Повернувшись, я встретился с ней взглядом. Она смотрела на меня в упор.

— Так вы полагали, что мой отец — тот самый Мэссли, верно?

Не желая обманывать ее, я кивнул.

— И именно поэтому вы собирались помочь мне найти его?

Я снова кивнул. Мне стало как-то не по себе.

— А теперь, когда выяснилось, что вы ошибались?

Я усмехнулся. Девушка вела себя открыто и честно, и одиночество явно пугало ее.

— Не волнуйтесь, Терри, я не собираюсь идти на попятную и буду помогать. Но, надо сказать, что союзник вам попался порядком задрипанный.

Она поднялась со стула, мы были с ней почти одного роста. Ее глаза блестели, а когда она подошла ближе, я увидел в них слезы. Она протянула руки и коснулась меня, а потом внезапно прильнула ко мне всем телом так, что я ощущал ее всю — такую теплую и желанную.

— Вовсе ты не задрипанный, — прошептала она, и наши губы соединились.

Я почувствовал такую бешеную страсть, что стиснул ее изо всех сил. Слегка откинув голову назад, она тихо застонала.

Я решил остановиться прежде, чем будет слишком поздно. Снова ощутив себя во власти запретов и ограничений — этих неизбежных атрибутов нашей жизни — я подумал: а имеет ли смысл вновь возвращаться в эту жизнь. Но вдруг понял, что это уже произошло.

Оторвавшись от губ Терри, я подумал, что, выходит, существовало два человека, носивших имя Дж. Мэссли. Не исключено, что кто-то из них сменил имя и тогда вполне мог, как это часто бывает, сохранить, по крайней мере, первую букву своего подлинного имени.

Мне требовалось всего несколько минут, чтобы выяснить местопребывание фотографа Гилфорда. Он готовил серию снимков, которые должны были появиться в следующем номере газеты, но охотно согласился встретиться со мной через четверть часа и назвал кафе-автомат на Шестой авеню.

Когда он появился в дверях, я окликнул его. Он взял поднос, подошел к моему столику, и я представился. Хотя раньше мы никогда не встречались, я был хорошо знаком с его работами, а он слышал обо мне.

После того, как я сказал ему, что видел его снимки Носорога, он, припомнив их, поморщился.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Да просто паршивые снимки. Очень посредственный уровень.

— Вы специально ездили в Финике, чтобы сделать их?

Гилфорд замотал головой.

— Да нет. Просто так получилось. Я находился там поблизости, в частном санатории, — он постучал себя большим пальцем в грудь. — Туберкулез, знаете ли, в легкой форме. Я был там уже четыре месяца, когда умер Носорог.

— Вы встречались с ним там?

— Я? Нет. Он жил на ранчо милях в двадцати-тридцати. Я, знал это и то, что с помощью аппарата искусственного дыхания он продолжал заниматься делами.

— А вы тогда хорошо его рассмотрели?

— Разумеется. Хотя времени на съемку мне дали мало.

Я прищурился.

— Расскажите, как все это происходило?

— Да здесь, собственно, нечего рассказывать. Мне неожиданно позвонили из газеты и попросили снять умершего Носорога для вечернего номера. В то время это была новость номер один, а я как раз находился неподалеку от места происшествия. Так что в просьбе газеты не было ничего необычного. Я приехал на ранчо в день похорон, пробился через толпу «скорбящих друзей» и нашел женщину, которая там всем заправляла. Мой приезд отнюдь не привел ее в восторг. Тем не менее, она провела меня в комнату, где стоял гроб.

— Кто была эта женщина? Близкая родственница?

— Нет, у Носорога не было семьи. По-моему, это была его сиделка. Очень красивая женщина.

— Кто же был на похоронах?

— Ну, сами можете себе представить: гангстеры, политики, желающие наладить связи с преемниками «босса». В общем, все, как обычно. Вы же знаете.

— Да, разумеется.

Гилфорд внимательно посмотрел на меня.

— А что именно вас интересует?

— Не знаю, пока еще сам не знаю. А скажите мне, как выглядел покойник?

Он пожал плечами.

— Как обычно. Правда, тело покойника было закрыто почти до самой шеи, так что я мог видеть лишь лицо и кончики пальцев рук, сложенных на груди.

Гилфорд помолчал, задумчиво прикоснулся к губам, потом добавил:

— Насколько я помню, гроб был закрыт, потом его открыли лишь на очень короткое время, чтобы присутствовавшие бросили на усопшего последний взгляд. Носорог сознавал, что будет представлять собой не очень привлекательное зрелище, поэтому и отдал четкое распоряжение на этот счет.

— Похоронили его там же?

— Да, на кладбище, неподалеку от холма. Кстати, с похоронами не тянули, они состоялись через два дня после кончины Мэссли.

Гилфорд побарабанил по столу кончиками пальцев.

— А почему вас все это так интересует?

— У меня есть подозрение, что Носорог жив.

Гилфорд на секунду задумался, потом покачал головой.

— Вряд ли. Чего-чего, а уж покойников я навидался.

— В гробу любого человека можно принять за покойника.

— Недурно для начала. Продолжайте.

— Немного грима, полная неподвижность, чего не так уж сложно добиться, если гроб открывали на считанные минуты. В этих условиях совсем не трудно сыграть роль покойника.

— Разумно, но напрашивается один вопрос.

— Какой?

— Зачем ему это понадобилось?

Он был прав. Я не мог ответить на этот вопрос. Мэссли достиг вершины своей карьеры. Да и куда бы он мог скрыться? Ведь выследить человека его положения не составило особого труда. Да и вообще, зачем ему понадобилось имитировать собственную кончину?

Я поблагодари Гилфорда, вышел из кафе и неторопливо побрел по Шестой авеню в сторону своего дома. В ночном небе загремели раскаты грома. В воздухе чувствовалось приближение дождя. И он начался, едва я дошел до конца квартала. Непогода немного отвлекла меня от тяжких раздумий.

Проклятый Носорог! Нужно же ему было окочуриться! Я бы своими руками отключил его аппарат и с улыбкой наблюдал за его предсмертными судорогами. Я отдал бы все на свете, лишь бы оказаться с ним рядом в тот вечер, когда произошла авария на линии электропередачи. Я бы наблюдал за тем, как медленно и постепенно он умирает, вспоминая, как я мучался в тюремной камере. Я следил бы за выражением его лица, слушая его мольбы о помощи, и даже выпил бы стаканчик за его благополучное путешествие в ад.

Подойдя к дому, я открыл дверь своей квартиры, включил свет и увидел двух парней, вставших с моего дивана. Дула их автоматических пистолетов были направлены прямо на меня. Это были другие ребята, не те, что утром. Тот, из них, что был повыше ростом, произнес:

— Поворачивайся и пойдем.

— Куда?

— Слишком много болтаешь, — сказал он и слегка подтолкнул меня дулом пистолета.

Деликатный намек, но для меня и этого было достаточно. Я повернулся и направился к двери. Их машина стояла у тротуара, задняя дверь была открыта. Я сел в нее. Мои визитеры тоже уселись, зажав меня с обеих сторон.

В Ист-сайде есть заведение под названием ресторанчик «Руби». В задней комнате перед тарелкой, наполненной аппетитно поджаренными ребрышками, сидел Мэнни Уоллер. На его столе стояли также телефон и коробка с сигарами. Полка бара была заполнена бутылками легкого столового вина. Ничего другого он не пил. Мэнни страдал от обжорства и разжирел, как свинья. Его здоровью это, конечно же, на пользу не пошло, зато жизнь сохранило — он не участвовал в «операциях», но постепенно занял в уголовном мире Нью-Йорка весьма видное положение.

Никто не знал, чем именно занимался Мэнни, но все относились к нему с опаской. Поговаривали, что он стал казначеем крупного гангстерского синдиката. Он был представителем нового поколения гангстеров, взявших власть в уголовном мире после разгрома аппалачской группировки.

И вот теперь Мэнни глядел на меня, вытирая жир, струившийся по подбородку.

— Садись, — приказал он.

Я не сразу воспользовался его приглашением, и громила, стоявший рядом, ударил меня ребром ладони в живот так, что я сложился пополам и рухнул на стул.