АЛЕКСАНДР ШАРЦ

ПОЭТ, ОКТЯБРЕМ РОЖДЕННЫЙ

22 февраля 1918 года по инициативе Пермского губвоенкома А. М. Зверева было созвано совещание партийных, советских и профсоюзных организаций города. Губвоенком зачитал опубликованное воззвание СНК «Социалистическое отечество в опасности!»

Совещание решило: «Создать добровольческий отряд и немедленно отправить его на помощь Петрограду». В числе записавшихся в отряд был кузнец из Мотовилихи Михаил Георгиевич Черныш, 1899 года рождения. Когда формирование было закончено, произошло событие, которое изменило план похода отряда. На Южном Урале вспыхнул контрреволюционный мятеж под командованием атамана Дутова.

По указанию Уральского военного округа, комиссара Ф. И. Голощекина в Перми провели дополнительную запись добровольцев и сформировали первый Уральский полк Красной Армии для отправки на дутовский фронт. В отряде под командованием М. Д. Соловьева ушел на фронт Михаил Черныш, принявший первое боевое крещение под Оренбургом. Казачьи эскадроны, сформированные почти целиком из офицерского состава белоказаков, дрались не только ожесточенно, но и умело. Однако боевое мужество командиров и рядовых пермского формирования решило исход борьбы: Оренбург был освобожден.

Молодой красноармеец Михаил Черныш, бесстрашно встречавший казачьи налеты, в короткие перерывы читал бойцам свои стихи.

В рапорте об освобождении Оренбурга Черныш писал:

Так в кровопролитной схватке, в самом начале гражданской войны рождался поэт-воин, поэт-публицист.

В 1918 году Черныш вступил в партию большевиков и, начав свой боевой путь на Южном Урале, прошел с частями Красной Армии: Пермь — Глазов, Глазов — Пермь, Екатеринбург — Омск, Новониколаевск (Новосибирск) — Иркутск, Чита — Хабаровск. Он участвовал в Волочаевском сражении с пятого по четырнадцатое февраля 1922 года.

В Екатеринбурге (Свердловск), куда был отправлен после нескольких ранений, Черныш работает в губвоенкомате, имея звание комиссара полка. Становится инициатором издания первого на Урале альманаха Уральской литературной ассоциации — «УЛИТА». Эта небольшая книжечка стихов, авторы которой, в основном, участники гражданской войны, стала скоро большой библиографической редкостью.

В 1925 году Михаил Черныш был демобилизован. Он приехал в Пермь и устроился литературным сотрудником в редакцию газеты «Звезда», где в то время работал Аркадий Гайдар.

В январе 1931 года, по решению Уралобкома партии, была создана выездная редакция, которая стала выпускать многотиражную газету «Лесоруб-ударник». 15 января первый номер ее вышел на станции Ляды. Девятнадцатый номер издан 23 февраля в Полазне. Сорок третий и последний шестьдесят второй вышел в Нытве… Расстояние между этими населенными пунктами — больше сотни километров. А работали: редактор Черныш да секретарь-машинистка, она же и курьер.

Работоспособности Михаила Черныша можно было только удивляться. Жаль, что скоро оборвалась жизнь пламенного большевика. Первого сентября 1934 года его не стало. По многим газетам разбросаны стихи, очерки, фельетоны. В 1930 году у него вышел небольшой сборник «Поэзия о прозе». Подшивка полного комплекта газеты «Лесоруб-ударник», к слову сказать, которого нет в крупнейших книгохранилищах страны, имеет и документальную ценность: в ней отражены дела людей, работающих в первой пятилетке.

ЕЛИЗАВЕТА ПРАВДУХИНА

НЕИЗВЕСТНЫЕ ПИСЬМА Л. Н. СЕЙФУЛЛИНОЙ

Разбирая семейный архив — бумаги моего отца Николая Павловича, я натолкнулась на пачку уже пожелтевших писем. Они написаны на бумаге разного формата, некоторые на бланках редакции журнала «Сибирские огни» и почти все датированы 20-ми годами.

Быстрые, крупные, «летящие» строки. Узнаю почерк Лидии Николаевны Сейфуллиной. Это письма к моим родителям — Николаю Павловичу и Елизавете Ивановне Правдухиным, обращенные к моей тетке — учительнице Анне Ивановне Цвисс, и ко мне («Лильке», «Ляльке» — как звала меня Лидия Николаевна).

Дорогая и верная дружба, доверительные человеческие отношения связывали Лидию Николаевну и моего отца — она была женой его брата Валериана Павловича Правдухина — писателя и критика.

Многие письма сугубо семейные и интимные. В них Лидия Николаевна рассказывает моему отцу о своих горестях и радостях, усиленно уговаривает его вместе с семьей переехать из Череповца в Москву, пишет о своей болезни, советуется с ним, как с врачом. В письмах освещаются жизнь, быт и творческие планы Сейфуллиной и Правдухина, помогающие теперь лучше понять их глубоко уважительные чувства друг к другу, к товарищам по перу, ощутить атмосферу тех лет, полную высокой ответственности за свое дело. Этим и ценны публикуемые письма — живые штрихи из жизни писателей, стоявших у истоков молодой советской литературы, чьи первые шаги связаны с Челябинском.

«Дорогие Елизавета Ивановна, Анна Ивановна, Лиля и Николай Павлович!

Приглашение Ваше Вал. Пав. мне добросовестно передал. Сердечно за него благодарю, но воспользоваться им, к большому и очень искреннему сожалению моему, вероятно, не смогу. Мне предложили поездку в Турцию, и я согласилась. Теперь жду телеграммы о сроке выезда. Простите меня, что на первое Ваше коллективное послание, такое радушное и милое, я сразу не ответила. Меня обрадовали Ваши хорошие письма, и я хотела писать каждому отдельно. Но сейчас пишу большую вещь и замоталась: читаю на разных вечерах. А теперь вот с предполагаемой поездкой закружилась. До отъезда надо сдать в печать. Оттого ограничиваюсь пока краткой этой писулькой. Если позволяете, всех Вас крепко целую.

Л. Сейфуллина. 13/IV—24 г.»

«Москва 1925-го, 19-го мая.

Дорогие человеки!

Сейчас томлюсь над «непоправимо чистой» страницей бумаги, собираюсь писать повесть «В одном городе». Про город, затерянный в тихом окруженье таких же неспешно живущих городов. По ассоциации понятной вспомнился Череповец. Захотелось написать Вам. Как живете? Как чувствуете себя? Мы третьего дня, в воскресенье, 17-го, проводили маму. Без нее сразу стало в доме не по-домашнему. Бесхозяйственно и сразу ощутимо, что это не дом, не жилье, в которое спешит человек отовсюду, а временный необходимый приют, совсем нелюдимый. Ничья строгая забота в нем нас не охраняет. И сидим мы теперь больше в одиночку. Сейчас Боря в столовой за книжкой. Я у себя. Сережа где-то поднимает культурный уровень учеников второй ступени. Дома он вообще гостюет не подолгу. Живет же вне, в своих водах. Инна Львовна ушла к Голевым, болтать с Наташей. Валя у своей пассии, одной из своих не мучительных и вполне безвредных завлекательниц, у хорошей женщины Зинаиды Рихтер. В доме тишина и какая-то усталость. Сняли мы в Ленинграде чудесную квартиру. То есть чудесную по стилю и простору, но бессолнечную. Окнами в каменный сумрачный двор. В бывшем дворце великого князя Владимира Александровича, в теперешнем Доме ученых. Там посторонним не сдают, но нас почли причастными к высокому ученому кругу людей, там обитающих, и сдали нам квартиру. Сын этого князя нарек себя русским царем. Это Кирилл. Теперь шалишь, брат! Никогда не пустим. Не для него комнаты ремонтируем. Обрыбишься! К великой силе Армии прибавился еще мой увесистый кулак. Мама, когда мы ей сообщали: «Страшно что-то. Больно высоко залетели. Никогда в дворцах не жили». Но я ее успокоила, что наше дворцовое помещение имеет общий вход с баней…