Как-то на квартиру к Аносову пришел встревоженный Швецов. С разрешения Татьяны Васильевны он неуклюже ввалился в тесный кабинет Аносова.
- Ну, как идут дела, Петрович? - озабоченно спросил он.
На столе лежали груды чертежей, бумаги. Литейщик со страхом поглядывал на всё это и ждал, что скажет инженер.
Аносов усадил мастера рядом.
- Всего будет восемь печей. Дела предстоят немалые! - пояснил он. Но пока очень трудно всё поставить на свое место... Да, трудно...
Он полузакрыл глаза и задумался...
Минуту оба молчали.
- Знаешь, о чем я сейчас думаю? - с мягкой улыбкой обернулся Аносов к Швецову. - Мне кажется, что я словно в заколдованном саду притаился и жду прилета жар-птицы.
Старик понимающе покачал головой.
- Дерзай, Петрович, дерзай, милый! - ласково ободрил он Аносова.
К осени цех и плавильные печи Аносова были построены. Мастера из Немецкой слободы ходили по небольшому приземистому помещению и придирчиво всё осматривали. Аносов держался спокойно, но в душе его таилась тревога. "Что-то будет? Как сработают печи?" - думал он.
Неожиданно из дома прибежала запыхавшаяся служанка и объявила Павлу Петровичу о рождении сына: Аносов засветился весь, взглянул на вестницу, перевел взор на плавильную печь, с минуту поколебался, а затем взволнованно сказал:
- Ну, беги, поздравь от меня Татьяну Васильевну с крепким дубком. В честь его мы с Николой нынче же изготовим сплав. Добрый сплав!
Служанка недоуменно посмотрела на хозяина:
- Как, разве вы, барин, не хотите хоть одним глазком взглянуть на сынка?
- Очень даже, горю желанием! - искренне и горячо отозвался Аносов. Вот сварим сталь и приду с подарком! - он повернулся и поспешил к горнам.
- Ну, отец, давай начнем! - сказал он Швецову.
Старик степенно, по-кержацки низко поклонился Аносову:
- С радостью, с новорожденным, Петрович...
...Сталь - сплав капризный, требует большой чистоты в работе. Тигли звонки, прогреты огнем, в них - ни соринки. Железные обсечки тщательно проверены и по железному жёлобу засыпаны в тигли верхом. Горн наполнен углем, подручные мастера тщательно замазали глиной дверцы.
- Дутьё! Нажимай на меха! - скомандовал Аносов и стал ждать. Скоро горн раскалился, и началась плавка...
Это было искусство! Седобородый кержак вдумчиво прислушивался и присматривался к пламени, к малейшим его оттенкам. Отсветы огня падали на строгое лицо старика и оживляли его заревом. Быстрые искринки вырывались из горна и пронизывали воздух. Литейщик внимательно следил за ними и, казалось, глазами говорил Аносову: "Видал, Петрович, там в тиглях всё идет хорошо!".
Инженер поторапливал подручных. Плавка только началась, но для новорожденной стали нужен хороший прием, и Павел Петрович приказал формы для разлива сплава смазать салом.
- Приготовиться, - скомандовал подручным Аносов, - а ты, Николай, обратился он к Швецову, - не торопись с выливкой!
Литейщик недовольно нахмурился: кто-кто, а уж он превосходно знал, что поспешно, залпом вылитая сталь дает большую усадку, да и в самой форме могут вдруг появиться трещины.
Старик взглянул на встревоженного Аносова и, чуть улыбнувшись, отозвался:
- Полагайся на мое старание, Петрович. Не выдам! Сам радости жду!
Павел Петрович ходил у горнов, прислушивался к еле уловимым звукам, а на душе росла тревога. "Как там жена? Всё ли хорошо?" - думал он.
Вот уже на исходе десятый час. Тишина. В цехе полумрак, лица горновых потемнели. И вдруг Швецов резко махнул рукой и выкрикнул:
- Доспела!..
Неторопливо, бережно разлили сплав в новые изложницы. Он лился ярко, ослепительно, разбрызгивая мириады искр. От этой огневой игры радовалось сердце.
Аносов долго смотрел на огненную лаву. Вот она уже в изложнице, не шелохнется. Тишина. Постепенно белый накал ее переходит в красноватый, потом синеет и незаметно для глаза тускнеет: сплав готов!
Дождавшись, когда остынет сталь, Аносов бережно взял слиток в руки, долго ворочал его, прижимал к груди.
- Наконец-то, наконец добыли! - прошептал он стоявшему рядом Швецову.
Глаза старика весело блестели. Он и сам был несказанно рад, но всё же напомнил Аносову:
- Ты, Петрович, ноне батькой стал. Сынок, поди, заждался...
- Это верно, давно пора. Сейчас побегу! - счастливо улыбаясь, сказал Аносов. Он сбросил кожаный запон, вымыл руки и до хруста в костях сильно потянулся. - Ну, а теперь скорей, скорей домой! - вздохнув полной грудью, радостно сказал он.
Татьяна Васильевна встретила мужа слабой ласковой улыбкой. Она страдальчески прижалась головой к его груди и просяще прошептала:
- Взгляни на него... Такой же, как ты... Щелочки глаз... Ах, Павлуша, он весь в Аносова, только пока еще не чумазенький... Не успел побывать в литейной...
Павел Петрович вышел из комнаты, где, сладко посапывая, лежал сын. Хотелось отдохнуть: так много сегодня радости! Он прилег на диван, но в душе его вдруг вспыхнуло беспокойство; оно нарастало, и вскоре мысли о литье вновь овладели им.
"Тигли! - вспомнил он. - Предмет сей, ничтожный по названию, но весьма важный для металлурга! Да, нам нужны свои, русские тигли!"
Снова лихорадочно заработала его мысль: "Да, да, нужны свои тигли!" решил он.
Ну что такое тигель, если подумать? Горшок! Нет, это не простой горшок. Он высок, с прямыми стенками и двумя доньями; в верхнем дне небольшое отверстие. Тигли делали из огнеупорных смесей графита и глины. В них плавили металл, и они должны были выдерживать температуру в три тысячи градусов.
По виду простая вещь, тигли привозились на Урал из далекого немецкого городка Пассау. Так и повелось с давних пор, что все русские металлургические заводы ввозили горшки для литья из-за границы. А каждый тигель стоил двадцать пять рублей!
Павел Петрович решил научиться делать горшки из уральских материалов. Ахте запротестовал:
- Это невозможно, сударь! Только в Пассау могут делать горшки, способные выдерживать самый высокий жар!
- Возможно! Вы увидите, что это возможно! - запальчиво воскликнул Аносов. - Мы не можем зависеть от других стран!
Инженер попал в больное место Ахте: тот старался казаться русским и внешне заботился об интересах России.
- Хорошо, попробуйте! - наконец смирился он.
...Это было смешно. Служанка подолгу втайне наблюдала за Аносовым. Серьезный, ученый человек помешался на горшках. Кабинет уставлен тиглями, всюду - на столе и подоконниках - черепки. Барин приносит их каждый день, толчет в ступке и рассматривает в лупу.
Татьяна Васильевна тоже в обиде: "Простые горшки его занимают больше нашего малютки!". В отсутствие мужа к ней толпой пришли золингенцы:
- Фрау Анософ, разве это занятие для образованного человека? Горшки можно купить готовые...
- Я тоже не понимаю его замысла, - чистосердечно призналась Татьяна Васильевна. - Но что я могу поделать? Ведь в горном деле я ничего не смыслю...
Несмотря на ее раздумья, она всё же упорно поддерживала мужа и всему находила оправдания. "Наверное, Павлуша надумал что-нибудь серьезное, раз всполошились немцы!" - мысленно одобрила она мужа.
Между тем Аносов взялся за изготовление тиглей: съездил в Челябу и вскоре доставил оттуда несколько видов огнеупорной глины; он составлял из нее и угольного мусора смеси и вместе со Швецовым ладил тигли.
Как-то Швецов с обидой в голосе пожаловался:
- Немыслимое дело мы затеяли, Петрович. Наши-то, златоустовцы, смеются, горшечниками зовут...
Аносов нахмурился:
- Что же, горшечники - это почетно. А ты потерпи еще немного!
Ему и самому приходилось тяжело. Он не раз уже ловил на себе насмешливые взгляды окружающих.
"Нам тяжело, это верно, - думал он. - Но ведь каждая копеечка, отданная за иностранный тигель, заработана русским мужиком, обильно полита его потом. Надо помочь народу".