81 Точно так же, как живое тело в своей целостности является машиной, другие формы адаптации к физическим и химическим условиям обладают ценностью механизмов, делающих возможными различные формы трансформации. Поэтому все те средства, которые животное использует для самосохранения и продления своего существования – помимо непосредственного питания своего тела – могут рассматриваться в качестве машин, использующих естественный градиент для осуществления работы. Когда бобр валит деревья и перегораживает реку, он производит работу, обусловленную его дифференциацией. Эта дифференциация – продукт того, что можно было бы назвать «природной культурой», которая функционирует в качестве трансформатора энергии, в качестве машины. Аналогичным образом, и человеческая культура, как естественный продукт дифференциации, является машиной; прежде всего, технической машиной, утилизирующей природные условия для трансформации физической и химической энергии, но, помимо этого, и психической машиной, утилизующей психические условия для трансформации либидо.

82 Так же как человеку удалось изобрести турбину и посредством направления на нее потока воды трансформировать кинетическую энергию последней в электричество, которое может применяться различным образом, точно так же ему удалось, с помощью психического механизма, преобразовать и природные инстинкты, которые, в противном случае, последовали бы своему градиенту без осуществления работы и перешли бы в другие динамические формы, соответствующие инстинктивному существованию.

83 Трансформация энергии инстинкта достигается при помощи ее канализации в аналог объекта инстинкта. Так же как электростанция имитирует водопад и тем самым овладевает его энергией, так и психический механизм имитирует инстинкт и тем самым получает возможность приложить его энергию к особым целям. Хорошим примером сказанного является весенняя церемония, совершаемая австралийским племенем вачанди⁵². Сначала вырывается яма в земле, а потом ей придается такая форма и она так огораживается со всех сторон кустарником, что напоминает женский половой орган. Затем вокруг этой ямы пляшут всю ночь, причем держат копья перед собой таким образом, что они напоминают мужской орган в состоянии эрекции. Во время этой круговой пляски вачанди тычут свои копья в яму с криками: «Pulli nira, pulli nira, wataka!» (не пронзай, не пронзай же женский половой орган!). Во время этой церемонии никому из ее участников не разрешается смотреть на женщин.

84 С помощью описанной выше дыры вачанди воссоздают женский половой орган, объект природного инстинкта. При помощи повторяющихся выкриков и экстатической пляски они внушают себе, что дыра – это действительно вульва, а чтобы эта иллюзия не была разрушена реальным объектом инстинкта, никто из участников церемонии не имеет права смотреть на женщину. Нет сомнения, что в данном случае мы имеем дело с канализацией энергии и ее переносом на аналог первоначального объекта посредством танца (который фактически является брачным танцем, как у птиц и других животных) и имитации полового акта⁵³.

85 Этот танец имеет особое значение в качестве церемонии оплодотворения земли и поэтому совершается весной. Он играет роль магического акта, целью которого является перенос либидо в землю, благодаря чему земля приобретает особую психическую ценность и становится объектом ожидания. Психика в этом случае напряженно занята землей, и та, в свою очередь, воздействует на нее, так что налицо возможность и даже вероятность того, что человек уделит ей свое внимание, что является необходимым психологическим условием для ее возделывания. Действительно, земледелие возникло, хотя это и не следует понимать в абсолютном смысле, из образования сексуальных аналогий. «Свадебная постель в поле» – пример канализационной церемонии подобного рода: весенней ночью крестьянин берет с собой в поле жену и там вступает с нею в половую связь, для того чтобы сделать землю плодородной. Таким путем устанавливается очень тесная аналогия, действующая подобно каналу, подводящему воду из реки к электростанции. Энергия инстинкта оказывается тесно связанной с полем, вследствие чего возделывание последнего приобретает значение полового акта. Такая ассоциация обеспечивает постоянный приток интереса к полю, что, соответственно, развивает притяжение к нему у пахаря. Он, таким образом, вынужден заниматься полем так, чтобы это способствовало его плодородию.

86 Как убедительно показал Мерингер, ассоциация между либидо (также и в сексуальном смысле) и земледелием отражена в обыденном употреблении слов и выражений⁵⁴. Вложение либидо в землю достигается не только посредством сексуальной аналогии, но и при помощи «магического касания», как мы это видим в обычае катания (walzen, walen) по полю⁵⁵.

Для первобытного человека канализация либидо носит настолько конкретный характер, что он даже само утомление от работы ощущает как состояние «высосанности» его демоном поля⁵⁶. Все основные предприятия и усилия, такие как вспашка земли, охота, война и т. п., начинаются с церемоний, имеющих своей целью установление магической аналогии, или с предварительных заклинаний, которые, вне всяких сомнений, имеют психологическую цель канализации либидо в необходимый вид деятельности.

В танцах буйволов у индейского племени таос пуэбло танцоры изображают не только охотников, но и охоту. Благодаря возбуждению и наслаждению, получаемым от танца, либидо канализуется в форму охотничьей деятельности. Наслаждение, без которого в данном случае не обойтись, порождается ритмическими звуками барабанов и волнующими напевами стариков, которые руководят всей церемонией. Хорошо известно, что пожилые люди живут своими воспоминаниями и любят поговорить о своих прежних подвигах; это «воодушевляет» их. Воодушевление «разжигает», и, в известном смысле, старики дают первый толчок танцу, миметической церемонии, цель которой – приучить юношей и мальчиков к охоте, подготовить их к ней психологически. Сходные rites d’entree[8] подробно описаны применительно ко многим примитивным племенам⁵⁷. Классический пример подобного обряда – церемония под названием atninga у австралийского племени арунтас. Она призвана возбудить гнев у членов племени, собирающегося в поход с целью отмщения. Задача возбуждения гнева выполняется вождем, который привязывает волосы мертвеца, за которого необходимо отомстить, ко рту и пенису члена племени, которого нужно привести в состояние гнева. Затем вождь становится на колени перед этим человеком и заключает его в объятья, как бы осуществляя с ним половой акт⁵⁸. Предполагается, что таким путем «внутренности данного человека загорятся желанием отомстить убийце». Смысл церемонии, очевидно, в том, чтобы вызвать у каждого члена племени ощущение интимного знакомства с убитым, так чтобы каждый находился в состоянии готовности отомстить за него.

87 Чудовищная сложность таких церемоний показывает, сколь много усилий требуется, чтобы отвести либидо от его естественного русла, по которому оно привычно течет в повседневной жизни, в сферу довольно необычной деятельности. Современный ум считает, что этого можно достичь простым усилием воли и что нет необходимости во всевозможных магических церемониях – что объясняет, почему так много времени было потрачено, чтобы понять их правильно. Но если мы будем помнить, что первобытный человек гораздо более бессознателен и в гораздо большей степени «природное явление» по сравнению с нами, а также почти не имеет представления о том, что мы называем «волей», тогда нетрудно понять, почему он нуждается в усложненных церемониях там, где для нас достаточно простого волевого акта. Мы более сознательны, иначе говоря, более цивилизованны. В ходе тысячелетий нам удалось не только покорить дикую природу вокруг нас, но и подчинить нашу собственную дикость – по крайней мере, на время и по настоящий момент. Во всех событиях мы выступаем в качестве обладателей «воли», то есть энергии, которую можно использовать, и хотя, возможно, этого количества и недостаточно, тем не менее, это больше того, чем обладают первобытные люди. Мы больше не нуждаемся в магических танцах, делающих нас «сильными», перед совершением задуманного нами, по крайней мере, в обыденной жизни. Но если нам приходится иметь дело с чем-то, что превосходит наши силы, или с чем-то, успешный исход чего отнюдь не гарантирован, тогда мы торжественно закладываем краеугольный камень с благословения Церкви или «крестим» корабль в тот момент, когда он соскальзывает со стапелей; во время войны мы заручаемся поддержкой со стороны патриотического Бога, и потный страх срывает пылкую молитву с уст даже самого отважного бойца. Поэтому достаточно лишь тени небезопасных обстоятельств, чтобы «магические» формальности были воскрешены самым естественным образом. Благодаря этим церемониям высвобождаются более глубокие эмоциональные силы; убеждение превращается в слепое самовнушение, а психическое поле зрения сужается до одной неподвижной точки, на которой состедоточивается все давление бессознательных сил. А то, что успех сопутствует скорее уверенному, чем неуверенному человеку, по сути, объективный факт.