Изменить стиль страницы

Правда, была одна форма труда, которая носила сугубо индивидуальный характер, больше того, требовала исключительного мужества и высокого искусства — это зимняя охота на туров и косуль в горах. Она была своеобразным единоборством с суровой природой гор, связанным с большим риском, поэтому наиболее искусные охотники становились в народном восприятии героями, о них складывали песни. Недаром говорится в осетинской пословице: «Охотник ближе к мертвым, чем к живым, но до кладбища никогда не доходит», то есть погибает в горах и отыскать его бывает невозможно. Неудивительно, что в мифологии некоторых горских народов есть божество охоты, которое пытались задобрить песней, чтобы оно послало удачу.

Словом, труд и облик родной земли в песенном творчестве горцев ощущаются постоянно. Самой верной в горах считалась клятва землей, самым презрительным прозвищем — бездельник и тунеядец. Позднее, когда патриархальная отсталость и изолированность были сломаны наступлением капиталистических отношений, когда горцы стали несравненно более подвижными и нередко приходилось им разлучаться с родной землей, наступило время песен, посвященных родному краю. Великая привязанность человека к родине проверяется в разлуке. Эту истину пришлось познать и горцам на горьком историческом опыте. Тоской по родному краю пронизаны песни мухаджиров — переселенцев в Турцию после поражения горцев Кавказа в войне с российским царизмом. Это видно и по адыгской песне «Гонят нас в Стамбул», и по осетинской песне, в которой трагическим рефреном проходят слова:

О горы, о родимый край, —
Как жить нам без вас?!

Этой же тоской по любимой земле пронизаны все солдатские песни, начиная от песен участников русско-турецкой войны (1877–1878) и кончая песнями солдат японской и первой империалистической войн. В осетинской песне о Татаркане, погибшем на Балканах, умирающий воин скажет: «Солнце взошло и озарило вершину Кариу, Пуля турка мне сердце поразила». И нам понятна тоска сурового воина, в смертный час вспоминающего не мать, не братьев, не отца, даже не любимую, а вершину родной горы, приравненную по закону песенного параллелизма к пробитому пулей сердцу. Ни одного другого слова о родине в песне нет, но разве этого не достаточно, чтобы почувствовать всю глубину любви простого горца к родной земле?

4

Важнейшей составной частью песенного творчества народов Северного Кавказа являются песни исторические и героические. Собственно, разделить их невозможно: все они по существу, по тональности и эмоциональному содержанию — песни героические. Однако в некоторых из них отражены конкретные исторические события из прошлого создавших их народов, поэтому мы и называем их историческими. В других история проступает в суммарном выражении, в ее основных социальных тенденциях, приурочить их к конкретной исторической ситуации не представляется возможным, хотя и эти песни — свидетельства исторической жизни народа на разных этапах ее развития.

В героико-исторических песнях, не имеющих конкретных исторических примет, воспевалась отвага людей, способных всем пожертвовать, защищая свободу родного края, свою честь и национальное достоинство народа. Здесь и герои, отстаивающие независимость родины, здесь и конфликты, вызванные межродовыми распрями в феодальном и патриархальном мире, и многое иное. Но для всех характерна одна черта: все они учат мужеству и героической защите человеческой и национальной чести. Культ мужества был органически присущ и горской нравственности, и поэтическому искусству народов Северного Кавказа. Больше того, вся веками сложившаяся система воспитания молодого поколения горцев была направлена к созданию героического характера. А в этой системе не последнее место занимала героическая песня, конкретные исторические приметы которой давно уже стерлись, но эмоциональная сила и мужественное воодушевление которой сохранились в первоначальной свежести, столь велико было нравственное воздействие песни на умы и настроения молодых горцев независимо от конкретной ситуации, породившей ее. Такова адыгская песня о Кербече:

Чтобы от недруга край свой сберечь,
Не затевают длинную речь.
Коня вороного седлает Кербеч,
Храбрых джигитов сзывает Кербеч —
Им по руке и кремневка, и меч.
Недруга грудью встречает Кербеч,
Саблей кровавой сверкает Кербеч,
Головы вражьи срубает он с плеч,
В бегство врагов обращает Кербеч.
…Над нами на небе одна луна.
Под нами тропа на земле одна.
На этой тропе есть кровавый след
И мертвые есть, а трусливых нет.

Характерно, что песни о героях и подвигах исполнялись и на простых сходках мужчин аула, и на праздниках, и на свадьбах, — даже здесь не считались они лишними и пелись наряду с застольными, свадебными, шуточными песнями. Это было традицией предков. Горцы считали, что таким образом в молодых людях воспитывается любовь к родной земле и подвигам, формируется героический характер.

Традиция эта сложилась по закону исторической необходимости. Горцам Кавказа в течение многих веков приходилось отстаивать свою землю, родные очаги и жизнь детей, свою независимость от посягательств многих захватчиков. Стрелы и мечи предков современных горских народов Кавказа встречали на поле брани многочисленных любителей грабить и покорять. Горский крестьянин всегда оставался воином, его в любой час мог призвать к бою огонь тревоги, зажженный на вершине горы. Были времена, когда горцам приходилось днем сражаться, а ночью пахать землю, нередко в аулах живых оставалось меньше, чем погибших в бою. Свидетелями той суровой жизни по сию пору остаются, наряду с произведениями фольклора, крепости и башни в горах, так часто встречающиеся в ущельях, а еще памятники-надгробья из гранитных плит у дорог.

Монгольское нашествие, притязания крымских ханов, взаимные набеги разноязыких народов, волею исторических судеб оказавшихся под одними небесами в теснинах гор и на небольшом пространстве предгорных равнин, княжеские дружинные наезды, межродовые и племенные распри даже в пределах одной этнической общности, наконец, сопротивление, оказанное захватнической политике российского самодержавия, — все это формировало именно героический характер, воспитывало мужество и стойкость.

И предки кавказских горцев, как бы перенимая стойкость у гор и скал, не щадя жизни, защищали землю отцов, никому не позволили погасить огонь своего очага и отнять родную речь, убить душу народа — забыть песню о своей прекрасной родине. Этим они были обязаны собственному мужеству и героизму, культу подвига и человеческого достоинства, которое они гордо хранили тысячелетиями. Недаром Ленин выделил именно эту черту в характере горцев — «гордый горец».

Трус был в горах самым жалким существом, презираемым всеми. От трусов отказывались даже родные матери, самым ужасным проклятием для женщины считалось: «Чтоб ты родила сына труса!» Разумеется, мужество и чувство самоуважения почитались в мире повсюду, но в условиях горского бытия они были совершенно необходимы, как жилье, хлеб и вода. Спору нет, эти человеческие качества и теперь остаются драгоценными, хотя даются они не каждому, так же как талант и красота. Но там, где появляется в них особая необходимость, они становятся ведущими чертами человеческого характера. В горской действительности прошлых столетий в них была именно такая необходимость, и это осознано и в песенном искусстве горцев. Хорошо сказано об этом в ингушской песне-плаче:

Там, где синюю птицу настигнет мрак,
Эта птица уснет и спит.
Где отважному воину встретится враг,
Там падет он иль победит.