Десятая машина также не дала повода уличить девушек-пересмешниц в том, что они в минувшую ночь допустили огрехи в укладке уплотнителей. Лишь под ковриком передней кабины обозначилась влага. Огрех: завышен размер прорези для рычага тормозной педали. Укладчик гидроизолятора не заметил этого. Там на установке рычагов работают парни…

Выборочная обкатка автомобилей, собранных после вынужденной остановки конвейера, закончилась. Бригадир обкатчиков должен представить объективки руководству. Сейчас стало ясно, что качественный ритм не сбит. Но надо ли спешить с таким выводом к начальству? Может получиться самообман, за который потом, после потока рекламаций по «ночной» серии, глаза некуда будет деть от стыда. Нет, не должно случиться такого. Хоть невероятно, но так. И не много ли ты, Василий Ярцев, берешь на себя, не понимая каких-то закономерностей времени? Ведь жизнь учит, убеждает тебя, наглядный урок ты получил и сегодня — нельзя верить только себе. Если не все, то большинство твоих заводчан такие же ревнивые к славе завода, как и ты. Однако попробуй уяснить, почему сегодня не веришь себе. В чем дело?

Перешагивая свежевымытые квадраты заводского паркета, Василий Ярцев забыл свою обиду на девушек. Благо в тот раз они не дали ему и рта раскрыть, будто угадали, зачем он к ним подходил, и разыграли. Пожалуй, и за это надо сказать им спасибо. Они с минуты на минуту должны появиться на своем участке: вторая смена уже у конвейера. Замедли шаг и дождешься. Но задерживаться нельзя — ждет начальник ОТК, и его, вероятно, не первый раз тормошит по телефону главный инженер. Ведь Евгению Артемьеву, в котором уживаются два главных инженера — мягкий и суровый, — тоже надо знать, чем закончилась утренняя пробежка автомобиля по полигону «пыток». Знать если не для доброго настроения, то хотя бы для раздумий вместе с генеральным директором.

Ярцев не ошибся в своих догадках: главный инженер несколько раз звонил начальнику ОТК, а затем, как сказал его помощник, минут десять назад прибыл сюда вместе с главным механиком. Они сидели в кабинете начальника за приставным столиком, беседуя, как показалось Василию, на отвлеченную от вчерашних событий тему.

— Садись, отдохни, соберись с мыслями, — предложил главный инженер Ярцеву, будто знал, какие сомнения мучают испытателя.

Ярцев присел к угловому столику. А главный инженер продолжил фразу, которая была прервана минуту назад:

— …Они уходят от того, к чему мы идем. Можно подумать, научно-техническая революция для нас начало того пути, который уже пройден в Детройте и Турине. С этим можно было бы согласиться, если бы Октябрь семнадцатого года не избавил нас от того, что они считают главным стимулом развития, — от конкуренции между предпринимателями, от права сильных душить слабых. Научно-техническая революция не застала их врасплох. Нет, наоборот, они готовились к ней, не жалели денег на приобретение патентов, на содержание ученых, изобретателей, конструкторов. Но тот же Генри Форд ищет свой заменитель конвейера. Почему? Конвейер — механизм, слишком чувствительный к капризам отдельных индивидуумов. Один сборщик может возмутить сотни соседей справа и слева. Опасное общение. Надо создавать технический микроклимат для каждого сборщика, сажать их в одиночные окопы, как это делали стратеги вермахта, когда стали бояться массового бегства своих вояк в тыл или сдачи в плен. На наш язык это переводится так: «Боюсь коллективного единодушия людей, они могут потребовать то, что взяли рабочие России еще пятьдесят с лишним лет назад». Так кто же теперь хватается за хвост, а кто за голову?

— Но сдельщина ведь тоже, по существу, оставляет рабочего в одиночном окопе, в микроклимате с личными интересами, — заметил седеющий начальник ОТК.

Василий привстал: пора докладывать. Но главный инженер плавным жестом руки остановил его и продолжил свою мысль:

— Да, у сдельщины долгий век. Она досталась нам от далеких предшественников. Против нее еще Маркс выставил тезис — она вызывает ухудшение качества продукции, нарушение технологических режимов. Издавна говорят: «Время дороже денег». Отлично сказано. Мы внедряем повременно-премиальную оплату труда по самой строгой шкале. Время не подвергается девальвации. У него одно постоянное измерение — от прошлого к будущему. И нынешняя научно-техническая революция в наших условиях приближает нас к тому, о чем мечтал автор «Капитала».

«Нет, пожалуй, не зря затеялся тут такой разговор», — заметил про себя Ярцев, удивляясь тому, что главный инженер умеет отвлекаться на толкование вопросов, связанных с НТР, которая, как явствует из хода беседы, охватила все промышленные центры мира. Но в нашей стране она продолжает дело социальной революции, укрепляет в людях труда веру в успех коллективных усилий, потому конвейер отвечает духу нашего времени. Там же, где боятся сплочения рабочих, конвейер стал опасным явлением, его готовятся расчленить.

Василию хотелось включиться в беседу. То, о чем тут говорили, помогло ему понять, почему все-таки не обнаружена резкая разница в качестве сборки автомобилей, которые обкатывались вчера и сегодня.

В самом деле, строго регламентированный режим движения конвейера, как сказал начальник ОТК, не дает возможности сборщику делать резкие скачки, чтобы опередить товарищей, не позволяет забывать о том, что ему положено делать. Но если он освоил свое дело и добросовестно выполняет его в положенное время — это и есть основные слагаемые технически обоснованной нормы труда. В ущерб качеству ее дважды не перевыполнишь, не будет повода для погони за количеством без качества.

— Минутку, — прервал начальника ОТК главный инженер. — Послушаем, что скажет бригадир обкатчиков. Он, кажется, готовится опровергнуть наши доводы.

— Готовился, — сознался Василий. — Готовился по всем статьям, но не собрал веских доводов.

— Мы в этом не сомневались.

— Однако, — Ярцев гулко передохнул, — непредвиденная остановка конвейера могла дать и непредвиденное количество огрехов.

— Могла, — согласился главный инженер.

— Поэтому, — продолжал Ярцев, — я не мог бежать к вам с криками «ура» после обкатки трех автомобилей.

И далее он рассказал о своих сомнениях. Признался, как его осмеяли девушки. Напомнил главному инженеру, как был ослеплен световой пылью трех схем вычислительного центра в Турине — вдруг выбор сделан ошибочно? Не утаил и своих прежних дум о полигоне «пыток», о суровости и мягкости, которые как-то уживаются в одном человеке — главном инженере завода, но теперь готов сказать о нем иначе…

— Вот этого прошу не делать, — возразил Артемьев, — боюсь поспешной аттестации на Знак качества, хотя готов заметить, что в Туринском вычислительном центре мы не выбирали, а отключали непригодные для нас схемы. Ошибки не могло быть. И конвейер остановился вчера по иной причине. Что касается «суровости» и «мягкости», то эти два Артемьевых обязывают главного инженера строго следить за собой. Спасибо за откровенность, за сегодняшнюю инициативу… А на девушек злиться не надо, они у нас красивые, умные, веселые и хорошо работают.

— Утомительно однообразная у них работа, — заметил Василий с оттенком сожаления в голосе.

— Сидеть без дела в одной позе тоже утомительно, — ответил главный инженер, и мягкость его взгляда стала пропадать. — Нет работы без напряжения физических и умственных сил. «Труд не может стать игрой». Об этом еще Маркс предупреждал. Плата за труд потому и называется так, что ее надо заработать. Я против тех, кто получает деньги за присутствие на работе… Нет труда без творчества. И сборщикам на нашем конвейере, в отличие от туринских и фордовских, созданы условия для повышения профессионального мастерства, для роста, для взаимного обогащения опытом. Они могут и должны уходить от монотонности путем подмены друг друга внутри экипажа, а затем переходить целыми бригадами с одной операции на другую. Изнурение… — Главный инженер помолчал, взгляд его показался Василию усталым. — Впрочем, ты жалеешь девушек, а сам на утомление не жалуешься.