– Вроде того, – сказал Эмиль.

– А какой-то русский будет надувать щеки и делать вид, что все результаты – его заслуга.

Эмиль пожал плечами.

– Уж не обессудь, Джерри, это лучшее, что я сейчас могу для тебя сделать.

– Пакостно это все, – пробормотал Джерри.

– Могло быть и хуже, Джерри, – заметил Патрис.

Лурад встал из-за стола и прошел через весь кабинет к картинке, вырезанной из старого журнала.

– Помнишь, Джерри? – сказал он. – Помнишь время, когда мы были веселыми «космическими фанатами», а твой «Гранд Тур» – сном, дремой? Что ж, теперь сон сбудется – с тобой или без тебя. Все сводится к вопросу: что есть реальная ценность – судьбы мечтателей или их мечты?

Джерри Рид смотрел на рисунок – воплощение мечты, которой он жил все эти годы. И снова почувствовал вкус шоколадного мороженого с шоколадным сиропом. И снова услышал донесшийся до него сквозь годы голос Роба Поста: «Ты будешь жить в золотом веке космических исследований, парень. Ты можешь стать одним их тех, кто сделает все это. Решайся. Ты можешь ходить по водам. Тебе придется отказаться от всего остального, но ты сможешь ходить по водам!»

Джерри вздохнул. Пожал плечами.

– Я с тобой, Эмиль, – сказал он наконец. – И ты знал это с самого начала.

Директор ЕКА посмотрел на него и кивнул. В глазах его стояли слезы.

– Да, старый друг, – сказал он. – Я знал это.

X

От постоянной носки рукава обтрепались, подкладку в проймах дважды приходилось подшивать, а молнию заменить на новую, но блестящая, синяя с белым – цвета бейсбольной команды «Лос-Анджелес Доджерз» – куртка, подаренная ему отцом на шестнадцатилетие, оставалась любимой одеждой Роберта Рида. Он таскал ее в жаркие летние дни, натягивал поверх толстых свитеров в зимние холода, носил под дождем, несмотря на мольбы матери и насмешки Франи, и всегда надевал в школу, хотя его и дразнили за это «гринго». Он любил эту куртку и любил отца за то, что он позаботился заказать ее для него в далекой Калифорнии. Слева на груди было затейливо вышито белым – наподобие эмблемы команды на спине – его имя: Боб.

Роберту Риду, сколько он себя помнил, всегда хотелось, чтобы его звали Боб. На французском не так-то легко выговорить это имя, оно напоминало имена агрессивных гринго: Джо, Текс, Эл, – поэтому учителя всегда переиначивали его на французский лад – Робер; их примеру следовали и ребята, когда им хотелось его уязвить; они знали, как он это ненавидит. Мать тоже называла его Робером, когда говорила с ним по-французски, то есть когда была на него сердита; обычно она звала его Бобби. Друзья говорили «Бобби-и»; для урожденных французов это был самый удобопроизносимый вариант. Так же его звала и Франя, выговаривая второй слог с противным поскуливанием, когда хотела над ним поиздеваться. Он и мысленно называл себя Бобби.

Только отец звал его на старый добрый американский манер – Боб. Только отец знал, что это для него значит. Только отец понимал, как трудно быть американцем в Европе.

Америку стали презирать в Европе задолго до того, как Бобби подрос и смог понять, почему и за что. Когда он начал замечать, что он не такой, как другие, – ребята, которым Бобби не сделал ничего плохого, издевались над ним и обзывали гадкими словами, – отец попытался объяснить ему, отчего все это.

– Ты гринго, пап?

– Я американец, Боб. Гринго – плохое слово, так здесь называют американцев те, кто нас не любит, вроде как в Штатах иногда говорят: ниггеры, макаронники, лягушатники. От воспитанных людей таких слов не услышишь.

– А я американец?

– Не совсем, Боб, но, когда подрастешь, ты сможешь стать им, если захочешь.

– А что, американцем быть плохо?

– Нет, Боб, американцем быть не плохо, и французом не плохо, и русским, только...

– Так почему тогда американцев не любят?

Отец помолчал, и на лице у него появилось странное отсутствующее выражение.

– Потому что... потому что иногда Соединенные Штаты Америки делают плохие вещи, Боб... – сказал он.

– А другие страны делают плохие вещи?

– Еще как, другие страны натворили столько плохого, куда больше Америки, гораздо, гораздо больше...

– А почему тогда ненавидят нас, а не их?

Тут отец как-то чудно посмотрел на него и не отвечал довольно долго.

– Ты попал в самую точку, Боб, – наконец сказал он, – но кабы я знал, что тебе ответить... – Глаза его заблестели, и показалось, что он вот-вот заплачет. – Когда-то Америку все любили. Америка спасла Европу от самых настоящих мерзавцев. Америка простила своих врагов и на свои деньги отстроила разрушенные страны. И еще, американцы совершили настоящее чудо, Боб, мы были первые, кто полетел на Луну. Нас любили, нами восхищались, мы были гордостью всего мира...

Отец провел рукой по глазам, прежде чем заговорить снова.

– А потом... потом с Америкой что-то случилось, и... Америка перестала делать все эти чудесные вещи, и... начала поступать плохо... может, и не хуже, чем другие страны, но... Не знаю, Боб, я в этом толком не могу разобраться. Ну, представь: всем нравится Пер-Ноэль [55], но если вместо того, чтобы раздавать подарки на Рождество, он вдруг напьется и станет клянчить деньги на улице... это же хуже, чем другой пьяница и попрошайка на его месте, правда?

– Я не пойму, пап...

Но отец только пожал плечами и вздохнул глубоко-глубоко.

– Да и я тоже, сынок, – сказал он. – Я тоже.

Когда Бобби был маленьким, отец часто дарил ему модели самых знаменитых американских ракет, целая коллекция их и теперь пылилась, забытая, в углу комнаты: «Аполлон», «Сатурн-5», «Игл», «Колумбия» и все остальные. Бобби этим особенно не увлекался, но он любил отца и, когда ему было десять лет, взял все свои сбережения – он откладывал деньги, полученные от отца же на карманные расходы, – и купил ему на день рождения отличную модель сверхзвукового бомбардировщика «Терминатор», всю металлическую, с убирающимися шасси, изменяющейся геометрией крыла и даже со снарядиками на пружинах, которые, если нажать на кабину, выстреливали снизу.

Бобби заплакал, когда отец развернул подарок и выругался.

– Тебе не нравится? – сквозь слезы пропыхтел он.

Отец взял его на руки и вытер ему глаза.

– Это замечательная модель, Боб, – сказал он, – и все тут сделано очень здорово, как по-настоящему, надо отдать этим паршивцам должное. И большое-пребольшое тебе спасибо за подарок. Но... но ты, наверное, уже достаточно подрос и поймешь... чем я занимаюсь, и почему я здесь, и почему я так расстроился, когда увидел эту штуку...

И он рассказал ему. Как он, еще в детстве, видел первых людей на Луне, американцев. И про своего дядю Роба. И про несчастье с «Челленджером». И про программу «звездных войн». И как чудесная страна, первой добравшаяся до Луны, постепенно превратилась в плохую. И про то, что «Терминатор», этот бомбардировщик, мог бы стать настоящим космолетом вроде «Конкордски». Про то, как он уехал во Францию строить настоящие космические корабли. И о прекрасном лайнере, который он придумал и над которым ему не давали работать, потому что он американец.

Десятилетний Бобби тогда еще во многом не мог разобраться, но понял своим десятилетним сердцем главное.