В голосе Катиш вдруг послышалось столько искренности, что Евгений вздрогнул. Это не поза, это правда!

-- Думаю, Параша имела для подобного поступка гораздо больше оправданий, --прокомментировал непробиваемый Коцебу.

«Душить таких нужно в колыбели!» -- мрачно подумал Евгений, сжимая кулаки.

-- У меня действительно нет оправданий, -- неожиданно ответила девушка. – Иногда мне кажется – я и несчастную любовь к певцу просто выдумала, чтобы объяснить всем, и прежде всего себе самой, почему мне плохо.

-- А почему вам плохо, Катя?

-- Потому что моя жизнь пуста. Не только моя, разумеется. Все так живут. Но они привыкли, а я никак не могу. Посмотрите вокруг. Дяде лишь бы наесться от пуза. Высшее проявление его духовности – обожествление свиньи. Он готов смотреть на нее день и ночь и не обменял бы даже на шедевр великого Леонардо. А ваша тетушка, что ли, лучше? Погрязла в хозяйстве, и больше ей ничего не надо. Никогда не знала и не узнает, что такое любовь – и при том вполне довольна.

-- А с чего вы взяли, -- медленно и осторожно проговорил Александр Александрович, -- будто моя тетушка не знает, что такое любовь? Ей как раз это известно.

Катиш усмехнулась.

-- В юные годы увлеклась гусаром и танцевала с ним на балах?

-- Примерно так, -- серьезно ответил собеседник. – Только артиллеристом. Он погиб на турецкой войне. И тогда двадцатилетняя Лиза отдала все свое приданое на устройство госпиталя. Все, до копейки. Родственники ее отговаривали – но она уже в те далекие времена была упряма, если твердо знала, чего хочет. Долгие годы она прожила с моею матерью, своей сестрой. Кстати, несмотря на отсутствие денег, могла удачно выйти замуж – очень уж была хороша. Но для нее существовал только Дмитрий – неважно, что он был давно мертв. Я проклинаю судьбу, которая передала Осинки мне, а не ей. Сколько я уговаривал тетушку принять их в собственность, сколько мы ссорились из-за этого... Не хочется вспоминать. Тетя тратит на себя гораздо меньше, чем я платил бы управляющему, который потребовался бы, не живи она в имении. А ведь она выросла в роскоши, у нее были великосветские замашки. Упрямство и нежелание смирить гордыню – фамильная черта Карелиных, черт бы нас всех побрал! Вы знаете, что тетушка по-прежнему упражняется в трех иностранных языках – французском, английском и итальянском?

Девушка, вздрогнув, уточнила:

-- Итальянском?

-- Именно. Полагаю, вам при страстном увлечении миланским тенором в голову не пришло выучить его язык? А тетушке пришло. Она не жалуется, что жизнь пуста, а отрабатывает на досуге произношение. Вряд ли она найдет подходящего собеседника ближе ста верст от Осинок, однако ее пыла это ничуть не охлаждает.

-- Пыла? – тихо и удивленно повторила Катиш.

-- А вы как думали, Катя? По-вашему, пылки те, кто говорит о чувствах, а не те, кто их испытывает?

-- Не знаю... – чужим голосом ответила девушка. – Не знаю. Господи, как же так? За что это? Почему?

Она заплакала, прикрыв лицо руками, затем протянула их к Коцебу, словно желая броситься к нему на грудь.

-- Идите-ка домой. – Он быстро поднялся со скамейки. – Вас там заждались.

Проводив Катиш долгим взглядом, сыщик, не оборачиваясь, произнес:

-- Евгений Павлович, вам там удобно? Она ушла, можете выходить.

Евгений, вздрогнув, шагнул вперед. Он испытывал жгучий стыд. В первый миг, прячась в укрытие, молодой человек был совершенно убежден, что делает правое дело, собираясь защитить невинное юное существо от лжеца и соблазнителя. Однако разговор оказался не таким, как ожидалось. Не о призраке Параши и не о любви, но в то же время достаточно интимный, чтобы не предназначаться для чужих ушей. Евгения терзало чувство, что он обманул и предал даже не прекрасную Катиш, а Елизавету Николаевну -- чудесную старуху, не вызывающую у него ничего, кроме уважения.

Впрочем, предубеждение к столичному франту подсказало спасительный для совести вариант. А имел ли тот право использовать для обольщения девушки историю собственной тети, которую та тщательно скрывала? Не проболтайся он, Евгений бы не выведал чужую тайну. Значит, виноват Коцебу, распустивший язык, словно павлин перед самкой – роскошный хвост.

Мысль, что история могла быть выдумана, не приходила Евгению в голову. Очень уж она соответствовала чему-то неуловимому, что чувствовалось в Елизавете Николаевне. Именно о таких Некрасов написал поэму «Русские женщины». Полная достоинства, но не кичащаяся им. В глубине души молодой человек ощущал смутное удовлетворение от того, что Катиш узнала о прошлом соседки. Пускай эта история заставила ее плакать, зато в дальнейшем она станет поддержкой.

Получается, не так уж Коцебу неправ. Тем более, он явно собирался не ухаживать за красавицей, а проверить алиби ее дяди. Алиби у Прокофия Васильевича не оказалось -- даже обнаружилось, что в ночь гибели Антонины Афанасьевны он тайком уходил из дома. Неужто старичок изображал призрак? Хотя погодите... приведение-то есть на самом деле, Евгений видел его собственными глазами. Но куклу, набитую опилками, он тоже видел. Запутанная история!

Евгений покосился на сидящего рядом сыщика. Интересно, что он думает по этому поводу? Призрак настоящий или фальшивый? Или бывает по-разному – то истинная Параша, то грубая имитация?

-- Вы, оказывается, толстовец? – исподволь начал Евгений, чтобы завести разговор.

Александр Александрович недовольно фыркнул.

-- Почему образованный человек не может заняться физическим трудом, чтобы его не записали в последователи Льва Николаевича?

-- Разве вы косили не с целью опроститься, стать ближе к крестьянам? – удивился Евгений.

-- Не для того много поколений моих предков развивались, становясь сложнее, чтобы я вдруг решил опроститься, -- возразил Коцебу. -- Да и крестьяне не столь привлекательны, чтобы мне захотелось стать к ним ближе.

-- Тогда зачем вы учились косить? Неужели чтобы...

Молодой человек запнулся, не решившись выговорить «чтобы обольщать юных пейзанок».

-- Вы будете крайне удивлены, -- преувеличено серьезно произнес сыщик. – Но если я учусь косить, моя единственная цель – научиться косить. Что бы вы там ни подумали, испорченный московский юноша, -- он ехидно улыбнулся.

Разозлившись, Евгений вскочил, случайно уронив трость соседа. Поднял ее – и вслух громко охнул. Изящная с виду палка оказалась невероятно тяжелой. А ведь Коцебу поигрывал ею, словно та ничего не весит!

-- Внутри трости свинец, -- ответил на невысказанный вопрос Александр Александрович. -- Это не опрощает, зато развивает силу. К крестьянам тоже не приближает – скорее, позволяет при необходимости от них отбиться.

Он ловко, словно фокусник, покрутил палку в руках.

Подобной намешки Евгений вынести уже не смог. Не прощаясь, он быстро пошел прочь. Умеет этот тип вызвать раздражение! Вроде не сказал ничего обидного, а находиться с ним рядом совершенно невозможно – чувствуешь себя последним идиотом.

Ноги молодого человека гудели от усталости. Неужели до Бобровичей придется идти пешком? Интересно, в деревне есть возницы? Надо порасспрашивать возле церкви, благо, до нее недалеко.

Евгению повезло – на паперти как раз подавал милостыню недавний знакомец. Пожалуй, один из неприятнейших – Станислав Сергеевич Куницын из министерства. Однако он, не чинясь, помахал молодому человеку рукой, и тот решился подойти.

-- Гуляете, новоявленный наследник? Далеко же вас занесло.

-- Да, -- согласился Евгений. – Загулялся, и теперь с ужасом думаю о возвращении.

-- Ну, этому горю можно помочь, -- любезно улыбнулся Станислав Сергеевич. – Я, разумеется, в коляске, а там места хватит и на вас. Сперва заедем ко мне на дачу, а потом кучер отвезет вас в Бобровичи.

Коляска была красного цвета, с щегольскими металлическими деталями.

-- Откидной верх очень удобен при здешнем климате, -- охотно пояснил Станислав Сергеевич. – Кстати, чувствуете, насколько мягкий ход? Совершенно не трясет, несмотря на ухабы. Тут дело в рессорах. У меня они наисовременнейшие.