Пока Брехейм говорил, Туре Квернму не издал ни единого звука. Даже не застонал. Возможно, он так замерз, что и не замечал боли в сломанной ноге.

Морюд сказал:

— Занятная история, во многих отношениях занятная. Есть тут только одна закавыка.

В голосе его слышалось чуть ли не удовлетворение.

— Закавыка в том, что Марсела Фьелль вспомнила, что происходило в тот день, когда ее мужа убили. Но это еще не все, сегодня она призналась. Марсела призналась, что она убила Кольбейна Фьелля.

Я больше не чувствовал холода.

— Значит, ты хочешь сказать, что было совершено самоубийство и три убийства и никакой связи между ними нет?

На лице у Морюда ничего не отразилось.

— Значит, — продолжал я, — Кольбейну Фьеллю пришлось поплатиться жизнью, потому что его молодая жена больше не могла терпеть жестокого отношения. Ясно ведь, живя в полном одиночестве в пустынной сельской местности, да еще в условиях холодной трённелагской зимы, вдалеке от друзей и родных, Марсела не нашла иного выхода, кроме как решить дело кровью. В тот же день Бьёрн Уле Ларсен повесился по причине нам неизвестной. Три недели спустя случайный грабитель убил Марио Донаско. А полтора года назад филиппинский ювелир стал жертвой растущей преступности в Маниле. Так, что ли, выходит?

— Примерно так, — согласился старший следователь Морюд.

32

Рыцарь Печального Образа из Ла-Манчи медленным шагом спускался по лестнице. Неестественно выпрямив спину, он сошел с нижней ступеньки и направился к стойке.

Я отложил книгу:

— А я и не знал, что ты снова прибыл.

Это была не совсем правда. Я обратил внимание на его фамилию в списке гостей, когда пришел на работу. Меня удивило, что он был в гостинице в такой ранний час.

— С кратким визитом, — сказал Аксель Брехейм.

Он кивнул в сторону холодильника:

— Угощаю?

— Я больше не пью на работе, — отказался я. — К тому же я сегодня уже достаточно принял. У нас небольшая компания собралась по случаю того, что Маркос наконец-то лишился власти.

Я открыл холодильник, вынул две бутылки пива и бутылку воды.

— Всю ночь будут праздновать, — сказал я, когда мы уселись на все более ветшающем диване. — Настроение отменное. Хотя многие филиппинцы не ожидают больших перемен при президентстве Кори Акино.

— Как дела с Леонардой? — спросил Брехейм. — Разрешили ей остаться в Норвегии?

— Да. Но пришлось похлопотать. Твои коллеги из полиции по делам иностранцев подозрительны из принципа.

— В данном случае у них есть основания.

— Не знаю, — возразил я. — Они с Педером пока еще вместе не спят. Но если этого скоро не произойдет, значит, я вообще в таких делах ничего не смыслю.

Брехейм в задумчивости изучал еще полную бутылку.

— Раз уж мы заговорили о старых знакомых, не знаешь, как дела с фирмой Рагнара Мюрму? — спросил он.

— В последнее время он себя очень тихо ведет, — ответил я. — Этот публичный скандал вокруг Розы Бьёрнстад с него прилично сбил спесь. Я не очень удивлюсь, если он в течение нескольких недель свой клуб прикроет. Правда, особой роли это для него не сыграет. Этот тип наверняка найдет другие возможности заработать. Кстати, Роза Бьёрнстад, или Роза Чинг, возвращается в Тронхейм на следующей неделе. У нас теперь за честь считается ей помочь. Формально ей разрешили вернуться, потому что у нее есть право жить в Норвегии, пока длится дело о разводе. А они фактически на развод еще и не подавали.

Брехейм поднес бутылку ко рту, а потом сказал:

— Я вот думаю, а вообще обнаружилось бы когда-нибудь, как с ней муж поступил, если бы не Туре Квернму?

Такая мысль мне в голову раньше не приходила.

Я вспомнил лицо Туре Квернму, лежащего там, на обочине дороги, ведущей к усадьбе Фьёсеид. Оно было белее его белых волос.

Я присел на корточки рядом с ним.

Шерстяное одеяло оказалось слишком тонким и не защищало от ветра, пронизывавшего насквозь, до самых костей. Но я думаю, ни он, ни я не замечали холода.

Я спросил:

— Что ты делал в усадьбе в тот день, когда был убит Кольбейн Фьелль?

Туре улыбнулся.

Это была теплая улыбка на холодном лице.

— Я рад, что не сделал этого, — сказал он.

— Чего не сделал?

— Ты мне нравишься, Антонио. Я рад, что ты не погиб.

— Ты имеешь в виду сегодня?

— И тогда тоже. Жаль Марио. Я не хотел. Передай привет Марселе и скажи, что я не хотел. Я думал, это был ты. Я не хотел. Но я должен был. Я ведь видел, как она убила его.

— Ты видел, как Марсела убивала Кольбейна Фьелля?

Он попытался кивнуть.

— Кольбейн хотел сделать ей подарок. Нашейную цепочку. Мы не решились послать ее по почте. Я должен был ее привезти. Поехал туда. Остановил машину перед домом. Постучал в дверь. Никто не ответил. Тогда я вошел. Стал искать хозяев. Вдруг, когда я был в гостиной, с задней стороны дома раздался какой-то звук. Это оказалась Марсела. Она упала в сугроб. Выпрыгнула из окна. Через замочную скважину я видел, как она прошла на кухню. Как взяла тесак с полки. Потом услышал, что она стала подниматься наверх. Я пошел за ней. Через открытую дверь все и увидел. То, что произошло в спальне. Она стояла с окровавленным тесаком в руках.

Он еще сильнее застучал зубами.

— Я был в полной панике. Понял, что все решат, будто это я его убил. Бьёрн Уле так решит. Он же знал, что я еду туда. Он бы подумал, что я убил Кольбейна. Так же, как ювелира. Бьёрн Уле решил бы, что скоро его очередь наступит. Что я задумал убить и его, и Кольбейна. Он бы пошел в полицию. И все бы рассказал. Чтобы спасти себе жизнь. Я это понял. Ведь больше всех терял я. Это я убил ювелира. Все произошло так просто. Он был один в лавке. Он и трое норвежцев. И все это золото. Все было так просто. Поэтому мне и пришлось убить Бьёрна Уле. Чтобы он не сообщил в полицию. Поэтому я поехал прямо в Тронхейм. Потом в Йонсватнет. Там я его задушил. Потом проделал этот трюк с компьютером и взял все из сейфа.

Внезапно он закричал.

И крик этот был долгий и мучительный.

Я хотел подняться.

Но под ветром тело мое примерзло ко льду.

— Он занервничал, когда ты начал связывать нити в клубок, который он распустил, — сказал Аксель Брехейм. — Поэтому он решил сблизиться с тобой, насколько это возможно. Он вполне сознательно хотел внушить тебе мысль, что с Морму и Стейнаром Бьёрнстадом не все чисто.

— И с Педером.

— Верно.

— У него, наверно, был шок, когда выяснилось, что к университетскому банку данных подключена система защиты, — сказал я. — Без этого было бы трудно доказать, что Бьёрн Уле Ларсен не совершал самоубийства.

Мы долго сидели, открывая рот только для того, чтобы глотнуть пива или воды.

— Его пальцы, — сказал я.

— Пальцы?

— В тот день, когда мы поехали в усадьбу, у него на пальцах ничего не было. А раньше он всегда носил массу дорогих колец. В тот день он их снял. Я обратил на это внимание, но не понял, что бы это могло означать.

Я поежился от холода. Последние две недели мне все казалось, что холод по-прежнему сидит во мне. Словно бы за те долгие минуты в ледяной воде испортился термостат, регулирующий температуру тела.

— В чем дело? — спросил Аксель Брехейм.

— Я вспомнил Марио.

— Но ведь не ты, а Туре Квернму убил его.

— Но на самом-то деле убить должны были меня. Он ведь меня поджидал. Мне он череп собирался проломить. Только потом уже увидел, что ошибся, но было поздно.

— Ты и в этом не виноват.

Я сказал:

— С равным успехом можно спросить себя, где предел бездеятельности, за которым приходится брать на себя ответственность за события, что ты мог бы предотвратить, если бы не сидел сложа руки.

— Это слишком сложно для меня, — признался Аксель Брехейм.

В дверь постучали с улицы.

Я пошел открывать.