503 В качестве следующей детерминанты сновидения, заслуживающей упоминания, следует назвать явления телепатии. Факт их существования на сегодняшний день уже более не вызывает сомнений. Само собой разумеется, что очень просто оспаривать реальность телепатии без проверки имеющихся в наличии доказательных материалов; этот образ действия столь ненаучен, что он не заслуживает никакого внимания. Я узнал на собственном опыте, что телепатические явления очень даже влияют на сновидения, о чем, впрочем, говорили еще в незапамятные времена. Определенные лица особенно чувствительны в этом отношении, и нередко они видят сновидения, обусловленные телепатически. Однако из признания телепатических явлений вовсе не означает, по-моему, что следует торопиться некритически принимать или одобрять ту или иную теорию действия на расстоянии. Явление, несомненно, существует и все же теория не кажется мне столь простой. Во всяком случае, нужно отнестись с вниманием к возможности согласования ассоциаций, то есть существования параллельных психических процессов⁵, что, бесспорно, имеет место в семьях и – помимо всего прочего – обусловливает тождественность или значительное подобие установок. Точно так же следует с вниманием отнестись к фактору криптомнезии, на который в особенности указывал Флурнуа⁶. Она вызывает подчас удивительнейшие феномены. С учетом того, что в сновидении делается приметным любой сублиминальный материал, нисколько не кажется странным, что криптомнезия подчас выступает как детерминирующая величина. Мне нередко доводилось анализировать телепатические сновидения, причем телепатическое значение многих из них на момент анализа было еще неизвестно. Как и при всяком ином анализе сновидений, в этих случаях в ходе анализа вскрывался некий субъективный материал, и при этом сновидение имело свое значение, соотносящееся так или иначе с жизненной ситуацией пациента. В анализе не было получено ничего, что могло бы указывать на телепатический характер сновидения. До сих пор я не нашел ни одного сновидения, в котором бы телепатическое содержание несомненно присутствовало в материале ассоциаций, поставляемых анализом (в «латентном содержании сновидения»). Его всегда несла манифестная форма сновидения.

504 Обыкновенно в литературе о телепатических сновидениях упоминаются только лишь те, в которых «телепатически» предвосхищается особо значимое обстоятельство (во времени или в пространстве), когда важность происшествия в общечеловеческом смысле (к примеру, случай смерти) объясняет его предугадывание или перцепцию на расстоянии, или же это обстоятельство, по меньшей мере, как бы подкрадывается сзади и предуготавливает понимание. Телепатические сновидения, которые я наблюдал, в большинстве случаев укладываются в эту схему.

Лишь некоторые сновидения характеризуется как раз тем удивительным свойством, что их манифестное содержание содержит некую телепатическую констатацию, которая относится к чему-то совершенно незначимому, что не имеет никакого касательства к сновидцу: например, лицо незнакомого и совершенно обычного человека, или определенная расстановка мебели в совершенно нейтральной обстановке, или получение незначимого письма и т. д. Естественно, когда я говорю о «незначительности», я, конечно же, имею в виду, что ни посредством обычных расспросов, ни посредством анализа мне не удалось обнаружить то содержание, значимость которого могла бы «оправдать» телепатическое явление. В подобных случаях еще скорее, чем в ранее упомянутых, можно было бы заподозрить «случайность». К сожалению, гипотеза случайности представляется мне, однако, всегда asylum ignorantiae[81]. Возможность крайне редкостных совпадений, конечно, никто не будет оспаривать, однако если мы рассчитываем на их повторение с некоторой вероятностью, то тем самым мы исключаем их случайную природу. Конечно, я никогда не стану утверждать, что в их основе лежит некий «сверхъестественный» закон – наша школьная премудрость просто не поспевает за ними. Таким образом, даже сомнительные телепатические содержания реальны по своей природе, вопреки всяческим вероятностным ожиданиям. Ни в коей мере я не дерзнул бы высказать свое собственное теоретическое мнение относительно данных феноменов, однако я все же считаю правильным признать их реальность и даже настаивать на ней. Для исследования сновидений такая точка зрения, несомненно, выигрышна⁷.

505 В противоположность известному взгляду Фрейда на сущность сновидения – будто оно есть «осуществление желаний», – я сам, а также мой друг и коллега Альфонс Мэдер приняли точку зрения, согласно которой сновидение есть спонтанное самоизображение актуальной ситуации в бессознательном, изображенной в символической форме. В этом пункте наша позиция соприкасается с выводами Зильберера⁸. Это тем более отрадно, что к этому мы пришли независимо друг от друга.

506 Это воззрение противоречит фрейдовской формуле только в том, что отрицает правомочность какого-то определенного высказывания о смысле сновидения. Наша формула предполагает всего лишь то, что сновидение есть символическое представление какого-то бессознательного содержания. Она оставляет открытым вопрос о том, является ли это содержание всегда только осуществлением желания. Последующие исследования (в частности, работы Мэдера) ясно показали, что сексуальный язык сновидений отнюдь не всегда следует понимать конкретно⁹, другими словами, речь в данном случае идет об архаическом языке, который, конечно же, использует все аналогии, оказывающиеся под рукой, при этом, однако, ими вовсе не обязательно прикрывается нечто действительно сексуальное. Поэтому было бы несправедливо воспринимать сексуальный язык сновидений буквально при всех обстоятельствах, в то время как прочие содержания объясняются символически. Как только мы начинаем понимать сексуальные формы языка сновидения как символы неизвестных вещей, наше представление о сущности сновидения сразу же углубляется. Мэдер превосходно и доступно показал это на практическом примере, заимствованном у Фрейда¹⁰. Но до тех пор, пока сексуальный язык сновидения понимается буквально, нам доступно только непосредственное, внешнее и конкретное решение или же мы можем не предпринимать ничего вообще в силу своего малодушия либо лености. Однако это не дает нам понимания существа проблемы и установки на ее решение. К постановке же проблемы мы придем после того, как откажемся от недоразумения, связанного с конкретным толкованием, а именно от буквального понимания бессознательного сексуального языка сновидения и толкования фигур как реальных лиц.

507 Так же, как мы склонны признавать, что мир является таким, каким мы его видим, мы наивно полагаем, что люди таковы, какими они нам представляются. К сожалению, в последнем случае никакая физика еще не доказала несоразмерность между восприятием и действительностью. Хотя возможность грубого обмана здесь во много раз больше, чем при чувственном восприятии, мы все же проецируем – безбоязненно и наивно – нашу собственную психологию на наших ближних. Таким образом, каждый из нас конструирует для себя более или менее воображаемые отношения, которые, по существу, покоятся на подобных проекциях. Среди невротиков часто встречаются случаи, когда фантастические проекции оказываются единственными средствами человеческих отношений. Человек, которого я воспринимаю главным образом через мою проекцию, есть имаго, или же носитель имаго или символов. Все содержания нашего бессознательного неизменно проецируются на наше окружение, и только если мы можем понять определенные особенности нашего объекта как проекции, нам удается отделить их от действительных свойств этого объекта. Если же проекционный характер какого-то свойства объекта не был осознан, нам не остается ничего иного, кроме как пребывать в наивном убеждении, будто это свойство действительно принадлежит объекту. Все наши человеческие отношения кишат подобными проекциями; и если кому не удается уяснить это на своем, личном опыте, пусть обратит внимание на психологию прессы во время войны. Cum grano salis[82] мы всегда приписываем собственные ошибки противнику. Прекрасные примеры тому можно найти во всякой личной полемике. Кто не обладает из ряда вон выходящим самосознанием, тот никогда не увидит свои проекции насквозь, а будет всегда им уступать, поскольку сам разум в своем естественном состоянии предполагает существование таких проекций. Проекция бессознательных содержаний естественна и является данностью. У относительно первобытного человека она создает то характерное отношение к объекту, которое Леви-Брюль так удачно назвал «мистической идентичностью», или «мистическим со-причастием»¹¹. Таким образом, всякий нормальный и размышляющий о самом себе в рамках обыденной жизни современный человек опутан целой системой таких проекций и привязан ими к своему окружению. Принудительный, то есть «магический» или «мистический», характер таких отношений им совершенно не осознается, по крайней мере, до тех пор, пока все идет хорошо. Но если возникает параноидальное расстройство, то эти бессознательные отношения, по характеру своему проекционные, превращаются в путы, образованные как правило тем же самым бессознательным материалом, который составлял содержание проекций и в нормальном состоянии. До тех пор, пока либидо может использовать эти проекции в качестве приемлемых и полезных мостов для связи с миром, они позитивны и облегчают жизни. Когда же либидо желает пробить себе какой-то иной путь – отчего начинается движение вспять по прежним мосткам проекций, – эти проекции становятся величайшей помехой, какую трудно себе даже представить, потому что они действенно и эффективно препятствуют всякому освобождению от прежнего объекта. Тогда мы оказываемся свидетелями типичной ситуации, когда человек старается – насколько это возможно – обесценить или разнести вдребезги прежний объект, для того чтобы забрать у него свое либидо. Но по причине того, что прежняя идентичность покоилась на проекциях субъективных содержаний, полное и окончательное отделение может совершиться только тогда, когда имаго, которое отражало себя в объекте, будет восстановлено и возмещено субъекту. Это восстановление происходит путем осознания спроецированного содержания, то есть признания «символической ценности» объекта.