— Ку-ку! — Раздалось почти тут же. Звук был какой-то ненатуральный, но Яцек с азартом развернулся и выстрелил. Место заволокло дымом, а когда развеялось, то помертвевший улан увидел лежащую на земле стонущую женщину с окровавленной спиной.

— С почином вас! Меткий выстрел! Как вы сняли эту кукушку![81] — Раздалось из толпы.

— Хлопок посадил на деревья, — доверительно наклонился к офицеру поляк, — пусть кукуют.

Сказав это, он рассмеялся — весёлым, заливистым смехом хорошего человека…

Молча развернувшись, попаданец пошёл назад, за ним двинулись и остальные офицеры.

— Пане, куда же вы! — неслось им вслед. Однако шли они так быстро, что поляки просто не догнали их.

— Готовьте кареты, — приказал поручик слугам, уезжаем немедленно. Запрягли очень быстро — Ковальчик со свитой только-только успел подойти.

— Ну что же вы, панове, — растерянно сказал он. В синих, широко распахнутых глазах было непонимание происходящего.

— Тимоня, подай-ка мне один из ТЕХ кошелей, — вместо ответа приказал улан.

— Княже…, — заныл денщик, уже просчитавший происходящее. Однако под взглядом командира заткнулся и полез в недра кареты, что-то недовольно бурча. Пан растерянно переминался рядом, пытаясь спасти положение — но он даже не понимал, в каком направлении ему нужно действовать.

— Держи, княже, — шмыгнул носом Тимоня и протянул увесистый кошель с талерами.

— Пан Яцек Ковальчик, пани Ева Ковальчик, — коротко поклонился Владимир, — сегодня мы ели ваш хлеб-соль как гости. Однако после увиденного мы не можем считать вас людьми — люди так себя не ведут. Поэтому прошу принять деньги…

С этими словами он высыпал на снег талеры. Присутствующие ахнули — и от оскорбления, и от суммы, валяющейся на снегу.

— Не знаю, сможете ли вы поднять эти деньги, ведь нечистая сила не любит серебра. Однако даже бесам (толпа снова ахнула) нужно платить, когда ешь их пищу. Выстрелив в тех несчастных, мы заплатили бы душами, а так — только серебром.

Сказав это, Грифич без лишних слов сел в карету, разместились в каретах и остальные офицеры.

— Трогай, — приказал он кучеру.

Часть третья.

Петербург

Глава первая

Хотелось бы написать, что прибытие имперского князя в Петербург было триумфальным, но чего не было, того не было. Обоз с усталыми лошадьми постепенно рассосался в разных направлениях и к уланской слободе прибыло где-то с полсотни повозок, из которых почти три десятка — собственность попаданца. Расплатившись по чести с возничими-солдатами и отправив их в расположение собственных полков, Владимир же вылез из мехов, скинул епанчу[82] и вместе с Тимоней и несколькими солдатами принялся растаскивать добро по чуланам.

— Эк! — растерянно сказал верный денщик, — ну мы (он не отделял себя от командира) и обросли имуществом.

“Экать” было от чего — барахло банально не помещалось в доме… Ну да — попаданец просто забыл об этом факте, а точнее даже не забыл — он как-то не уложился в голове. Впрочем, на помощь пришли сослуживцы и взяли добро на сохранение. Отпарившись в полковой бане (были и свои, но полковая считалась “дежурной” и топилась каждый день) и отоспавшись, с самого утра улан принялся наносить визиты.

— Экий ты важный стал! — отечески сообщил ему престарелый однорукий ротмистр — Коренев Илья Лукич, оставленный на хозяйстве, — Грифич, значит…

— Он самый, Илья Лукич.

Беззубо (пятьдесят шесть годиков, что вы хотите!) улыбнувшись и обдав поручика запахом табака, капитан сказал тихонечко:

— Я ищо полтора года назад понял, кто ты.

— Не удивлён, Илья Лукич, — вежливо согласился офицер, — с вашим-то опытом и умом…

Вдоволь наобщавшись с офицерами, унтерами и ветеранами (да ты што, Ванька уже фельдфебель? Ну не зря я его гонял, не зря) принялся наносить визиты “дружественным” полкам. Не то чтобы очень хотелось, но так положено в эти времена — письма идут нечасто, да и грамотность у многих хромает, а информация из первых уст, да рассказы о геройствах сослуживцев, очень востребованы.

Впрочем, не только о геройствах…

— С бабы снял? С баронессы?! — хохочут егеря, — а она?

— А что она? — хмыкает поручик, — швырнула в меня туфлей и свиньёй обозвала — дескать “вдовствует уже пятый год и по мужику изголодалась, а в их провинции взглянуть на соседа нельзя, чтобы гулящей не ославили. А вот так вот никто не осудит — насилие над женщинами на войне, дело привычное”. Так что прогнала меня вон, а Трифону велела продолжать.

Дружный мужской хохот не прекращался долго.

Вообще, попаданец обнаружил, что знание множества забавных историй из будущего и колоссальное количество всевозможного “мусора” в голове, сделало его великолепным рассказчиком. Не сразу, понятно дело — сперва нужно было понять, что здесь считается смешным. Так и с этой историей — чуть акценты сдвинул и смешно стало. На самом-то деле та баронесса рыдала, рассказывая о завистливых соседях, имущественной тяжбе и женской неустроенности. Так что Трифону пришлось стараться не только в постели, но и поработать психотерапевтом (а немецкий за годы компании он немного освоил) в промежутках между…

Хвала небесам, что хоть трофеи можно было продавать через Илью Лукича. Капитан давно уже наладил неплохие связи с местными купцами/портными/кузнецами/прочими ремесленниками и продавал барахло за достаточно приличную цену — не забывая и себя, понятное дело.

— Ну с сукном ты неплохо разживёшься, — оглядел залежи капитан, — где-то на тысячу талеров точно потянет. А вот что делать с остальным барахлом — понятия не имею. Тут уж как повезёт.

Поручик и сам не знал — что ему делать со всевозможными портретами, посудными сервизами и прочим. Досталось вот согласно жеребьёвке, но те же фарфоровые сервизы… Для уланского поручика они слишком хороши, а для имперского князя и кавалера двух орденов — мусор…

— А знаешь что, Лукичь? Почему бы не выставить всё это барахло — и не только моё, как в лавках выставляют. Народ-то у нас разъехался, так что какой-никакой амбар найдётся. Да пустить слух промеж штатских, что здесь можно трофеями из Пруссии разжиться. И вот ещё что — я в живописи да в искусстве мала-мала разбираюсь, так что сам понимаешь — могу дать нормальную оценку.

— Да где ж ты раньше бы! — Вырвалось у капитана.

Разбирался с барахлом, прерывая это увлекательное (без шуток — вещи попадались порой очень интересные) занятие визитами, ровно неделю. За это время не было никаких гонцов из дворца…

— Да болеет матушка, — с сочувствием сказал знакомый гренадер, — она сейчас вообще плоха. Дай бог, хоть этот год переживёт…

Выдав информацию, гвардейский сержант перекрестился на купола ближайшей церквушки и пошёл дальше, откровенно пошатываясь. Ну что вы хотели — трезвая гвардия, это нонсенс…

Гонец прибыл на восьмой день — молодой чиновник невысокого ранга. Он с таким откровенным восторгом смотрел на князя, что Владимир не выдержал и подарил молодому (лет шестнадцать от силы) парню одну из трофейных сабель.

— При Кунерсдорфе взял, хороший боец ей владел.

Парень аж прослезился от чувств — клинок и в самом деле был хорош, да с историей, да подарок Рыцаря Моста… В общем, улан не успел опомниться, как Яков Сирин успел записаться “в команду” и начал вываливать новости, снабжая поручика ценной информацией.

“Матушка Елизавета” любила устраивать праздники и решила устроить праздник в его честь. Поскольку она болела и капризничала, то праздник откладывался, как и общение с императрицей. Такому поведению никто не удивлялся — привыкли…

Сейчас Елизавета Петровна пошла на поправку, настроение улучшилось так что она затеяла маскарад — поэтому и гонец.

— К портному должен вас отвести, — откровенничал Яков. — Какой костюм? Вот уж не знаю… Вроде как будет вам два мундира и что-то машкарадное. А вот что…