(9) Понимание и непонимание

Через всю эту книгу проводится мысль, что, когда мы характеризуем людей с помощью ментальных предикатов, мы не делаем непроверяемых заключений относительно каких-либо призрачных процессов, протекающих в недоступных для нас потоках сознания. Мы описываем способы и манеры выполнения людьми элементов их по большей части публичного поведения. Верно, что при этом мы идем дальше их наблюдаемых действий и произносимых ими слов, но это движение вне, не есть движение «за» в смысле выведения следствий из скрытых причин; это продвижение в смысле принятия во внимание, прежде всего тех способностей и склонностей, осуществлением которых являются их действия. Но этот пункт требует дополнительных разъяснений.

Человек, не умеющий играть в шахматы, может, тем не менее, наблюдать за игрой. Он видит производимые ходы так же ясно, как видит их и его разбирающийся в шахматах сосед. Но ничего не понимающий в игре наблюдатель не может сделать то, что может его сосед, — оценить мастерство или его отсутствие у игроков. Так в чем же разница между простым наблюдение действия и пониманием того, что наблюдается? В чем, если взять другой пример, разница между выслушиванием того, что говорит оратор, и уяснением смысла услышанного?

Защитники легенды двойной жизни ответят, что понимание ходов шахматиста заключается в переходе от видимых сделанных на шахматной доске ходов к ненаблюдаемым операциям, происходящим в приватной сфере сознания игрока. Этот процесс аналогичен тому, с помощью которого мы на основании видимых переключений железнодорожного семафора приходим к заключению о невидимых нами передвижениях рычажков на станционном пульте. И все же этот ответ обещает нечто такое, что никогда не может быть исполнено. Ибо если, согласно данной теории, один человек в принципе не может посетить сознание другого человека, как это возможно со станционным пультом, то не может существовать и какого-либо способа для установления необходимой корреляции между внешними движениями и их скрытыми причинными двойниками. Аналогия с железнодорожной сигнализацией не срабатывает и по другой причине. Связи между рычагами и семафорами легко установить. Всем нам известны, хотя бы в общих чертах, механические принципы шарниров и блоков, свойства металлов при растяжении или сжатии. Мы более или менее знаем, как устроено внутри и снаружи оборудование сигнализации и как его части механически взаимодействуют. Напротив, верящие в легенду о духе в машине признают, что никто еще не знает достаточно хорошо законы, управляющие предполагаемой работой сознания, а постулируемые взаимодействия между операциями сознания и движениями руки признаются и вовсе непостижимыми. Вряд ли можно ожидать, что эти взаимодействия, которые не обладают ни предполагаемым статусом ментального, ни статусом физического, будут описаны известными законами физики или же законами психологии, которые еще предстоит открыть.

Из этого вроде бы должно следовать, что никто не обладает даже малейшим пониманием того, что когда-либо сказал или сделал другой человек. Мы читаем написанные Евклидом слова, мы знакомы с тем, что совершил Наполеон, однако у нас нет ни малейшего понятия о том, что наполняло их сознания. Точно так же любой зритель турнира по шахматам или футбольного матча не должен иметь никакого представления о том, что игроки совершат в следующий момент.

Однако это явный абсурд. Любой, кто умеет играть в шахматы, уже понимает многое из того, что предпринимают другие игроки, а недолгое изучение геометрии позволяет простому мальчишке проследить значительную часть рассуждений Евклида. И это понимание не требует углубления во все еще не установленные законы психологии. Прослеживание ходов, сделанных другим шахматистом, даже отдаленно не напоминает проблематику психологической диагностики. Действительно, если предположить, что один человек может понимать слова и действия другого только исходя из каузальных заключений, сделанных согласно психологическим законам, то отсюда следует весьма странный вывод, что в случае если бы психолог обнаружил эти законы, он никогда не смог бы передать это открытие окружающим его людям. Ибо ex hypothesi они не смогли бы воспринять его изложение этих законов без того, чтобы сделать в соответствии с ними заключения от его слов к его мыслям.

Никого не осчастливит то положение, что для человека понимание слов или поступков другого человека равносильно выведению заключений, подобных тем, которые делает видоискатель, определяющий по дрожанию прутика лозы подземные течения вод. Поэтому иногда предлагается утешительная поправка: поскольку человек напрямую осведомлен о корреляциях между своим собственным приватным опытом и своими внешними действиями, то он может понимать действия других людей посредством приписывания им аналогичной корреляции. Понимание все еще остается психологическим гаданием, но оно подкрепляется аналогиями, устанавливаемыми гадающим на основе непосредственного усмотрения корреляций между его внутренней и внешней жизнью. Тем не менее, эта поправка не преодолевает затруднений.

Далее будет показано, что оценки человеком своих собственных действий качественно не отличаются от тех оценок, которые он дает действиям других людей. Но здесь достаточно указать на то, что даже если бы человек действительно обладал некой привилегированной очевидностью в использовании ментальных понятий для описания собственных действий, то принятие им аргумента по аналогии в отношении ментальных процессов других людей было бы полностью ошибочным.

Если бы некто наблюдал значительное число переключений семафоров и работу станционных диспетчерских, то он смог бы во вновь возникшем случае сделать правдоподобный вывод от наблюдаемых переключений сигналов к ненаблюдаемым передвижениям рычагов. Однако если бы он изучил лишь одну диспетчерскую и ничего бы не знал о практике стандартизации крупных компаний, то его вывод был бы весьма слабым, поскольку являлся бы не чем иным, как широким обобщением, сделанным на основании единичного примера. Далее, один семафор по внешнему виду и миганию огней очень схож с другим, поэтому вывод о соответствующем подобии между механизмами, действующими в разных диспетчерских, имеет определенную силу. Однако наблюдаемые внешние черты и поступки людей имеют весьма заметные различия, в связи с чем, приписывание различным людям внутренних процессов, точно соответствующих друг другу, входит в противоречие с очевидными фактами.

Следовательно, понимание поступков и слов человека ни в коем случае не является проблематичным угадыванием тайных процессов. Ибо такого угадывания не существует и не может существовать, тогда как понимание имеет место. Разумеется, составной частью моих основных тезисов является убеждение в том, что предполагаемые тайные процессы сами по себе являются мифическими; не существует ничего такого, что выступало бы объектом выдвигаемых определений. Но в данный момент достаточно доказать лишь то, что если бы подобные внутренние состояния и операции существовали, то один человек не смог бы сделать правдоподобные заключения об их существовании во внутренней жизни другого человека.

Тем не менее, если понимание не состоит ни в выведении, ни в угадывании предполагаемых без особых на то оснований во внутренней жизни предшественников внешних действий, то в чей же оно заключается? Если оно не нуждается в овладении психологической теорией вместе со способностью ее применения, то какого рода знание требуется для него? Как мы видели, зритель, не умеющий играть в шахматы, не может также понимать игру других; человек, который не умеет читать или писать по-шведски, не сможет понять сказанное или написанное на этом языке, а тот, чьи способности к рассуждению слабы, не в состоянии отслеживать и сохранять в памяти аргументы других людей. Понимание является частью знания как. И знание, которое требуется для понимания разумных действий определенного вида, есть некоторая степень компетентности в действиях этого вида. Компетентный литературный критик, специалист по экспериментальной технике или вышиванию должен, по крайней мере знать, как писать, экспериментировать или шить. Изучал или нет, он какие-то психологические проблемы, имеет не большее значение, чем изучал ли он химию, неврологию или экономику. Психологические студии в определенных обстоятельствах могут способствовать его оценке того, что он обсуждает, однако единственно необходимым условием является то, что он в определенной степени владеет тем искусством или методиками действия, образцы которых ему необходимо оценить. Единственную вещь, которую нужно иметь человеку, чтобы понять шутки, высказанные кем-то другим — это чувство юмора, и даже тот особый вид этого чувства, проявлением которого являются данные шутки.