— Это я все знаю. Уже слышал. Единственное, с чем я согласен, так это насчет психического шока, который у него случился, когда он тебя увидел. Это я еще понимаю. А после ресторана что было?

— Ничего. Мы же не вдвоем ходили, а втроем. Штефан тоже с нами был там. Что же, ты считаешь, что я на глазах у сына отправлюсь в постель с его товарищем?

— Надеюсь, что нет.

— Тогда какие еще претензии?

— У меня нет.

— У меня тоже.

— Это насчет славянок?

— Скорцени содрал бы с меня в два раза больше объяснений, и по такому пустяшному поводу тоже.

— Я тоже сдеру, не сомневайся, только не объяснений. Зачем мне твои объяснения? — он обнял ее за талию.

— Скажу, согласна, — она слегка ущипнула его за руку. — Я же родилась в Париже, нас этим не испугаешь. Я даже с большим удовольствием.

— Правда?

— Но придется потрудиться за каждую славянку. И не два раза, побольше.

— Их у меня вообще, можно сказать, не было, но я потружусь, не сомневайся. Все равно. Сколько скажешь. Погоди, — он взглянул на карту. — Курт, сворачивай вправо. Мы довезем их до этой просеки, и там оставим, — он показал Маренн место на карте. — Здесь совсем недалеко до русских позиций, во всяком случае, на настоящий момент, до танкового удара, который планируется. Думаю, час, а то и два у фрейляйн еще будет. Так что она успеет сходить за помощью или как-то дотащить их по одному. Тут совсем недалеко. Это наша полоса наступления. Мы пройдем стороной, чтобы не задеть. Устраивает? — он повернулся к Наталье. Та подняла голову.

— Посмотри, — Маренн наклонилась к ней. — Вот здесь. Мы оставим их здесь, и ты переправишь их к своим. Так, чтобы их быстро нашли. А сама поедешь со мной, я подожду тебя.

— Я не поеду, фрау Ким, я решила, — неожиданно сказала Наталья. — Я не поеду в Берлин. Хотя я очень хочу остаться с вами, для меня теперь даже нет ближе человека, чем вы, только сестра. Хотя и между нами, между мной и ей, очень много недоговоренностей, она знает обо мне и о моей нынешней жизни даже меньше, чем вы, я также мало знаю о ее жизни. По сути, мы не такие уж близкие люди. Только память о родителях — это все, что нас связывает.

— Тогда почему ты не хочешь ехать? — Маренн внимательно посмотрела на нее. — Ты боишься? Я все узнала, ничего страшного тебя не ждет. Ни лагерь, ни тюрьма. Я все сделаю, чтобы тебя приняли хорошо. Это возможно. Служить тебя никто не заставит, ты будешь просто жить с нами, в нашем доме, как член моей маленькой семьи. Вся моя семья — это я и Джилл…

— Меня прошу не исключать, — Йохан улыбнулся, — хотя я член вашей семьи пока что наполовину, так как с фрейляйн Джилл я не знаком. Но зато знаком с фрейляйн Натали, а с ней даже фрейляйн Джилл не знакома, и я подозреваю, не знает о ее существовании.

— Ты думаешь, что мы проиграем войну, — догадалась Маренн, — и… лучше остаться с большевиками?

— Я все-таки не могу оставить Лизу. Не могу. Вы даже не представляете, что это может означать для нее, какой это роковой шаг. Это было бы настоящим предательством. Позаботиться о себе, а с ней будь, что будет? Ей и так очень тяжело, она была в немецком тылу, когда началась война, ее обвинили в измене, с трудом удалось доказать, что ничего подобного не было. Если еще и я исчезну — НКВД ее живой не выпустит. Даже если они и не узнают о том, что я уехала в Берлин, у нас пропавший без вести все равно, что предатель. Вы понимаете? — Наталья смотрела на нее, на глаза навернулись слезы. — Ее арестуют, отправят в лагерь, как отца, ей не выйти оттуда живой, они ее убьют, но прежде подвергнут мучениям. А я бы хотела быть с вами, хотела бы все делать так, как вы, стать таким же врачом и лечить людей, как вы.

— А где твоя сестра сейчас? — спросила Маренн, раздумывая. — Она тоже здесь, на фронте? Тогда можно подумать, как вам вдвоем перейти на нашу сторону, пока я здесь. Это все можно устроить, — она повернулась к Йохану. Тот только приподнял бровь, глядя на карту.

— Ты всех готова взять и отвезти в Берлин, — сказал, едва заметно улыбнувшись. — Может быть, мы и этих не туда везем? — он кивнул на раненых. — А лучше прямо на самолет и к тебе в клинику Шарите. Тоже сойдут за арийцев.

— Не вижу ничего смешного, — она с упреком взглянула на него. — В клинику Шарите, конечно, лучше. Для них самих. Вот только за арийцев они не сойдут, ты сам знаешь, значит, и клиники Шарите им не видать.

— Сестра на Берлинском направлении, — ответила Наталья грустно. — У Рокоссовского. Если бы она была здесь, мы бы договорились.

Маренн вздохнула, кивнула — понятно. Взяла Наталью за руку, наклонив ее голову, прислонила к своему плечу. Молча.

— Приехали, — Йохан тронул ее за рукав.

БТР остановился.

— Капельницы можно отключить, — распорядилась Маренн. — Ханс, сможете? — спросила она Крамера. — У гауптмана и майора?

— Да, фрау Ким.

— Катетеры тоже убирайте. Заклейте лентой, — она бросила оберштурмфюреру ролик пластыря. — Надо бы сделать еще один укол, — она взглянула на часы. — Время прошло достаточно. Хотя бы женщине, но и всем остальным хорошо. Но женщине — обязательно. Это ей поможет.

— Ханс, расстелите брезент и опускайте их, — приказал Пайпер. — Снайпера не забудьте. Назад мы ее не повезем. Пусть ест конфеты у своих. Первой — раненую женщину. Франц, помоги фрау Ким.

Маренн спрыгнула на снег и вместе со Шлеттом приняла Раису, которую Крамер осторожно опустил с БТРа. Наталья тоже спустилась, все еще держа капельницу.

— Оставь, это уже не нужно, — Маренн отключила капельницу и вытащила трубку из катетера. Потом сняла катетер и замотала руку девушки пластырем.

— У тебя шприцы готовы? — Йохан тоже спрыгнул с машины. — Уже с лекарством?

— Да, — она кивнула.

— Давай, мы поможем. Времени мало. Русские совсем близко, они могут заметить нас и обстреляют раньше времени.

— На, держи, — она передала ему шприц с лекарством, сдернув пластмассовый наконечник. — Гауптману.

— Внутримышечно?

— Нет, подкожно, можно в бедро. Как обычно.

— Крамер, Франц, сделайте уколы майору, старику и этому солдату. Поживее, — Йохан склонился над Иванцовым. — Фрейляйн снайперу не надо? — спросил у Маренн с иронией. — А то сейчас очередь выстроится уколоть ее в бедро, а не в бедро — тем более.

— Нет, ей и так хорошо спится, — Маренн улыбнулась, осторожно ввела Раисе лекарство.

— Жалко.

— Как она? — напряженно спросила Наталья, присев рядом.

— Сказать трудно, — ответила Маренн. — Она все еще под воздействием морфия. Придет в себя не раньше, чем через полчаса или час. Но по опыту знаю, что положение ее серьезное. Очень важно не потерять время.

— Что нужно сделать? Скажите. Я поеду с ней в госпиталь. Я буду требовать, чтобы они делали, что вы скажете. Дойду до самого генерала Шумилова. Я не позволю ее загубить после всего того, что вы сделали для нее.

— Рану надо вскрыть и вычистить, — Маренн достала из саквояжа пластмассовый ящичек, положила использованный шприц, потом пододвинула его Крамеру. — Ханс, все использованное сюда. — Потом вытащила такую же белую пластмассовую баночку круглой формы и протянула Наталье. — Здесь таблетки, это антибиотик сульфаниламид. Сейчас я сделала ей укол, но там уколы уже делать будет некому. Будешь ей давать по две штуки каждые четыре часа и следи за тем, чтобы никто особенно не видел, как ты это делаешь. Сульфаниламид — дорогая и редкая штука, тем более что в ваших госпиталях его совсем нет. Будешь давать до операции и после. Вот еще тебе два пакета, — она снова заглянула в саквояж. — Будь осторожна. На обороте все написано по-немецки и здесь стоит маркировка «СС», видишь, заметят, придется объясняться.

— Что-нибудь придумаю, — Наталья кивнула с готовностью, пряча пакеты и лекарство в мешок Харламыча. — Это для чего?

— Это солевой порошок. Разведешь в теплой воде, на четыре литра. Дай ей выпить перед операцией, все. Это продезинфицирует кишечник. Я не знаю, как будет делать ваш хирург, но рану надо высекать широко. Трудно сказать на глазок, но от раневого канала сантиметров на пять-семь, не меньше. Так что шрам у нее будет серьезный. Кстати, если ребенок сохранится, в дальнейшем это осложнит роды. Надо будет делать кесарево сечение. Не допускай, чтобы они промывали рану водой, ни в коем случае. Только антисептик, хоть настой ромашки или еще какой травы, как тот можжевельник у Золтана, это пойдет. Раствор марганцовки, только очень слабый. И в основном — вокруг раны, саму рану мыть не нужно, в ней будет развиваться фибриновая восстановительная ткань, ее вымывать нельзя ни в коем случае. Никакого спирта — это гарантированный ожог. Если снова появится гной — ты видела, что я делала. Все вымывать очень тщательно и дезинфицировать. Если гной пройдет глубже — срочно вскрывать. После операции зашить наглухо. Запомни, если они не зашьют наглухо — перитонита не избежать. Рану лучше всего держать открытой, без давящих повязок. Сульфаниламид, обезболивающие, какие есть. Прикасаться к ране как можно меньше. Есть особенно не надо. Только пить. Пить как можно больше, лучше всего фруктовые соки.