Он заехал на стоянку, припарковался, выключил мотор и стал ждать. Солнечные лучи скоро превратили машину в раскаленную печку. Стоянка быстро пустела. Том открыл окошки и уставился на кирпичную стену ресторана, закусив губу и задумавшись.

Голубой «лексус» затормозил справа от него, и Том внезапно почувствовал себя виноватым не только в измена восемнадцатилетней давности. Две машины, стоящие рядом, женщина, выходящая из одной и садящаяся в другую, — эта картина несла явный отпечаток какого-то тайного свидания. Он выскочил из автомобиля в тот момент, как Моника вышла из своего «лексуса». Она подошла к бамперу машины, и Том поступил так же.

Оба молчали, избегая смотреть друг другу в глаза и чувствуя только неловкость.

— Спасибо, что пришла, — наконец сказал Том.

— Я просто не знала, что делать. Кент был рядом со мной в комнате, когда зазвонил телефон.

— Я тоже не знал, что делать, поэтому и. позвонил тебе.

На Монике были солнцезащитные очки, а через плечо висела маленькая сумочка. Ее платье, снова какого-то мешковатого фасона, заставило Тома мысленно возблагодарить судьбу за то, что у его жены гораздо больше вкуса. Он попытался заглянуть Монике в глаза, но отсвечивающие на солнце очки не позволяли этого.

— Может, сядем ко мне в машину и поговорим?

Она сверкнула очками в его сторону, поджав бесцветные губы. Потом, ничего не ответив, открыла дверцу «тауруса» и села на пассажирское место. Он занял место за рулем. Тяжелое молчание затянулось, оба были смущены. Если бы у них остались хоть какие-нибудь сентиментальные воспоминания о прошлом, возможно, им было бы легче найти общий язык, но они могли только сожалеть о той ночи, да и вспоминалось им совсем немногое.

Наконец Том откашлялся и сказал:

— Знаешь, я не совсем хорошо соображал, когда позвонил тебе. Я даже не обдумал, как и где нам встретиться, просто поднял трубку и набрал номер. Если ты хочешь поехать куда-то, чего-нибудь выпить…

— Все в порядке. Ты сказал, что вчера Кент провожал после игры твою дочь.

— Да. Я сам узнал об этом час назад.

— Значит, я делаю вывод, что ты хочешь объявить своей семье, кто он на самом деле.

— Мне придется. Я знаю обо всем только десять дней, и все это время просто не нахожу себе места. Я совсем не умею скрывать что-либо от своей жены.

Моника оперлась лбом о ладони, ремешок сумочки соскользнул с ее плеча. Том продолжал:

— Единственная причина, по которой я не сказал им всего сегодня, — это то, что я решил сначала обсудить ситуацию с тобой. Тебе придется сообщить все и Кенту тоже, чтобы они узнали одновременно. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из моих детей сказал ему это в школе.

— Да, это было бы ужасно.

И снова тишина нависла над ними, пока они представляли себе, как признаются своим близким.

— Я страшно запаниковал, когда услышал, что он провожал ее домой.

— Д-да, — слишком отстраненно, по мнению Тома, ответила Моника. Она казалась ему совершенно бесчувственной, слишком сдержанной, строго контролирующей выражение своего лица и интонации голоса.

— Кент вообще когда-нибудь упоминал Челси?

— Однажды.

— Что он сказал?

— Да так что-то.

— Ничего личного?

— Нет.

Том подумал о том, какими скрытными могут быть подростки.

— Удивительно, что их так потянуло друг к другу. Я целую неделю наблюдал, как они встречались у камеры хранения перед уроками, как салились рядом в столовой. И все надеялся, что это потому, что она должна была показать Кенту школу, но… нет… к сожалению.

Кто-то вышел из ресторана, сел в машину слева от них и уехал, оставив пустое пространство вокруг двух их автомобилей.

— Послушай, — сказала Моника, — я сейчас соврала тебе. Кент действительно сказал кое-что о Челси.

— Что?

Она быстро взглянула на Тома, словно набираясь храбрости.

— Что он завидует ей, что у нее есть отец.

Тому словно нанесли сильный удар. Минуту он не мог отдышаться. Моника продолжала:

— Мы поссорились из-за этого, что между нами бывает редко. Я наконец поняла, как для него важно узнать о тебе. Сейчас… самое время рассказать ему.

— Значит, ты сделаешь это? До понедельника?

— У меня нет выхода.

— Знаешь, — проговорил Том, — мой сын Робби не очень доброжелательно относится к Кенту. По правде говоря, думаю, он завидует его успехам. Не знаю, как они оба все воспримут.

— Все дело в том, что мы не знаем, как это воспримут все, за исключением меня. В моей жизни ничего не изменится. А вам всем придется пройти сквозь целую бурю эмоций.

Том задумался, вздохнул. Он немного сполз на сиденье и положил голову на спинку кресла.

— Как странно. Только сегодня я говорил Робби, что каждый новый человек вносит изменения в нашу жизнь, а каждый моральный выбор закаляет характер. Наверное, я говорил это о самом себе, но до настоящего момента не понимал этого.

Слева от них затормозила машина. Окошки в ней были открыты, играло радио. Том взглянул на водителя, и женщина за рулем, выключив музыку, улыбнулась ему и помахала пальцами.

— Привет, Том, — сказала она.

Гарднер выпрямился на сиденье, ему вдруг стало жарко.

— Привет, Руфь.

Она вышла из машины и направилась к нему.

— Ох, черт, — пробормотал Том.

— Кто это?

— Наша соседка.

Руфь заглянула к ним в кабину:

— Привет, Кл… ой, извините, я думала, что с тобой Клэр.

— Познакомьтесь, Моника Аренс, а это наша соседка, Руфь Бишоп.

Руфь слегка улыбнулась, ее глаза горели от любопытства.

— А я туг выскочила за хлебными палочками к ужину. Дин их обожает, и сегодня он наконец собирается поесть дома. — Она выпрямилась, продолжая с неприкрытым интересом рассматривать Монику, и обратилась к Тому: — Клэр дома?

— Да. Она сегодня занимается уборкой.

— А-а. — Руфь вроде бы ожидала еще чего-то, может, объяснения, но, поскольку Том молчал, она убрала руку с окна и прощебетала: — Ну что ж, я пойду за своими хлебными палочками. Было приятно повидаться с тобой, Том. Передавай привет Клэр.

— Хорошо.

Наблюдая, как она удаляется по направлению к ресторану, он произнес:

— Вот все и решилось. Теперь если я не расскажу всего Клэр, как только вернусь, то Руфь сделает это за меня.