Подписи Тона на этих чертежах нет. Но и на чертежах многих зданий, где авторство Тона бесспорно, тоже не видно его подписи. Лейб-архитектор Тон не считал нужным вникать в сам ход строительства, доверяя воплощение своих идей ученикам и помощникам. «В кратковременные свои пребывания в Москве архитектор Тон весьма редко бывал на строении, а если посещал, то только для проверки работ»,— рапортовал министру двора президент Московской дворцовой конторы барон Лев Карлович Боде. А вот еще одно свидетельство современника: «Приезды Тона в Москву всегда были крат-ковремениы».

Так было и на кремлевских постройках, и при перестройке здания Малого театра, и при возведении Николаевского вокзала — и вряд ли мог стать исключением дом на Софийке.

Предвижу еще одно сомнение. А было ли у Тона, отягощенного большим числом казенных заказов, время заниматься заказами частными? Было. Он построил несколько домов в Петербурге, Новгороде. Ученик А. Н. Воронихина, родоначальник нового направления в русском зодчестве, академик трех европейских академий К. А. Тон был высоко чтим современниками. Его кончина в феврале 1881 года была отмечена специальным номером архитектурного журнала «Зодчий», также откликнулись па это печальное событие многие другие газеты и журналы. Однако в последующем исследователи отводят К. А. Тону в истории архитектуры уже более скромное место.

К эклектике, с которой тесно связано все творчество Тона, долгие годы было отрицательное отношение, хотя здесь уместно вспомнить, что па ранней стадии ее называли в специальной литературе романтизмом, а более поздний период — историзмом.

Само название эклектизм происходит от греческого слова «выбирающий». Тона и его последователей обвинили в том, что они выбрали из прошлого русской архитектуры лишь внешние детали, создав в угоду власть имущим ложнорусский, или псевдорусский, стиль... В негативном отношении к Тону немалую роль сыграло и его звание лейб-архитектора и большое количество церквей, построенных по его типовым проектам (как мы теперь бы сказали), и то активное неприятие, особенно в двадцатые годы нашего века, храма Христа Спасителя на набережной Москвы-реки.

Но время, как всегда, расставляет свои акценты, и мы сегодня говорим о том, что творчество Константина Андреевича Тона не только впитало в себя все противоречивые тенденции общественного развития его времени, но и во многих своих инженерных замыслах он намного опередил это время, оставив добрый и значительный след в отечественном зодчестве.

Его имя неотделимо от упорных поисков национальной русской самобытности в архитектуре, создания новых рациональных планировочных и конструктивных решений. И по-прежнему справедлива та оценка, которая дана была на торжествах, посвященных пятидесятилетию деятельности ректора Академии художеств Константина Андреевича Тона, где говорилось, что благодаря Тону нашим зодчеством сделан громадный шаг за последние 20—30 лет, «отделяющих нас от архитектуры предков, которая по своей тяжести и малой приложимости к существенным потребностям жизни кажется удаленной от нас на целые столетия...».

Позволим себе добавить еще один небольшой эпизод, который рассказывает о том, какое интересное совпадение произошло по воле случая в описываемые нами годы.

Дом на Софийке и вокзал сооружались почти одновременно. Но место для вокзала выбрали не сразу. Сначала хотели поставить его у Тверской заставы, потом — на Трубном (ныне Цветной) бульваре, но в конце концов начали рыть котлован под фундамент у «Красного пруда при Сокольничьем шоссе, на Полевом дворе».

Полевой двор — это все тот же Пушечный двор. И получается, что Тон возводил два здания на землях, принадлежавших в разные годы Московскому пушечному двору.

Многочисленные прошения в городскую управу от домовладельцев Торлецких (сначала самого Александра Логиновича, а затем и его сына, Александра Александровича) свидетельствуют о том, что их мало беспокоило сохранение архитектурных особенностей здания: расширяются окна первого этажа, прорубаются двери... Цель здесь одна — дом, стоящий па трех оживленных московских улицах, привлекает постоянное внимание владельцев модных магазинов и лавок.

Магазин австрийского подданного Станислава Оконь, просторное помещение для всемирно известной компании швейных машин «Зингер»... Магазин русских вещей Ипатова — своеобразная демонстрация русского купечества против засилья иностранного капитала на Кузнецком мосту и прилегающих к нему улицах. Позже такой же магазин откроется в конце Кузнецкого моста, в нынешнем доме № 19.

К нашему рассказу имеют самое непосредственное отношение и несколько строчек из романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Вронский прощается с Анной:

«— Надеюсь, ты не будешь скучать?

— Надеюсь,— сказала Анна.— Я вчера получила ящик книг от Готье. Нет, я не буду скучать».

Путеводитель по Москве тех лет: «Книжный магазин Готье. Дом Торлецкого».

Воспоминания отменного знатока книжного антикварного дела в Москве П. П. Шибанова: «Готье. Владелец прекрасно оборудованного французского магазина и библиотеки для чтения, превосходно знавший дело по выписке из-за границы новых изданий...»

Лев Николаевич Толстой хорошо знал этот магазин, принадлежавший трем поколениям семьи Готье, бывал здесь, а незадолго до смерти посетил и находившийся иад книжной лавкой Готье известный музыкальный магазин Циммермана. Здесь он прослушал перенесенную на валики одного из первых в мире звукозаписывающих аппаратов игру выдающихся пианистов.

В начале шестидесятых годов прошлого века Александр Логинович Торлецкий сдал помещение в своем Доме еще под одну книжную лавку и библиотеку при ней. Дата подписания этого контракта открыла новую страницу в истории общественной и культурной жизни Москвы второй половины XIX столетия.

УГОЛ СОФИЙКИ И РОЖДЕСТВЕНКИ. 1860-е ГОДЫ

20 апреля 1862 года в доме Торлецкого, на углу Софийки и Рождественки, на втором этаже открылись переехавшие сюда с Никольской книжный магазин, библиотека и кабинет для чтения Анатолия Федоровича Черенина (1827—1892).

Сын небогатого купца третьей гильдии, самоучка, Анатолий Череиин еще на родине, в Кашине, завел вместе с двоюродным братом Михаилом Михайловичем Черениным книжную лавку. Это было в сороковые годы. Затем переехал в Тверь и тоже впервые в этом городе открыл книжный магазин и библиотеку для чтения. «Все отделано под орех. Товар в магазине чистый, а в библиотеке книг очень довольно» ',— отметил, будучи проездом в Твери весной 1856 года, другой его двоюродный брат, Петр Михайлович Черенин. Петр Михайлович впервые тогда отправился путешествовать по железной дороге, пережил в связи с этим множество волнений, но даже и они не вытеснили из памяти невиданную прежде роскошь магазина, устроенного на европейский манер и торгующего все еще непривычным товаром — книгами.

В то время даже в Москве книжная торговля велась в основном по старинке, по-дедовски, часто неграмотными книгопродавцами. Оценивали книги наугад, то по капризу, то пытаясь по выражению лица покупателя угадать, сколько с него можно запросить... Было, например, правило: сам книгу предлагаешь — спрашивай цену; покупатель книгу ищет — бери с него втридорога.

Н. П. Баллин, сподвижник петербургского книгопродавца, участника революционного движения Н. А. Сер-но-Соловьевича, писал впоследствии о разочаровавшем его знакомстве с книжной торговлей в столицах: «Вообще книгопродавцы в Петербурге, в Москве, особенно старые, поразили меня неправильным ведением дела, рассчитанным на случайные доходы, на покупку чуть ли не ворованных книг, на неуплате за комиссионные книги и даже на обсчитывании заказчиков».

Не так вел свое книжное дело Черенин. И его магазин, и библиотека были одними из лучших в Москве. Тот же Баллин писал о Черенине: «Я находил его умелым книгопродавцем, умеющим оборачиваться малым...» И журнал «Книжный вестник», отмечая в 1860 году скудость московских библиотек, делал оговорку: «Впрочем... мы пока не вмешиваем сюда библиотеки г. Черенина, хотя еще повой и небольшой, но, кажется, поставленной на лучшую ногу».