- Ты не шути, Василий Петрович, а давай душ закрывай.

- Да душ-то не причем, - попытался возразить Ганнушкин, но ему рта не дали раскрыть, и он вынужден был сделать дипломатический шаг, объяснив, что без директора этот вопрос сам решить не может. Тогда обе стороны продолжили переговоры и пришли, в конце концов, к компромиссному решению: душ пока не трогать, а поговорить с их мужьями и предупредить их по всей строгости.

Когда Василий Петрович доложил директору о своем разговоре с женщинами, тот сокрушенно покачал головой:

- Ну, народ! Вот и свари с ними кашу.

А присутствовавший здесь начальник сборочного цеха с сарказмом произнес:

- Не было у бабы заботы, так купила порося!

- Что ж, по твоему, пусть все самокатом катится... Ходи Ванька нечесаным... Культуру-то надо как-то поднимать.

- Ладно! - решил директор. - Вызови мне этих активных мужиков.

Козлачев, когда ему сказали, чтобы он после работы шел к директору, всполошился. Вроде, в последнее время ни в чем таком не замечен. На работе не пил. Не прогуливал. Но когда узнал, что других тоже вызывают, успокоился и пошел узнавать у ребят, зачем вызывают.

- Ты не знаешь? - спросил он у Володьки Панюшкина.

- Говорят, бабы приходили. Жаловаться на нас, - ответил тот.

- Во, заразы! - удивился Козлачев.

Директор начал издалека.

- Ну, как душ? Моетесь? - поинтересовался он.

- Спасибо, Анатолий Евсеевич, моемся, - настороженно ответили ему.

- А после душа идете водку пить, - ровно, в тон ответу сказал директор.

- Дак, оно, вроде, так полагается, - ответил за всех Козлачев.

- А тебе, Козлачев, всегда полагается. И с душем и без душа.

Было хоть раз, чтоб ты от водки отказался?

Козлачев усмехнулся. Мол, чего глупости опрашивать.

- Ну, ладно, - строго продолжал директор. - Вот что. Жалу╛ются на вас... Вы что, понимаешь, позволяете? ... Дома семьи, дети у всех, а они с работы не домой, а болтаться куда-то отправляются, понимаешь...

- Что ж, за бабий подол держаться? - сказал тот же Козлачев.

- Ничего, подержишься. Раньше-то держался?

- Так-то оно так. Но только иной раз, Анатолий Евсеич, такая тоска нападает!

- От тоски ты и пьешь? - с сомнением сказал директор.

- А то от чего ж еще?

- Смотри, Козлачев, а то от этой тоски в кишкинку попадешь! Лечиться тебе надо, Козлачев. Вот что... Ну ладно, а чего ты после работы блудить идешь?

- А чего дома-то? Грызню, что ль, бабью слушать? Слава Богу, теперь душ. Помылся, оделся в чистое - и гуляй.

Анатолий Евсеевич даже рот открыл от удивления:

- Так что, теперь душ закрывать прикажете, что-ли?.. Или магазин? Магазин-то вам и мешает, а не душ. Так вот. Предупреждаю. Поступят еще жалобы, будем разбирать персонально каждого и принимать строгие меры...

- Ну что, мужики? - сказал Козлачев, когда брали водку. - Отмылись?

- Побаловались, хватит! - подтвердил Семен Харитонов.

- Раз в неделю-то можно! - возразил Вася Колышкин.

- А кто тебе не дает каждый день мыться? - спросил Володька Шишкин.

- Чтоб опять Катька жаловаться пришла? - сказал Козлачев.

- А ты выпил и домой иди! - посоветовал Володька.

- В чистом-то? - удивился Козлачев и даже остановился. - Ишь ты! Да когда я в чистом, мне гулять хочется. Я тогда праздник чувствую...

- Ишь ты, домой иди, - повторил Козлачев еще раз, когда вы╛пили и грязные и усталые шли домой.

Орёл, 1979 г.

АРТИСТЫ

Давали "Верность" Погодина. Актер Яшунский, любимец пуб╛лики, изящный мужчина лет тридцати пяти играл в шахматы в сво╛ей уборной с актером Филипповым, умницей, пьяницей и забулдыгой. Их выход был не скоро, и они сводили вечные счеты за шахматной доской.

- Я, дорогой мой, в молодости котировался по первому разряду, - Яшунский снял конем пешку Филиппова.

- А я, золотце, все больше в шашечки, в шашечки, болезный мой, - вторил Филиппов, снимая коня слоном.

"Он же не должен коня брать. Ему мат", - с недоумением отметил про себя Яшунский и, решив прощупать Филиппова, ска╛зал:

- Может, вернуть ход?

- Нет уж, благодетель, не надо.

Яшунский задумался, а посчитав ходы, решил, что дал маху, и прикидывал, удобно ли самому просить коня назад.

В это время "зарыдала" Веронская и, очевидно, бросилась на сцену, потому что рыдания вдруг стали приглушеннее.

Филиалов вздрогнул и произнес:

- Готовь валерьянку, опять будет истерика!

Наташу Веронскую очень хвалили после премьеры "Верности", но потом, когда спектакль сыграли несколько раз, и он утвердился в репертуаре, стала переигрывать, и на нее как-то неловко было смотреть.

"Черт с ним, с конем! Назад просить не буду!", - изу╛чив Филиппова, подумал Яшунский. - Все равно продую". И весело сказал, сгребая фигуры в сторону:

- Сдаюсь!

- Зря, - сказал Филиппов, зевая.

- Пашку Алмазова провожать пойдешь? - спросил Яшунский.

- Спрашиваешь! - оживился Филиппов.

Опустился занавес, а Веронская все рыдала, и ее в самом деле отпаивали валериановкой. Она никак не могла успокоиться, ей дали воды, и, когда она пила, зубы стучали о стакан, а вода струйками текла по подбородку.

Рабочие сцены ставили декорацию к последнему акту. Машинист Давыдович вполголоса кричал на рабочих, которые сидели на сарае и тянули вверх задник. Задник зацепился за что-то одним концом и не хотел идти дальше.

Маленький, широкий в плечах Давыдович, работал в театре уже лет пятнадцать, был с актерами "на ты", а декорацию к любо╛му спектаклю мог поставить с закрытыми глазами.

У рабочих сцены были, конечно, и свои любимые спектакли. "Король Лир", например. Совершенно простая декорация. Сплошной отдых. Хорошо ставить декорацию к Сартру. Поставил все сразу на круг, а потом знай крути. Хуже с русской классикой. Взять хотя бы "Дворянское гнездо". Семь потов сойдет, пока спектакль кончится. Одной мебели сколько...

Алмазов (Панюшкин) попросил Давыдовича взять человек пять ребят и помочь погрузить вещи в контейнер. Согласились с удовольствием. Кто Пашке откажет!

Алмазова приглашал столичный театр. Никто не знал, как уст╛роил это Алмазов, но факт оставался фактом, он уезжал и давал от╛ходную. Распадался великолепный дуэт: Алмазов - Карасев.

Карасев ходил обиженный и идти на проводы Алмазова отказался, сославшись на какие-то чрезвычайные обстоятельства, чему никто не поверил.

Не шел главный режиссер театра Войлович. Намекнули дирек╛тору, тот уклонился, тоже сославшись на что-то. То да се, понимаете ли!

Многие из стариков восприняли уход Алмазова в столицу очень болезненно, но делали вид, что ничего особенного не про╛изошло, а на проводы идти под благовидным предлогом отговорились.

- От зависти перелопались, - дала явлению характеристику успешная Аллочка Волошина. Она тоже шла на проводы. Уход Алмазова ее вдохновил. Она сияла так, будто сама ехала в Москву, а не Алмазов. Столичный театр был тайной мечтой Волошиной, и об этом все знали.

Шла Демидова, про которую Войлович сказал однажды:

- В ней, несомненно, что-то есть, но это "что-то" прячется так глубоко, что надежды на то, что "оно" выйдет наружу, почти не остается.

- Какая-то она нескладная вся! - определил Войлович.

А помреж Голуб смотрел на нее с кислой физиономией и просил актеров:

- Мужики, хоть бы кто выпрямил ее, что-ли?

"Мужики" смеялись и отшучивались: "Пусть господь ее выпрямляет". Роли ей давали незначительные, и лучшей была роль атаманши в сказке для детей "Лапти-самоплясы".

Сама Демидова считала себя соперницей Волошиной, таила злобу на нее и на Голуба и тайно сохла по Яшунскому.