Том вызывал заведующих кафедрами одного за другим, пока не дошел до Клэр.

— Кафедра английского? — обратился он к ней.

— Нам все еще не хватает учебников, — ответила она. — Как обстоят дела с ними?

— Они уже в пути. Мы обсудим это завтра, на заседании кафедры. Что-нибудь еще?

— Да. Спектакль для старшеклассников. В этом году я снова займусь постановкой, так что, если кто-нибудь найдет время мне помочь, буду очень благодарна. Для этого необязательно преподавать на нашей кафедре, мы никому не отказываем. Я зачитаю состав исполнителей только в конце месяца, а выступать мы будем к Дню Благодарения, но думаю, чем раньше обратиться за помощью, тем лучше.

Том добавил:

— Для тех из вас, кто только пришел к нам работать, сообщаю, что Клэр у нас славится впечатляющими постановками. В прошлом году под ее руководством был сыгран спектакль «Волшебник из страны Оз», а в этом году будет…

Он повернулся к Клэр, которая намеренно не смотрела в его сторону.

— «Стальные магнолии», — закончила она.

Все учителя, знавшие Гарднеров несколько лет, почувствовали какой-то холодок, словно было открыто окно при минусовой температуре на улице. До конца собрания они пытались понять, в чем дело, и ощущали необычную напряженность между директором и его женой, особенно явными были отрицательные эмоции, исходившие от Клэр.

Когда собрание закончилось, Том отвернулся, чтобы поговорить с кем-то из персонала, а Клэр вышла из комнаты за его спиной, выбрав самый длинный путь и огибая столы, стараясь оказаться как можно дальше от него.

Через несколько минут, все еще под впечатлением собрания, Том уже стоял на своем посту у центрального входа и дожидался прибытия школьных автобусов. Сквозь стеклянную стену в фасаде здания он видел, как ученики спрыгивали со ступенек автобуса, болтали и смеялись, направляясь к школе. Он заметил Кента, как только тот появился на дорожке. Парень подходил все ближе, и сердце Тома застучало громче. Не требовалось отцовской близости, чтобы понять, что сейчас Кент обеспокоен, мрачен и молчалив. Папка с тетрадями колотилась о его правое колено, но плечи были расправлены и голова поднята — походка спортсмена. Волосы блестели в лучах утреннего солнца, уложенные при помощи геля в современном стиле. На нем были джинсы и нейлоновая ветровка поверх рубашки с открытым воротником. Как всегда, одежда Кента была чистой и до хруста отглаженной. То, как он выглядел, красноречивее всего говорило о материнской заботе, окружавшей парня. Среди школьников, выходящих из автобуса, он выделялся не только аккуратностью, но и привлекательностью, и великолепным телосложением. Тома словно пронзила острая боль — он почувствовал смесь гордости и страха, ведь этот неординарный молодой человек — его сын. Беспокойство охватило его, слишком сложно складывались их отношения — прошлое, о котором надо было поговорить, и будущее под вопросом. Их последняя встреча с Кентом ярко, во всех деталях встала перед глазами Тома. «Ты просто трахнул ее и бросил», — кричал тогда сын.

Ученица, проходящая мимо, сказала:

— Здравствуйте, мистер Гарднер. Том обернулся и ответил:

— Здравствуй, Синди.

Когда он снова повернулся к дверям, Кент уже прошел сквозь них. Глаза отца и сына встретились, и парень замедлил шаг. Том чувствовал, как кровь стала пульсировать у него в венах, галстук как будто душил его. Встреча была неизбежна: он стоял на перекрестке двух коридоров, и Кенту приходилось выбирать один из них. Он ускорил шаги, как бы намереваясь пройти мимо, не заговорив. Том не позволил ему этого.

— Доброе утро, Кент, — сказал он.

— Доброе утро, сэр, — не останавливаясь, покорно ответил Кент.

Голос Тома заставил его обернуться.

— Я бы хотел поговорить с тобой сегодня, если у тебя есть несколько минут.

Кент, не отрываясь, смотрел в спины проходящих мимо ребят.

— У меня очень загруженное расписание, сэр, а после школы тренировка по футболу.

Том смешался. Ему, директору школы, наотрез отказал один из его же учеников.

— Да-да, конечно. Ну что ж, тогда в следующий раз. Отступив, он позволил парню пройти, глядя ему в спину с немой просьбой о прощении.

Робби отправился в школу пораньше, чтобы позаниматься в спортзале, и поэтому Челси пришлось ехать на автобусе. Она ни с кем не разговаривала, смотрела в окно, ничего не замечая и печально размышляя о домашних делах. Сиденье покачивалось и пружинило под ней. Когда автобус остановился, она вышла и направилась к школе в толпе молодежи, не замечая толчков и вглядываясь сквозь стеклянные панели в поисках отца. Вот он стоит, так же, как всегда, на пересечении двух коридоров. На секунду она ощутила уверенность от того, что увидела его там же, где привыкла видеть каждое утро. Но за эти выходные все изменилось. Словно пелена покрывала все то, что могло сделать ее счастливой. Глубоко в душе поселился страх.

— Привет, па, — тихо сказала Челси, останавливаясь перед Томом и прижимая к груди желтую папку.

— Привет, детка.

Слова были теми же, но улыбка вымученной. Она почувствовала себя гостьей в чужой стране, где все обычаи были ей незнакомы. Она уже успела возненавидеть ту напряженную атмосферу в доме, при которой ей приходилось все время осторожничать в словах и в делах. И это Челси, всегда такая жизнерадостная, любящая своих родителей и веселую болтовню — а сейчас она не знала, как подойти к ним, что сказать и как поступать.

— Папа, а что… то есть… — Слезы выступили у нее на глазах. — Когда вы с мамой помиритесь?

Том обхватил ее плечи и увел подальше от потока учеников. Теперь они стояли лицом к стене, и он наклонился к дочери.

— Челси, детка, мне так жалко, что пришлось вовлечь тебя во все это. Я знаю, что хочу невозможного, но не могла бы ты продолжать жить, как раньше? Сосредоточься на школьных делах, как ты всегда делала, и не беспокойся о нас. Мы со всем разберемся, обещаю тебе, только я не знаю, когда. А пока, если мама будет вести себя не так, пожалуйста, прости ее. И если я буду вести себя не так, прости меня тоже.

— Flo папочка, мне так тяжело. Даже не хотелось идти сегодня в школу.