Сталин провел национальную модернизацию под флагом марксизма–ленинизма. Но это не имеет принципиального значения. Продолжая сохранять внешнюю приверженность этой теории, он сумел направить разрушительную революционную энергию народа в позитивное, созидательное русло. Он воплотил в себе национальную волю русского народа и беспощадно провел ее в жизнь. Модернизация состоялась, и выживание русской нации и союзных с ней народов было обеспечено. Мощный промышленно–технологический рывок третий раз в истории спас Россию от уничтожения враждебными силами. Успе шно выявив преемственность политической философии Сталина с русской государственной традицией, западные исследователи, как правило, заходят в тупик и не могут раскрыть революционной стороны сталинской доктрины. Поэтому в большинстве случаев они вынуждены ограничиваться констатацией расхожей формулы о том, что эта доктрина все–таки представляла собой обычный, хотя и несколько видоизмененный, марксизм–ленинизм. Именно в этом и состоит слабое звено западного подхода и, в частности, традиционалистской ш колы, поскольку нельзя совместить русскую политическую традицию и марксизм–ленинизм, также как, например, нельзя совместить католицизм и ислам. Не удивительно поэтому, что такое совмещение породило множество ошибочных трактовок политики Сталина, причин и мотиваций его действий. Одной из распространенных о ибок явилось, например, представление о Сталине как центристе, который поочередно примыкал то к левому, то к правому крылу партии. Такую интерпретацию дает, в частности, И. Дейчер, хотя даже он вынужден признать специфический характер сталинского «центризма». По мнению Дейчера:

«Сталину постоянно приходилось делать неожиданные и необычайно резкие прыжки то в ту, то в эту сторону политического спектра. Раз за разом мы видим его либо намного правее его правых критиков, либо намного левее его левых критиков. Его периодические резкие повороты являлись конвульсивными попытками центриста удержать равновесие в катаклизмах своего времени … Он появлялся перед партией с формулами, некоторые части которых были заимствованы им от правых большевиков, а некоторые от левых большевиков. Но это были странные компромиссные формулы: их цель состояла не в том, чтобы совместить крайности, а в том, чтобы взорвать и уничтожить их».

Неспособность Дейчера объяснить сущность сталинского «центризма» связана с тем, что он пытается сделать это в рамках марксистской теории. В действительности, политическая философия Сталина лежала в несколько иной плоскости, чем марксизм. С поразительной последовательностью и упорством он проводил в жизнь свою собственную доктрину, которая не была ни правой, ни левой, ни центристской, а просто была другой. Сложность, однако, состояла в том, что Сталину приходилось оперировать на поле, где преобладали люди, мыслящие в марксистских категориях и искать среди них союзников. Поэтому он был вынужден присоединяться к тем из них, чьи позиции в каждый конкретный момент совпадали с интересами его стратегического замысла. Когда же данный этап завер ш ался, Сталин избавлялся от своих незадачливых попутчиков и присоединялся к другой группировке. Отсюда — впечатление о его метаниях и прочее. Внутрипартийные коалиции были нужны Сталину до того момента, когда он сосредоточил всю полноту власти в своих руках и мог более или менее спокойно приступить к реализации собственной программы.

Сталинизм в его философском аспекте, отразил в себе идеологию русского нац ионального со ц иализма, разработанную патриархом русской социалистической мысли А. И.Герценом и развитую затем в трудах русских революционеров–народников. Позднее концепция русского социализма легла в основу программы 1 партии социалистов–революционеров (эсеров). Разгромленная интернационал–коммунистами при помощи иностранных войск (латы шских стрелков) в роковые дни 6–7 июля 1918 года, народническая идея не умерла. Она продолжала жить в многомиллионной массе русского крестьянства. «Термидор» Сталина, происходивш его, кстати, из православной крестьянской семьи, стал историческим реван ем русского социализма над чужеродным, привнесенным с Запада марксизмом. Характерно, что и левые, и даже правые эсеры приветствовали политику построения социализма в одной стране. На это не преминул обратить внимание Троцкий, который в 1927 году писал в платформе оппозиции:

«Не случайно, «теория» социализма в одной стране была тепло встречена социалистами–революционерами, как правыми, так и левыгми. Сам Чернов писал по этому поводу о «коммунистическом народничестве» Сталина и Бухарина. В публикации левых социалистов–революционеров читаем: «Сталин и Бухарин подтверждают, точно также как народники, что социализм может победить в одной стране» (Знамя борьбы. № 17–18, 1926). Социалисты–революционеры поддерживают эту теорию, потому что видят в ней отказ от ориентации на мировую революцию

Сталин как никто другой среди большевиков понял глубинную, цивилизационную сущность русской революции, ее направленность не только и не столько против прошлого, сколько против будущего, против той западно–либеральной модели развития, которую пытался навязать России европеизированный правящий слой — тот самый слой, который, по словам Бердяева, был «совершенно чужд народу- крестьянству» и воспринимался им «как мир другой расы, иностранцев»⁵. В годы «великого перелома» Сталин почти один к одному реализовал основные элементы народнической программы. Это касается и «социализма в одной стране», и развития крупной промы ленности под эгидой государства, и артели в мелкой промышленности, и новой формы крестьянской общины в сельском хозяйстве. В подтверждение данного вывода можно привести следующую выдержку из книги известного экономиста–народника В. Воронцова:

«… Идя капиталистическим путем, мы не создадим у себя высокоразвитой механической промышленности … Но мыслим и иной путь промышленного прогресса … Первый способ приложим в настоящее время к тем производствам, которые легко доступны для артельной ор анизации, к числу последних не принадлежит механическое дело, и потому к нему должен быть приложен второй способ. Для этого необходимо, чтобы производство находилось в руках учреждения, не столько заинтересованного в его минутных материальных успехах, сколько заботящегося о прочной постановке дела и относяще ося к вопросу с точки зрения общественной пользы. Таким учреждением является правительство; оно и должно заведовать интересующими всех в настоящее время промышленными предприятиями. В России так оно и было до последне о времени: наша крупная промышленность явилась на свет божий по желанию правительства, и некоторые его отрасли наполовину оставались в е о прямом заведовании, дру ие оно поддерживало пособиями и заказами'-.

Таким образом, еще в далеком 1882 году Воронцов правильно предсказывал, как пойдет промы ленное развитие России после социалистической революции. Возможно, именно из этого, или из какого–нибудь другого аналогичного источника и был навеян тот политический курс, который в конце 20‑х годов избрал Сталин.

Преимущество народнической идеологии, перед марксизмом, состояло в том, что она с самого начала базировалась на национальном опыте, на русской традиции. Государственный индустриализм столь же органически вписывался в эту идеологию, сколь и различные атрибуты социализма, такие как артель и община. Это и предопределило тот факт, что народническая модель более адекватно отразила российскую действительность и оказалась в состоянии дать практические ориентиры реальной политике.

С учетом выш есказанного, систему философских взглядов, на которой основывалась внешнеполитическая доктрина Сталина, можно было бы условно обозначить как русский нац ионально–государственный со циализм. Причем, сразу же необходимо провести различие между этой доктриной и немецким национал–социализмом. В отличие от сталинской, доктрина Гитлера базировалась не на общенациональной, а на расистской предпосылке, предусматривающей превосходство германской расы над всеми другими. Ничего подобного ни у русских народников, ни у самого Сталина найти не удастся. В основе русского социализма лежало не этническое происхождение того или иного лица, а принцип гражданства, принадлежность к многонациональному народу России. Другой важной отличительной чертой было то, что в практике нацистской Германии было очень мало чего–либо по–настоящему социалистического. В этом смысле Гитлер заметно уступал даже Муссолини, который все–таки пытался осуществить кое–какие социалистические преобразования.