На коврике бабушки Вильмы стоял Антон.

– Что вы хотеть? – удивлённо спросила я.

– Я подумал, что я лучше лично посмотрю, в чём дело, – ответил Антон. – Вы были по телефону так взволнованы.

– Да, это верно, – сказала я. – Я знаю, это глупо, но откуда эти люди могли знать, что Хемпели это всё выдумали? Хотите кофе? – Мне было неловко за безобразную прихожую, я хотела завлечь его в более красивые места.

– Нет, спасибо, – ответил он, но всё же прошёл за мной на кухню, где я по-деловому открыла холодильник, достала баночку мармелада и упаковку мясной нарезки и удивлённо на них уставилась.

– Я только хотел убедиться, что с вами всё в порядке, – сказал Антон.

– Большое спасибо, – ответила я, опять открыла холодильник и поставила мармелад и колбасу на место. Вместо этого я достала из холодильника бутылку молока. – Я, к сожалению, очень быстро начинаю волноваться. Моя подруга Труди говорит, что это из-за моего обострённого чувства вины. Например, у меня всякий раз дико стучит сердце, когда я вижу в трамвае контролёра, хотя у меня всегда есть билет. Вам это знакомо?

– Нет, – ответил Антон. – Меня ведь слишком рано высадили на горшок. Чувство вины у меня не работает.

Я снова покраснела.

– Да, э-э-э, знаете, я думаю, что вас вовсе не высадили слишком рано на горшок, – сказала я.

– Ах нет? И что вызвало эту перемену взглядов?

– К сожалению, я получила недостоверную информацию… ну, я действительно совершенно… – Слово – серебро, молчание золото. – Вы всегда были добры ко мне, и я чувствовала… но когда ваша мама меня… – Я замолчала и глубоко вдохнула. – Извините меня за то, что я говорила о купленных женщинах и так далее, – быстро сказала я. – С моей стороны было ошибкой поверить в такую дурацкую историю. И э-э-э…

Антон выжидательно смотрел на меня.

– Вот это я и хотела сказать, – закончила я. За то, что я оскорбила его мать, я извиняться не собиралась.

Антон слабо улыбнулся.

– В детском саду действительно циркулирует слух, что я купил себе жену в тайландском борделе? Что ещё говорят?

– Я думаю, что вам совсем не хочется этого знать, – ответила я. – Кроме того, я как сумасшедшая работаю над распространением противоположного слуха. Согласно которому вы женаты на внучатой племяннице короля Бхумиболя Адульядинга и под прикрытием проводите расследование операций крупнейшего мирового картеля по торговле людьми и наркотиками. За вашу деятельность вас скоро наградят Нобелевской премией мира, а Голливуд хочет купить права на экранизацию истории вашей жизни. Вашу роль будет играть Джонни Депп.

– Да, потому что Тома Круза мы отвергли. Он сейчас до ужаса обижен, – сказал Антон. И потом мы какое-то время стояли друг перед другом и молчали. Я размышляла, не предложить ли мне ещё раз чашечку кофе. В конце концов, я же достала молоко из холодильника.

В этот момент из-за угла появилась Анна в моём самом скупом чёрном купальнике. Она вообще не видела Антона, она нервно поправляла чёрную лайкру.

– Не-е, глянь, это смотрится дерьмово, – сказала она. – Вываливается половина груди и половина попы.

– Э-э-э, Анна, – сказала я. Во мне боролись сочувствие и радость, что Анна попала в ещё более неловкую ситуацию, чем я.

Она смотрела только на купальник.

– Если я подтяну его к попе, то вываливается грудь. Если я натяну его на грудь, то видна вся попа, – продолжала она.

– Но так лучше загоришь, – сказал Антон.

Анна подняла голову и по меньшей мере пять секунд с ужасом смотрела на Антона. На её шее расцвели красные пятна.

– Ой, – в конце концов слабо произнесла она.

– Привет, – сказал Антон, протягивая ей руку. – Я Антон Альслебен. Или герр доктор ягуарный мужчина, как меня любит называть фрау Вишневски.

Одной рукой Анна крепко держала свою грудь, другую она протянула Антону.

– А я – королева малого таза, – сказала она.

В следующую пятницу мы официально открыли домик на дереве. Антон заверил меня, что такому маленькому и образцово надёжному сооружению совершенно не нужно особое разрешение, он уже написал об этом в службу надзора за строительством, равным образом он связался с молодёжной службой и службой надзора за порядком, а также написал герру Бекеру любезное письмо, в котором предостерёг клиентов герра Бекера, то есть Хемпелей, от дальнейших оскорбляющих репутацию действий и высказываний, иначе его клиентка, то есть я, возбудит дело против Хемпелей и согласно параграфу такому-то без сомнения выиграет его. После чего герр Бекер больше не давал о себе знать.

Антон обратился в службу по озеленению, и в один прекрасный день перед моей дверью стоял некий герр Ландхаус, который собирался освидетельствовать состояние деревьев на моём участке. Я не успела оглянуться, как он признал в почти всех моих деревьях ценные экземпляры и запретил мне вырубать их без письменного разрешения. Мне можно было спилить только сербские ели, тут герр Ландхаус ничего не имел против. Хемпели наблюдали за его обходом из своего окна – сначала исполненные триумфа, а потом, когда они заметили, что герр Ландхауз никак не заинтересован в опустошении, с растерянной яростью.

– Да, зачем мы вам вообще писали? – вскричал герр Хемпель, а фрау Хемпель пискнула:

– Мы возложим на вас ответственность, если этой осенью наш водосток забьётся листвой, а мой Хайнрих упадёт с лестницы и сломает себе шею!

– В прошлый понедельник дети нашли здесь огненную саламандру, – сказала я. Я знала, что чисто экологически живая огненная саламандра лучше, чем неживой пенсионер.

Герр Ландхаус хотел сразу же сообщить об этом в природоохранную службу.

– Такие сады – это последний оазис природы в городе, полном туевых изгородей и лавровишни, – сказал он. – Вы можете действительно считать себя счастливой, что вы унаследовали такие ценные деревья. И вы тоже, – сказал он, повернувшись к Хемпелям.

Герр Хемпель сказал несколько загадочно:

– У нас в доме живёт внучечка, чьё счастливое детство целиком на вашей совести.

– Ах, так это были вы, – сказала я герру Ландхаузу. Он не понял, что я имела ввиду.

Во всяком случае, в пятницу после обеда мы отпраздновали завершение строительства домика, то есть праздновали дети, Макс, Нелли, Неллина подруга Лара, Юлиус и Яспер. Я испекла им торт и сделала безалкогольный пунш, и всё это они затащили на высоту трёх метров пятидесяти сантиметров посредством сконструированного Максом канатного подъёмника. К торжественному открытию был поднят пиратский флаг, который я заказала у Гитти: белый череп и скрещённые кости на чёрном фоне, выполненные в лоскутной манере. Домик получился действительно прекрасный, даже прекраснее, чем можно было ожидать от четырнадцатилетнего мальчика. Когда мы с Анной его осмотрели, то из-за многих очаровательных деталей стало ясно, что Макс ужасно влюблён в Нелли и, кроме того, он на самом деле очень одарён. Ветви, образующие перила, были отчасти украшены резьбой, в которую повсюду были вплетены инициалы Нелли, и даже лицо, которое Макс изобразил на искусственном камине на крыше, было похоже на Неллино. Внутри пятиугольного домика, которая представляла одновременно каюту, замковый холл и место для ночёвки, на одной из балок было вырезано мелкими буквами: «Желанье моё, облако странствия, корабль средь бушующих волн, Мне не понять, кто из них властвует, мысль ли тайная, а может быть сон?»

– Это из песни? – спросила я Макса.

Он немного покраснел.

– Это Эйхендорф, – сказал он. – Мы учили в школе.

Я была очень тронута.

– Разве это не очаровательно? – спросила я Анну, когда мы снова были на земле. – Твой сын – это что-то потрясающее. Столько талантов, умения и фантазии – и к тому же эти ресницы. Было бы мне четырнадцать, я бы влюбилась в него безнадёжно и навсегда.

– Я не могу себе представить, что бы из него вышло, если бы я в своё время засунула его на уроки гобоя и китайского языка, – сказала Анна.