Несмотря на эти одиночные встречи, середина недели прошла без происшествий.

Во время передышки у поселенцев было время организоваться, закончить постройки своих убежищ, запастись провиантом, исследовать окрестности, заложить рутинный порядок, а также сформировать коалиции, сгруппироваться и создать определенную иерархию. Одни семьи, вернее десяток из всех, уже имеют больший вес в процессе принятия решений, чем одиночки. Что-то весомое, такое как присутствие опасности, необходимость защиты детей, возможно даже сам факт сохранения генетического кода - всё это сводится к определенному виду превосходства.

И среди этих патриархальных семей, Чед Бинхем выступает в качестве неформального лидера. Каждое утро он возглавляет общинный совет внутри циркового тента, назначая обязанности с непринужденностью главаря мафиозной банды. Ежедневно, он обходит периметр лагеря, при этом за щекой у него вызывающе набухает табак и у всех на виду висит пистолет. С зимой на носу и пугающими шорохами в лесной чаще по ночам, Лилли беспокоится об этом номинальном лидерстве. Чед не спускает глаз с Меган, которая у всех на виду сожительствует с одним из других отцов семейств, не скрываясь даже от его беременной жены. Лилли переживает, что это подобие порядка покоится на пороховой бочке.

Палатки Джоша и Лилли находятся друг от друга на расстоянии десяти метров.

Каждое утро Лилли просыпается, садится лицом к застегнутому входу палатки, смотрит на палатку Джоша, попивая растворимое кофе Sanka и пытаясь разобраться в своих чувствах к великану. Проявленная ей трусость всё ещё гложет её, преследует и мысленно терзает.

В ночных кошмарах её мучает видение окровавленной раздвижной автобусной дверцы в Атланте, но сейчас, вместо отца, который соскальзывает по стеклу, пожираемый зомби, Лилли видит Джоша.

Его осуждающие глаза заставляют её проснуться в холодном поту, пропитывающим её ночную рубашку.

В эти наполненные кошмарами ночи, она без сна лежит в своем заплесневевшем спальном мешке, уставившись на покрытую грибком крышу своей малюсенькой походной палатки, пропахшей дымом, спермой и пивом, которой она обзавелась при набеге на безлюдный лагерь КОА, и неизменно слышит звуки. Слабые, еле слышимые звуки, далеко в темноте за деревьями, смешиваются с ветром, стрекотанием сверчков и шелестом листьев - неестественные щелкающие звуки и шум шаркающих шагов напоминают Лилли стук от удара старых ботинок в сушильной машинке.

Мысленном взором, искаженным страхом эти далекие звуки вызывают образы жутких чёрно-белых судебных фотографий, искалеченных тел, изуродованных суровостью смерти, которые продолжают двигаться, с мёртвыми лицами, повёрнутыми и искоса смотрящими на неё, и как в немом фильме притворно энергично танцующими, словно лягушки на горячей сковороде. Каждую ночь лежа без сна, Лилли размышляет о том, что же на самом деле означают эти звуки, что там происходит и когда будет следующая атака.

Некоторые озабоченные поселенцы даже разрабатывают теории.

Парень из Атланты по имени Гарлан Стигал, ботаник-аспирант с очками в толстой роговой оправе, ведёт философские разговоры, собирая по ночам людей вокруг лагерного костра. Возбужденные псевдоэфедрином, растворимым кофе и не очень хорошим табаком, с полдюжины или около того, социальных изгоев ищут ответы на неуловимые вопросы, мучающие всех: источники эпидемии, будущее человечества и, возможно, извечная проблема для всех - поведение ходячих.

Мозговой трест приводит их к согласию в том, что есть только две возможности: (a) зомби не имеют никакого инстинкта, цели или другого образца поведения кроме рефлекторного желания добычи пропитания. Их нервные окончания просто связаны с зубами, отталкиваясь друг от друга как смертельные машины, которые просто необходимо “выключить. ” Или (b) - у них сложный образец поведения, который никто из оставшихся в живых еще не выяснил. И напоследок возникают вопросы о том, как эпидемия передается от мертвых к живым - неужели достаточно одного укуса ходячего? - и вопросы поведения толпы и возможные кривые обучаемости Павлова, и еще более широкомасштабные законы генетики. Другими словами, на жаргоне Гарлана Стигала:

- Неужели эти мёртвые существа завершают некую фантастическую, твою мать, странную эволюцию?

Лилли слушает обрывки этих бессвязных бесед в течении трёх дней и не придаёт им внимания. У неё нет времени на догадки или анализ. Чем дольше не нападают на палаточный городок ходячие, тем больше Лилли чувствует себя уязвимой, несмотря на все меры безопасности. Существа успокоились с тех пор как по периметру полянки выросли палатки, забаррикадированные техникой. Люди устроились на новом месте и заботятся сами о себе. Для приготовления пищи используются лагерные костры и камбузные плиты, которые быстро гасятся из страха привлечь незваных гостей дымом или запахами.

Однако, Лилли с каждой ночью становиться ещё нервознее. Всё больше ощущается приближение холодного циклона. Ночное небо становится кристаллически прозрачным и безоблачным, а каждое утро земля, изгородь и ткань палаток покрываются морозцем. Приближающийся холод отражает мрачное предчувствие Лилли. Неизбежное ощущение чего-то ужасного.

Как-то ночью перед сном Лилли Коул вытащила маленький бумажный календарь в кожаном переплёте из своего рюкзака. Через неделю после начала эпидемии, большинство персональных устройств перестали работать. В сети пропало электричество, поставщики услуг исчезли и мир вернулся к основам: кирпичам, известняку, бумаге, огню, плоти, крови, поту и по-возможности к двигателям внутреннего сгорания. Лилли никогда не зависела от цифрового мира - её комната в Мариетте была завалена виниловыми записями, транзисторным радио, механическими часами и первыми изданиями в каждом углу. Поэтому она легко начинает отслеживать дни эпидемии в своем маленьком чёрном блокноте с выцветшим логотипом American Family Insurance, выбитым золотой тесьмой в углу.

Этой ночью она поставила большое Х в клетке Первое Ноября, четверг.

На следующий день, второго ноября, её судьба, как и жизнь многих других, безвозвратно изменится.

* * *

Рассвет пятницы был ясным и морозным. Лилли начала ворочаться сразу после восхода солнца, в спальном мешке её охватил озноб, а нос был настолько холодным, что казался задеревенелым. Её суставы ломит. Она вылезает из своей палатки, застёгивает пальто и смотрит на палатку Джоша.

Великан уже стоит возле своей палатки. Закутанный в свитер для рыбалки и оборванную нижнюю рубашку, он поворачивается, видит Лилли и произносит:

- Ты, должно быть, замёрзла?

- Следующий глупый вопрос, - отвечает она, подходит к его палатке, тянется к термосу с растворимым кофе, который он держит в своей огромной, облачённой в перчатку, руке.

- Погода напугала людей, - говорит он мягко, передавая термос. Кивком он показывает на три грузовика, работающих на холостом ходу, прогреваясь, вдоль дороги с другой стороны полянки. Во время разговора от его дыхания идёт пар.

- Мы с группой направляемся в лес, принести столько дров, сколько сможем.

- Я с вами.

Джош качает головой.

- Я разговаривал с Чедом минуту назад, полагаю, ты нужна ему, чтобы присмотреть за детьми.

- Ясно. Конечно. Как скажете.

- Вот, возьми, - говорит Джош, протягивая термос.

Он хватает топор, оставленный у палатки, и одаривает её усмешкой.

- Вернусь к ланчу.

- Джош, - говорит она, хватая его за руку прежде, чем он отвернётся. - Просто будь осторожен в лесу.

Его ухмылка становится шире.

- Как всегда, куколка… как всегда...

Он отворачивается и направляется в сторону облаков выхлопных газов вдоль гравийной дороги. Лилли наблюдает за составом группы людей, взбирающихся в кузова грузовиков, запрыгивающих на подножки и залезающих в кабины. С этого места она не осознаёт уровень шума, который они создают, шум внезапно начавшихся грузиться трёх самосвалов, окрики людей, захлопывающихся дверей в завесе тумана выхлопных газов.