Город встречает пылью,
рокотом проводов,
грохотом автомобилей,
топотом шагов, и вот —
переулок знакомый,
угол, фонарный столб.
Ты вернулся. Ты — дома.
Вот книги твои. Твой стол.
И это — почти непонятно!
За тысячи верст пути мы снова
к себе обратно дорогу умеем найти.
Вот так же почтовый голубь
сквозь стужу,
сквозь дождь,
сквозь град
ныряет в синюю прорубь
и снова приходит назад.
И ты —
будто голубь в полете,
идущий вперед напролом,
на самом крутом повороте
рассекая воздух крылом.
И в клюве — нежданное слово,
и в сердце — не конченный стих,
и сердце
снова и снова
стучит,
и стук не затих.
Пусть ветер несет и кружит со свистом
и воем пурги, — все уже,
уже, уже над миром
твои круги.
Сгорбленный над бумагой,
ладонь на глаза положив,
еще неуверенным шагом
ты возвращаешься
в жизнь.
Ты — дома. Ты снова дома.
Вот книги твои. Твой стол.
За окном переулок знакомый,
знакомый фонарный столб.
Грохотом автомобилей,
топотом шагов
земля с неизменной силой
вступает
в строки стихов.
‹1938›
БЫЛЫЕ ЗАБУДУТСЯ БЕДЫ
Былые забудутся беды,
и грохот снарядов, и пламя,
когда над нами Победа
взмахнет молодыми крылами.
В какое-то сотое утро,
одетая солнечной тканью,
придет вдохновенно и мудро
и переполнит дыханье.
И то, о чем лишь мечтали,
что рдело в дыму пожара нам, —
внезапно осветит дали
сиянием лучезарным!
‹Август 1941..›
НА ПЕРЕВАЛЕ
Мерь силу замыслами.
Остановись на перевале,
на путь пройденный оглянись:
назад воротишься едва ли,
так не спеши
спускаться вниз!
Еще тебя зовут вершины,
пускай подъем суров и крут,
еще не все на лбу морщины
привычный
вычеканил труд.
Еще немало дел осталось,
какие сделать суждено, —
не все как будто отмечталось,
не все как будто решено.
Остановись на перевале,
неторопливо оглядись:
какие сумрачные дали,
какая солнечная высь!
Пускай обрывы и ущелья
и неизвестность впереди,
но силу —
измеряют целью.
Ты знаешь цель?
Тогда — иди!
‹1974›
АЛЕКСАНДР ЧАК
(1901–1950)
С латышского
У ОБРЫВА
Был дом без света, осенний вечер,
И с трудной думой был путь далек.
В лицо мне ветер дул из заречья,
И, где ни брел я, склоняя плечи,
Лишь слабый запах мне слал навстречу
Печальный, поздний сухой цветок.
Печальный, поздний сухой цветок
И камень, недруг усталых ног.
Но брел и брел я и с ветром бился.
Жгла сердце горечь полынь-травой.
Лишь там, где щебень, шурша, катился,
Я у обрыва остановился.
Река темнела. Туман клубился,
В венок сплетаясь над головой,
В венок сплетаясь над головой.
И тут я понял, что я — живой.
Живой. И вот я ждал исхода,
Ждал избавленья от тоски.
И голос моего народа,
Как гром победы, как свобода,
Ко мне донесся от реки.
Сквозь белый вал тумана шел он,
Суровости и ласки полон:
— Старался ты с людьми не слиться,
На мир смотрел со стороны,
Чужды тебе людские лица,
Ты горше, чем слюна лисицы,
Угрюмей каменной стены.
Ты слабый, ты пустей пустого,
Ступай, не надо мне такого.
Но ты бы мог: моим ты стал бы,
Тоску на меч перековал бы
И, солнцем встав на небосклоне,
Поил бы землю из ладони.
Ничтожен ты, но в час рассвета
Тебе под силу будет это!
И, как каштан, я раскололся,
Душой с моим народом сплелся
И вот стою в лучах рассвета.
ЛАТЫШСКИЕ СТРЕЛКИ
О стрелках,
О латышских стрелках
Когда слышу —
Ослеплен я,
Как ночью на улице
Блеском огней.
Вы, стрелки, —
Раскаленная лава народной души,
Накипевшая за семь столетий,
Громкий крик,
Повторенный просторами,
Тайно отточенный нож,
Перерезавший путы
На груди, чтоб дышать,
Вы
В безглазые ночи
Под Кеккавой, Слокой,
На Тирельских топких болотах,
Как белые призраки,
Молча
Шли
В смерть.
Вы
У Юглы,
Яростно-черные,
Будто отлитые из чугуна,
Против гордых гвардейцев Вильгельма
Стояли
Одни на троих,
Пятерых.
Кто от пули не падал,
Того
Котелком и прикладом
Валили.
Пересохшие губы
Измызганных улиц Казани
Целовали вы собственной кровью
Во имя свободы.
Под Орлом и под Кронами,
В желтых степях Украины
Боевая коса ваших быстрых шеренг
В серебре офицерских полков
Оставляла прокосы.
Вы,
Стрелки,
Наши парни из сельских усадеб, —
Раньше пасли вы коров,
А теперь
Пасете народы
И время.
Вы,
Стрелки,
Наши парни со Звездной и Таллинской улицы
Раньше
Вы из рогаток стреляли
По воробьям и по стеклам,
Ловили в порту колюшек, —
Теперь
Ловите славу — себе,
А народам — свободу,
Стреляете
По одряхлевшим сердцам!