— Вы врач? — спросила она.

— Да, психиатр. Но не только.

Она покосилась на его бриллиантовые запонки.

— Я чуть не приняла вас за профессионального танцора, которых нанимают…

Он засмеялся:

— Нет, я приехал сюда из глубин Азии…

Чутье говорило ему, что Маргарита еще очень наивна, она пребывает пока в том блаженном состоянии, когда человек одинаково охотно верит и во всемогущество науки, и в предопределения судьбы. Он решил ее поразить.

— Кроме того, я — йог.

— Значит, вы знаете все? — теперь засмеялась она.

Он сделался серьезным.

— Люди всегда склонны шутить над тем, чего они не понимают, фрейлейн… — он запнулся, потер лоб и закончил неуверенно: — Фрейлейн Маргарита Виктория… э-э-э… графиня Равенбург-Равенау?

То, что отобразилось на ее лице в этот момент, можно было назвать недоверчивым удивлением. Как будто человеку показали фокус, он чувствует, что его ловко мистифицируют, а как именно — понять не может.

Не давая ей опомниться, Гай взял руку Маргариты в свои руки и заговорил глухим ровным голосом, словно читая по невидимой книге:

— Вижу улицу… это Кляйстштрассе… Вхожу в подъезд серого дома… Надпись на медной табличке: «Граф Родерих Равен бург-Равенау». Отворяю дверь. Пустые вешалки. Направо зеркало, закрытое серой материей. Отворяю двери… Пустые комнаты… Мебель и люстры в чехлах… Пыль… Вхожу в дальнюю комнату. Она чиста. Здесь живет последняя представительница рода, молодая девушка… В прошлом году она окончила гимназию. Сейчас за ней ухаживает пожилой господин, некий генерал в отставке фон Вернер… Комнату заботливо убирает старая кормилица и няня матушка Луиза — единственное в мире существо, которое обожает девушку… Она в детстве звала ее Мави — от первых слогов двойного имени. Так звала девушку и мать, графиня Августа Тереза Эстергази, умершая при родах в фамильном замке на берегу Шуссена…

Маргарита выдернула свою руку из его рук и смотрела уже с испугом. Он вдруг подумал: а не принимает ли она своего нового знакомого за шпика? Порылся в каком-нибудь тайном досье, посплетничал с прислугой и теперь преподносит все в форме ясновидения… Но опасения исчезли, когда он услышал ее тихий, сразу отчего-то сделавшийся хриплым, голос:

— Не надо, прошу вас…

Она больше не смотрела на него, замкнувшись и боясь поднять глаза от скатерти. Положение становилось странным: надо было как-то разрядить возникшую напряженность, и Гай вернулся к своему естественному тону. Спасти его могла только откровенность и неподдельная чистосердечность.

— Простите меня, фрейлейн Маргарита, я просто дурачусь.

Она покачала головой, и он продолжал извиняющимся голосом:

— Я действительно много о вас знаю. Специально интересовался.

— Зачем? — она наконец подняла глаза.

— Если я скажу: чтобы обеспечить себе успех при знакомстве с вами — это ведь не очень вас обрадует?

Сказанное можно было понимать как угодно. Гай расчетливо взвешивал каждое слово в отдельности и общий смысл фразы в целом, и оттого совесть его восставала при виде полной беззащитности сидевшей перед ним девушки. Мефистофель во вкусе берлинских мьюзик-холлов весны 1938 года — такая роль была ему не по душе… Однако Маргарита, кажется, отлично разглядела двоечтение в слове «успех».

— Все-таки — зачем? — повторила она свой вопрос, и голос ее вновь обрел обычное звучание.

Гай решил рискнуть. Нет, выкладывать все до конца он не собирался, до этого еще далеко, но момент был таков, что или он сделает сейчас же, перескочив сразу через несколько запланированных им этапов, самый радикальный шаг к сближению, или эта девушка потеряна раз и навсегда.

— Мне нужна помощница, которой бы я мог доверять, как себе, — сказал он серьезно.

— Но кто вы?

— Я действительно приехал в Берлин из Азии.

И Гай изложил вкратце биографию наследника богатого плантатора-голландца и под конец показал Маргарите свой паспорт, украшенный множеством различных виз, который, впрочем, она смотреть не захотела.

— Вот теперь вы откровенны, — наивно сказала она, и Гай объяснил ей, для чего ищет помощницу.

В настоящее время он изучает банковское дело, а также финансовую сторону деятельности крупных германских медицинских учреждений. В условиях острой конкурентной борьбы, чтобы рассчитывать на успех, необходимо досконально знать конъюнктуру и хотя бы в общих чертах — перспективы. Для этого надо уметь разбираться в сложном механизме экономики, пружиной которого, как известно, является политика (а может быть, наоборот, но от этого не легче). А чтобы, в свою очередь, правильно понимать изгибы политики, надо иметь доступ за ее кулисы.

Очертив таким популярным образом круг проблем и забот, которые одолевают начинающего предпринимателя, Гай свел речь к просьбе: не согласится ли фрейлейн Маргарита поступить к нему на службу, скажем, в качестве референта? Ее обязанности он сам представляет себе еще довольно смутно, но одно может обещать уверенно: работа будет нескучная, даже творческая, Маргарита сумеет проявить все свои способности. Во всяком случае, речь идет не об унылом секретарстве. И, разумеется, платить он будет гораздо больше, чем получает она в спортивном магазине. Маргарита слегка покраснела:

— Вы и об этом знаете?

— Впервые я увидел вас именно там, — ему очень приятно было говорить ей правду. — Вот только не понял, кто такой Гюнтер Валле?

Они долго молчали, потом она вздохнула как-то легко и коротко и сказала с неожиданной улыбкой:

— Валле? Ах, да!

— Знакомый?

— Он живет на одной улице с моей кормилицей. Вернее, жил… У его отца были мастерская и магазинчик… Делал пуговицы, пряжки… Все из металла… Я иногда заказывала у них кое-что…

— Похоже, вы ему очень нравитесь…

Она пожала плечами:

— Это смешно… Герр Шульц объявил мне, что с понедельника могу больше не выходить. Выдал жалованье за две недели вперед.

— Это хозяин спортивного магазина?

— Да.

— Недоволен вашей работой?

— Не столько он, сколько фрау Шульц.

Гай счел уместным пошутить:

— Вот видите, вы уже разбираетесь в тайных пружинах, движущих торговлю. Это лучшая рекомендация при поступлении на новую службу.

Он испытывал уверенность, что Грета согласится на его предложение, и имел все основания считать ход дела удачным. Но его порою жгло нетерпение, он еще не до конца отшлифовал в себе одно бесценное при его теперешней работе качество — умение безошибочно чувствовать ритм событий и точно соизмерять с ними собственные действия, так, чтобы ни в коем случае ни на секунду не опередить события, но и ни на секунду не опоздать. Это сродни жокейскому чувству пейса. Если жокей хорошо чувствует пейс — то есть точно знает в каждый данный момент скачки, с какой резвостью идет его лошадь и какой посыл она еще может выдержать до призового столба, — значит он — мастер, он может выиграть и не загнать понапрасну свою лошадь. Нет этого чувства — лучше не садиться в седло, а мирно чистить конюшню…

Сверх всяких надежд и ожиданий Грета позвонила утром на следующий день, и, видно, радость его так явно прорывалась в голосе, что она спросила после обмена приветствиями:

— У вас сегодня праздник?

Банальный комплимент вертелся на языке, но он давно научился отказываться от всего, что лежит сверху, и потому тоже спросил:

— Ay вас?

— Я переезжаю. Не хотите помочь?

— Ну конечно!

— Вещей совсем мало…

— Я сейчас же выезжаю!

Через десять минут он был у нее.

Вещей действительно оказалось мало: три кожаных чемодана, большой, в человеческий рост, лакированный кофр для верхнего платья, тюк с постельным бельем и подушками и связка книг. Остальное — мебель и прочее, — как объяснила Грета, было продано оптом перекупщику и ушло на уплату долгов.

Гай подрядил на улице посыльного в красном кепи с медным номером, тот погрузил вещи, и они поехали к матушке Луизе. Ехали долго: кормилица жила на Оливаерштрассе. Говорили о пустяках, Грета все время подсказывала дорогу.