно серьёзно встревоженных.
Это был древний помятый затрапезный дед лет сорока. Из него текли сопли и свежая юшка, босые ноги ороговели, на самом интересном месте не хватало двух пуговиц. Он терпеливо ждал, пока до него дойдёт очередь. Когда же троица подошла к нему, он встал с пола и не дожидаясь вопроса изрёк:
– Пошли, чё покажу...
И дед завёл троих следопытов за угол терминала и ловко протиснулся в какую-то дырку в заборе. Конрад понял, что он не пролезет. Но пролез фон Вембахер.
Через некоторое время они с дедом просунули в дырку завёрнутое в дерюгу чьё-то бездыханное тело. Вся дерюга была в крови, и широкий кровавый след стекал наземь при каждом шаге.
Дед решительно затребовал вознаграждение. И лишь получив несколько новеньких зелёных бумажек, начал рассказ.
Рассказчик не был златоустом, поэтому его версия случившегося даётся в пересказе. Денно и нощно он пасётся у врат международного аэропорта – здесь всегда есть чем поживиться. Но сегодня он пасся не один – в кустах караулила шобла отроков – мабуть, из соседнего селенья, а мабуть и нет.
Они положили глаз на Стефана, ещё когда тот входил в зал вылета. («Точно-точно. – сказал фон Вембахер, – я видел группу подростков», и Анна это подтвердила – один Конрад ни на что не обратил внимания). Пламенные сердца отроков забились чаще, когда они увидели, что такой же, как они, недоросль собрался навсегда покидать Родину. То ли их патриотическое чувство было глубоко уязвлено, то ли, напротив, им очень захотелось поменяться со счастливцем местами – так или иначе они только о нём и говорили, и говорили притом в самых сильных выражениях. Огорчённые, скулили мальчики: где справедливость? Нам землю жрать, на голых досках спать, а этот задохлик крем-брюле хавать будет, стёганым одеялом укрываться. А тут, на их счастье счастливец нарисовался вновь – искал работающий сортир («это после дьюти-фри-то». – смекнули все). А работающий сортир – только на внутренних авиалиниях, вот он туда и попёрся. А отроки – за ним. Ну и дед-рассказчик – тоже, из голимого любопытства. В сортире отроки окружили Стефана и сделали ему предъяву. И один из них сцапал Стефана за грудки, но Стефан не лыком шит, каратэ обучен, кунг-фу, джиу-джицу, тайцзиюань, у-шу – кияа, кияа… Мальчикам было очень больно, по нонешним временам такого не прощают. При ножах были все. Все мстили за отбитые яйца товарищей. Не перевелось ещё товарищество на родной земле.