Один из клерков ответил ему почтительно:

— Нет, Фуркад еще не пришел.

— Скажите ему, чтобы он сейчас же зашел ко мне.

— Слушаю. Но, кажется, кто-то поднимается по лестнице. Это его шаги, так и есть!..

— А, Фуркад! — сказал нотариус, увидев вошедшего.

Обри поспешно закрыл свое лицо газетой, которую держал в руках. Он узнал в Фуркаде того писателя, который «не имел привычки пить».

Нотариус решительно подошел к вышеназванному Фуркаду и тихо спросил его:

— Ну? Ничего нового этой ночью?

— Ничего интересного.

— Хорошо. У вас усталый вид, Фуркад.

— Ах, сударь, есть от чего!

— Хорошо. Отдохните. Приходите утром только для отчета…

Нотариус вернулся в свой кабинет, а Фуркад направился в другую комнату. Это обстоятельство позволяло Обри выйти из здания, не будучи узнанным Фуркадом. Войдя в кабинет нотариуса, он услышал от него, что графиня де Праз действительно только что звонила в отсутствие господина Фейяра и просила выдать ему назначенную сумму.

Обри читал на всех делах, на всех папках одно и то же имя: Фейяр. Он был у Фейяра, и этот Фейяр посылал одного из своих клерков наблюдать за Ужом-Фредди; Обри знал это теперь; Обри знал все о Фуркаде, а Фуркад почти ничего не знал об Обри; а Фейяр его и вовсе не знал. Ни тот, ни другой не видали его за газетой. Господин Фейяр будет, конечно, знать о том, что некто Обри получил из кассы десять тысяч франков по приказу графини де Праз. Но он не будет знать лица этого Обри. Что касается Фуркада, то он никогда не сможет установить связи между пьяницей в баре и человеком за газетой, который явился за деньгами!

Счастливый случай помог Обри сделаться обладателем тайны, которую ему поручили раскрыть. Он ликовал. Как это часто бывает при счастливом совпадении, успех кружил ему голову. Он спешил сообщить эту приятную новость графине. Но он не хотел показаться в Нейли. А доверять нескромности телефона чье-либо имя было бы непростительно. Изъясняться же аллегориями было ему не по силам. Он отправил Лионелю письмо пневматической почтой, написав его измененным почерком:

«Господин граф.

Особа, которой вы интересуетесь, которая занимается известным вам делом, — нотариус Фейяр.

Примите уверения в моем почтении.

Турнон».

И, гордясь собой, надувшись от самодовольства и гордости, приписывая собственному гению удачу, которой он обязан был самому непредвиденному случаю, Обри опустил голубую записку в особый ящик для «пневматичек» с таким видом, точно он дарил какое-нибудь особенное лакомство нищему ребенку.

XVII. Лионель остается при своей идее

Следующий день был тот самый четверг, на который мадам де Праз назначила поездку в Люверси. Управляющий был уведомлен за несколько дней. Утром Лионель сказал матери, что он поедет вперед, чтобы лично навести там порядок.

— С тех пор, как замок необитаем, — сказал он, — там, наверное, накопилась тысяча вещей, которые надо поставить на места для того, чтобы Жильберта не была разочарована. А все это вряд ли сумеет сделать управляющий.

Утром он выехал в собственном маленьком автомобиле, Но никому, даже мадам де Праз, не обмолвился о том, что его ждет Обри у ворот дома № 47 по улице Турнон. Подсадив его на машину, Лионель направился по прекрасной дороге в Шеврёз вместе со своим сообщником, осчастливленным такой необычайной честью.

Неожиданный успех Обри, удача, с которой он открыл таинственного покровителя Фредди, произвели впечатление на Лионеля. И он решил, что осмотр замка с таким находчивым сотрудником может привести к интересным заключениям. Ведь до сих пор смерть госпожи Лаваль считалась хотя и трагической, но, во всяком случае, естественной. Никто не подозревал, не осматривал этих мест под таким углом зрения. А между тем выходило, что человек по имени Жан Морейль и по прозвищу Фредди выказывал признаки такого сильного беспокойства, что его можно было заподозрить в причастности к смерти мадам Лаваль. Признаки беспокойства усугублялись еще и его умением укрощать змей. В смерти этой он участвовал в своем вторичном состоянии, когда он был не Жаном Морейлем, а Ужом-Фредди. Насильственную смерть, конечно, установить было трудно за неимением не только доказательств, но даже разумных объяснений. Зато это допущение лишало трагическое происшествие его таинственности.

— Ибо, — говорил Лионель своему спутнику, — то, что змея убежала, вполне допустимо. Но гораздо менее допустимо то, что она проникла в комнату моей тети через это трудно досягаемое отверстие.

Что бы он сказал, если бы познакомился с выводом Жана Морейля, который тот сделал из рассказа супругов Лефевр, выводом, заключающимся в том, что змея могла выйти только через то же самое маленькое отверстие в ставне, что она была убита и зарыта еще до полуночи? А двери были открыты только на рассвете!

— Любопытно! — заметил Лионель. — Пока мне в голову не приходила мысль о преступлении, я безо всяких колебаний принимал все эти странности. А теперь, с тех пор как я что-то подозреваю, они мне режут глаза!

— Господин граф, не надо преувеличивать того, что вы называете странностями. Подобное видишь на каждом шагу, и я слышал о кончинах более необыкновенных и все же простых и… вполне приличных, если так можно выразиться. Случай иногда обладает необычайной изобретательностью!

— Верно, Обри! Но подумайте о тех совпадениях, которые группируются вокруг Фредди…

— Это неясно, господин граф, очень неясно…

— Не так уж неясно. Тут есть некоторый туман, если вы уж так хотите, есть какой-то провал между странностями кончины и указаниями, касающимися Фредди; мне это представляется двумя концами цепи, середина которой погружена в туман или исчезает в пустоте. Но оба конца цепи тянутся один к другому. Достаточно, чтобы вынырнуло еще одно или два звена, и непрерывность цепи будет неоспорима.

Обри вытянул губу в знак сомнения.

— Господин граф, я вам уже сказал. Я не помню, чтобы Жан Морейль бывал когда-нибудь в Люверси.

— Но, черт возьми, ведь вы могли бы его видеть только ночью и в образе мошенника!

— Согласен, господин граф. Хотя у меня и чуткий сон, но я тоже ничего не слышал в ночь смерти мадам Лаваль.

— Ба! Это еще ничего не доказывает. Во-первых, вы спали на втором этаже. Во-вторых, есть люди, которые двигаются так же бесшумно, как змеи. И вам известно, что Фредди принадлежит к их числу!

Лионель никогда еще не рассуждал так верно. Ибо в ту ночь горничная Мари могла же подняться к себе на второй этаж так, чтобы никто этого не слышал; следовательно, какой-нибудь человек мог бродить вокруг замка и не разбудить спящих на втором этаже.

— В общем, — добавил Лионель, — меня больше всего смущает не то, что вы ничего не слышали, — вы ведь спали на втором этаже, — но то, что я ничего не слышал, а я спал на первом. Жильберта, которая совсем не спала, тоже ничего не слышала, находясь возле моей матери в будуаре, рядом с комнатой тетки. Тем более, что я прекрасно знаю чуткость моей матери: малейший подозрительный звук уже не дает ей спать.

— Совершенно верно, ваш Фредди ходит неслышно, как кошка, — подтвердил Обри. — Однако, граф, я больше полагаюсь на мой нюх, чем на ваши предположения… Вчера ночью в баре я беседовал с Фредди. Фуркаду тут ничего не удалось подслушать. Ява в дело не вмешивается… Говорили о разных девушках… Фредди любит такие вещи, это ясно как дважды два. Его искушает грабеж, и я держу пари, что он уже пронюхал кое-что. Я его потихоньку заберу в руки, вот увидите, заберу!

— Ладно! Увидим, кто из нас двоих получит доказательства раньше: заставите ли вы его совершить нападение с целью грабежа, или я буду иметь в руках доказательства совершенного им убийства!.. Ах, Обри, если б я знал! Я вышел бы в парк выкурить папироску в ту прекрасную летнюю ночь, пять лет тому назад, вместо того чтобы спать там наверху, как болван!

Обри бросил на него хитрый взгляд.

— Э, господин граф, — сказал он, — при всех этих ваших штуках, при всех этих новых чертовских выдумках с «раздвоением» и «переменным сознанием» и тому подобным, уверены ли вы, что вы спали в ту ночь в своей собственной постели? Я теперь ни за что и ни за кого не отвечаю.