— Ты демон.

Она подносит влажные подушечки пальцев к губам, когда слезы начинают струиться по ее щекам. Она поворачивается и садится на бордюр, опуская голову в свои руки. Ее пальцы запутываются в волосах, закрывая ее лицо. Я сажусь рядом с ней, соблюдая дистанцию между нами.

— Мне жаль, Фрэнни.

Это неподходящие слова.

— Я не смогла спасти ее. Она в... аду, Люк. — Ее голос перерастает в рыдания. — И я не могу вернуть ее.

— Это не твоя вина.

Она поднимает голову от ее рук и смотрит на меня, пряди волос прилипли к ее мокрому лицу.

— Конечно моя. — Ее низкий голос переходит на рык.

Но затем ее глаза расширяются.

— Ты демон?

Я киваю. Черты ее лица меняются, когда она говорит:

— Ты можешь забрать ее? Из ада, я имею в виду?

В эту минуту, глядя на запечатленную на лице Фрэнни боль, я был готов попробовать, хоть и нет никакого способа сделать это успешно, я мог бы попробовать.

— Если ты этого хочешь, Фрэнни, я постараюсь.

Ее глаза закрыты, и, когда она их открывает, в них на мгновение вспыхивает надежда. Но затем они снова затухают.

— Ты бы не смог спасти ее, так ведь?

Я опускаю взгляд. Меня убивает видеть ее такой.

— Нет.

— Они и тебя убьют.

— Образно говоря.

Я встаю с бордюра, потому что находится в такой близости к ней для меня тяжело и иду по улице. Я поднимаю руки над головой, делая глубокий вдох, размышляя. Когда оборачиваюсь к бордюру, Фрэнни уже стоит, и по ее щекам бегут слезы. Я возвращаюсь обратно, стараясь не смотреть на нее, но, когда я подхожу к тротуару, она протягивает мне руку.

— Люк, прости. Я знаю, это не твоя вина... с Лили.

Я напряженно стою и смотрю прямо перед собой, руки сжаты в кулаки, чтобы не потянуть ее к себе. Потому что я не могу это сделать, как бы сильно я этого не хотел. Я не могу вернуться. За все свое существование я никогда не знал боли, как эта, — боль, когда имеешь все и теряешь это.

Но это меньшее, что я заслужил. Потому что она ошибается. Это моя вина. Все, что произошло с Фрэнни с момента моего появления в Хэйден, — это моя вина. Я уничтожу ее, если останусь. Я пожимаю плечами и отодвигаюсь.

— Фрэнни...

Она снова садится на бордюр.

— Слишком поздно, правда? Я все испортила.

Она прижимает лицо к коленям и сплетает пальцы за головой.

— Я не думаю, что... — начинаю я, но стук моего сердца, отдающийся в горле, не дает словам вырваться. Я иду по тротуару, пока не могу найти слов. — Фрэнни, я просто не могу сделать это снова.

Она не поднимает голову, но звук, что я услышал, был всхлипыванием, и моя кровь похолодела.

— Это... — я пытаюсь подобрать слова, пока она не смотрит на меня, — ... это ошибка, для нас всех. Ты должна понимать, так будет лучше. Я не могу остаться здесь.

Наконец, она поднимает лицо от ее коленей. Она не смотрит на меня.

— Так, это все? Все кончено? — Она смотрит на меня, и ее глаза темнеют. — Думаю, я смогу попытаться не хотеть тебя... если это то, чего ты хочешь.

— Так и есть.

Это то, что я должен сказать, но каждая клетка внутри меня кричит в знак протеста. Я смотрю в сторону дома Фрэнни, чтобы не смотреть на нее, и вижу Габриэля, наблюдавшего за нами с конца дороги. Я наклоняюсь и целую ее в макушку, затем киваю Габриэлю, прежде чем перейти улицу и сесть в Шелби.

Фрэнни

Он ушел. Я почувствовала это. Мое сердце сжимается в жесткий мяч, когда нечто важное в моей... в моей душе? ... скручивается и умирает, оставляя меня холодной и пустой.

Конечно, он больше не любит меня. Как после всего, что произошло, я могла думать иначе? Он предпочел быть демоном, чем быть со мной, и я его не виню.

Я обнимаю руками свои колени и притягиваю ближе к груди, стараясь держать себя в руках.

— Зайди в дом, Фрэнни. Пожалуйста.

Голос Гейба мягкий и низкий, когда он подошел ко мне. Я смотрю на него, потерянно. Он протягивает мне руку, и я принимаю ее. Он помогает мне встать с тротуара и отводит обратно в дом, затем поднимает меня по лестнице и ложит на кровать.

— Тебе надо отдохнуть. Я приду позже.

Паника сбивает мое дыхание, и я торопливо сажусь.

— Пожалуйста, не уходи.

Он смотрит в сторону открытой двери, а потом вытаскивает мой рабочий стул и садится рядом с кроватью.

— Хорошо, — говорит он, сжимая мою руку.

Я ворочаюсь несколько часов, боясь закрыть глаза, потому что каждый раз, когда я это делаю, образы Тейлор, Анжелики, Люка, играют в моей голове. Часто мимо моей открытой двери проходят мама или папа. Наконец, папа выключает свет в гостиной, и комната погружается в темноту. Когда Гейб встает, скрипучее хныканье вырывается из моего горла.

— Я здесь, Фрэнни. И никуда не уйду.

Он вытаскивает мою футболку, в которой я обычно сплю, из под подушки.

— Я просто думал, что ты будешь лучше спать, если тебе будет комфортно и уютно. Я буду за дверью.

Он вышел в гостиную. Дрожь во всем теле не унимается, и я с трудом могу раздеться. Наконец-то, стянув платье и одев футболку, я забираюсь под одеяло.

— Я все, — говорю я, мой голос похож на кваканье.

Гейб возвращается в комнату, закрывая за собой дверь. Он ложится на кровать позади меня.

— Ты будешь в порядке, Фрэнни. Я не позволю ничему случиться с тобой.

Меня охватывает дрожь, когда я думаю обо всем, что случилось со мной — и с теми, кого я люблю — и я знаю, что он лжет, даже если он этого не делает.

Дрожь не проходит. Даже присутствие Гейба не может остановить его. Я прижимаюсь спиной ближе к нему. Но, несмотря на его близость и спокойствие, которое он дает мне, мое сердце по-прежнему колотится в груди. Потому что я знаю, если закрою глаза... снова появятся ночные кошмары о Тейлор и Анжелике.

— Пожалуйста, постарайся уснуть, Фрэнни, — шепчет он мне на ухо.

— Я не могу.

Я дрожу, и он притягивает меня к себе ближе. Я поворачиваюсь в его объятиях и прижимаюсь к нему. Его прохладное дыхание в моих волосах пугает меня, я боюсь потерять контроль над собой. Я прижимаюсь лицом к изгибу его шеи и вдыхаю его запах летнего солнца, стараясь забыть обо всем. Он целует меня в макушку, и дрожь пробирает меня.

Я поднимаю лицо от его шеи и всматриваюсь в его глубокие голубые глаза, светящиеся в бледном лунном свете, и я стараюсь потеряться в них. Чем ближе я к нему прижимаюсь, тем более спокойной я себя чувствую — я знаю из опыта. Он — единственное, что может блокировать боль.

— Фрэнни..., — говорит он, когда я провожу пальцем по его губам.

Я чувствую его дрожь.

Когда я поднимаю лицо к его, и мои губы касаются его губ, его умиротворение окутывает меня, и я прибываю в нежном онемении. Боль в моей груди мгновенно смягчается. Вдруг мое опустошенное сердце ощущается наполненным, потому что он любит меня. Я чувствую это слишком сильно и безоговорочно.

Вот где я хочу быть. Я хочу потерять себя в его мире и любви. Я хочу потеряться, и чтобы больше никто не смог меня найти. Я просто хочу, чтобы обо мне забыли.

Его поцелуй становится менее осторожным. Его губы поглощают меня, помогая мне исчезнуть. Чем дальше я погружаюсь в него, тем меньше я существую. Я нащупываю пуговицы на его рубашке. Он стягивает мою футболку через голову, а его руки и рот продолжают их мягкое прохладное исследование, каждым прикосновением унося меня от себя.

Мое сердце все еще колотится, но теперь уже не от паники. И мое прерывистое дыхание не от страха.

С каждым шагом по направлению к неизбежному я становлюсь на один шаг дальше от боли. Когда он нависает надо мной, я стаскиваю его рубашку с плеч и чувствую его кожу— не прохладную, а горячую. Я целую его в плечо и пытаюсь стянуть с него брюки, желая всего — всего его.

Его горячие губы на моей шее, и он шепчет:

— О, Боже... Фрэнни.

И тогда его рот находит мой, и снова я чувствую медленный огонь под моей кожей, мой жар сочетается с его. Мы вместе движемся к кровати — всего один шаг.